Эмилия Остен - Жена-незнакомка

– Я смотрю, вы не скучаете, моя дорогая супруга, – произнес шевалье де Марейль.

Когда Раймон увидел, как Бальдрик обнимает Жанну, доверчиво прижавшуюся к нему, то испытал такую ярость, какой не испытывал уже давно.

Значит, все подозрения – правда! Лучший друг барон де Феш оказался предателем, ищущим своей выгоды. Шевалье де Марейль не любил долгих разбирательств. А потому, когда Бальдрик повернулся к нему, услыхав его слова (Жанна, наоборот, отвернулась к стене, словно стыдясь взглянуть на мужа), Раймон добавил:

– Боюсь, этот бал мне наскучил. Мы уезжаем. Но вначале я должен переговорить с моим другом. Идемте, барон. А вы, сударыня, извольте подождать здесь.

– Но…

– Бальдрик. Немедленно.

Такому тону невозможно было не подчиниться; не зря Гассион ценил Раймона, тот умел командовать людьми. Барон поднялся, растерянно взглянул на Жанну, однако та даже не повернула лица. Конечно, теперь она стыдится. Но шевалье де Марейль и не думал упрекать жену. С ней он поговорит позже, если сочтет необходимым.

По дороге он остановил слугу и велел отыскать мадам де Салль, а затем – подать карету. Раймон пребывал в таком бешенстве, что ему было все равно, услышит кто-то его разговор с Бальдриком или нет. К счастью, почти все гости находились в бальном зале, а если кто и возжелал бы прогуляться в галерее за лестницей, то его увидели бы издалека.

Раймон остановился и повернулся к другу, следовавшему за ним.

– Итак, барон. Я вижу, вы не теряли зря времени.

– О чем ты? – досадливо уточнил Бальдрик. – Твоя жена расстроена не на шутку. Я пытался утешить…

– Не лги мне! – Раймону хотелось кричать, и потому он говорил свистящим шепотом. – Я знаю, что я видел. Я не хотел об этом думать, но все же оказался прав, к моему величайшему сожалению. Как ты мог предать меня, Бальдрик?

– О каком предательстве идет речь? – Барон, человек добродушный, тоже умел выходить из себя. – Что ты вбил себе в голову, скажи на милость?

– Тебе лучше признаться. Я все равно узнаю правду. Ты ведь не просто так приезжал в Марейль, пока я там отсутствовал.

Бальдрик наконец понял, о чем говорит Раймон, и возмутился:

– Ты подозреваешь, что я…

– Ты предал мое доверие, – припечатал шевалье де Марейль. Единственным его желанием сейчас было причинить Бальдрику боль – такую же, какую он испытывал сам. А потому Раймон продолжил презрительно: – Что, она оказалась для тебя легкой добычей?

Барон побледнел.

– Шевалье, объяснитесь.

– Ты решил, что если я остался жив и невредим тогда, то ты заберешь благосклонность моей жены? Конечно, Бальдрик, ведь другая женщина на тебя не взглянет теперь, а Жанна очень добра! Ты воспользовался этим, признайся?

Говоря о друге как о калеке, Раймон наносил ему оскорбление, и нешуточное. Он знал, куда бить. Самую сильную боль могут причинить только друзья. Об этом он теперь тоже знал.

Бальдрик застыл, напряженный, и прорычал:

– Что вы сказали сейчас? Немедленно заберите свои слова обратно!

– Я сказал то, что думаю, – отрезал Раймон. – И сейчас мне жаль, что твой пистолет не выстрелил! Ты избавил бы нас от разочарования. Это было бы менее жестоко, чем то, что ты натворил.

Слова упали, будто камни, и Бальдрик, услышав такое от своего друга, вдруг сгорбился и словно постарел лет на десять. Но Раймону чужда была жалость, одна из самых коварных слабостей, и уж тем более он не собирался жалеть того, кто так с ним поступил.

– Значит, вот как ты полагаешь на самом деле, – произнес Бальдрик тихо. – Все твои слова дружбы, сказанные мне, лишь прикрывали твои истинные мысли, Раймон. Ты не смог бы так жить, как я. Но я смог. И ты говоришь о разочаровании, но кто разочарован, так это я.

Однако шевалье де Марейль не дал сбить себя с толку.

– Признайся, Бальдрик, ты приезжал в мой замок, так как испытывал нежные чувства к моей жене? Скажи это вслух, хоть сейчас не будь трусом!

Глаза барона вспыхнули опасным огнем; такой раньше блистал в них, когда Бальдрик выезжал на поле боя.

– Да! – почти выкрикнул он. – Черт тебя побери, я признаюсь в этом! Я испытываю нежные чувства, но…

– Все, хватит! – бросил в ответ Раймон и добавил тихо и жестко: – Завтра на рассвете у реки на границе наших земель. Ни секундантов, ни слуг, ни лекаря. Только ты и я, и пускай шпаги рассудят.

– Ты вызываешь меня на дуэль?

– Я даю тебе единственную возможность искупить свою вину так, как полагается человеку благородному. Если в тебе осталась хоть капля этого благородства, ты придешь.

– Что же, тебе не стыдно вызывать калеку на бой? – спросил Бальдрик насмешливо.

– Нет. Я просто убью тебя быстро и без снисхождения.

– Я в нем не нуждаюсь, друг мой.

– Прекрасно. Тогда ты явишься, если не струсишь.

Раймон обошел Бальдрика и двинулся прочь, не оглядываясь. Но слова, сказанные бывшим другом ему в спину, услышал:

– Не волнуйся. Я приду.

На обратном пути и следа не осталось от того непринужденного разговора, что шел на пути в Париж. Жанна не успела рассказать Элоизе, что произошло, а говорить о Кантильене в присутствии Раймона, конечно же, было невозможно. Да и сам шевалье де Марейль выглядел мрачным и задумчивым. К его приходу Жанна успела вытереть слезы (она не боялась, что муж увидит их, но почувствовала неловкость перед бароном де Фешем, однако Бальдрик исчез, не попрощавшись). Что же, у мужчин свои дела. Или – мадам де Венар сказала нечто, так расстроившее Раймона? В любом случае он не пожелал об этом сообщить. По прибытии в Марейль он сухо пожелал супруге доброй ночи и ушел к себе в кабинет, закрыв дверь. Жанна лишь покачала головой. Все шло как-то странно.

И все же она радовалась, что сумела заплакать. Ей стало легче впервые со дня смерти сестры. Жанна с помощью служанки разделась и расчесала волосы, забралась в постель и уснула почти сразу, без сновидений. Она полагала, что утром расспросит Раймона обо всем, однако проснулась еще до рассвета от громкого стука в дверь и взволнованного голоса:

– Откройте! Пожалуйста, откройте, госпожа!

Ничего не понимающая Жанна завернулась в бархатный халат и отперла дверь, за которой обнаружился донельзя взбудораженный Норбер.

– Пожалуйста, мадам! – зачастил он, не дав Жанне сказать и слова. – Вы должны что-то придумать! Только вы и можете, меня он не послушает!

– Что случилось, Норбер? Что-то с Раймоном?

Она подумала – вдруг открылась рана или заражение, но правда оказалась хуже.

– Они ведь поубивают друг друга!

– Кто?!

– Его милость и барон де Феш! У них дуэль на рассвете.

– Дуэль?! – Жанне показалось, что пол уходит у нее из-под ног. Она даже ухватилась за дверь, чтобы не упасть. – О чем ты говоришь, Норбер, какая дуэль? Они лучшие друзья!

– Я не знаю, что случилось, но они поссорились вчера и решили драться. Хозяин не спал всю ночь, три часа провел в тренажерном зале. Заставил меня молчать и никуда не отпускал, но как только он уехал, я кинулся к вам. – Норбер говорил немного сбивчиво, и все-таки понятно. – Думаю, они встретятся у реки на границе владений, хозяин проговорился. И я не знаю, что будет! Его милость в ярости. Не представляю, чем барон так разозлил его. Он может и убить, я его знаю, в таком настроении он только убивает. Пожалуйста, госпожа!

В голове Жанны вихрем пронеслись догадки. Значит, Раймон вчера поссорился с другом, потому и был так мрачен. Но дуэль – это уже слишком!

– Сейчас ты побежишь в конюшни, – произнесла она четко и спокойно, – и велишь конюху оседлать троих лошадей. Захвати сундучок с лекарствами. Покажешь нам дорогу. Бегом, Норбер.

Он кивнул и умчался. Сообразительный малый.

Жанна постояла еще несколько мгновений на пороге, а затем решительно схватила плащ. Не было времени одеваться, искать подходящее платье и заплетать косы. Когда речь идет о жизнях, не до прически. Что бы ни случилось, она должна это остановить.

Добравшись до дома, Раймон пожалел, что вспылил и не побеседовал с Бальдриком так, как следовало бы. Возможно, в более спокойном разговоре удалось бы найти оправдание его предательству… но, скорее всего, нет. Барон де Феш лишь получил бы возможность снова обмануть друга. Бальдрик всегда говорил так же ловко, как фехтовал. Ложь, повсюду ложь. Даже Жанна с ним нечестна.

Раймон не хотел ее видеть и полночи готовился к дуэли, с помощью рапиры извлекая из соломенных манекенов все их содержимое. Он так увлекся, что не сразу заметил, как снова разболелся раненый бок. Это взбесило де Марейля еще больше. Он не позволит слабостям взять над ним верх!