– Но я и не пойду за вас замуж, сударь! Простите, если заранее огорчу вас отказом.
Гассион расхохотался.
– Ну, Раймон, вы еще будете меня в молитвах прославлять. Отлично, мадам, отлично! Держитесь так же уверенно, только кардиналу не дерзите. Мазарини плохо понимает шутки.
Аудиенция была назначена на раннее утро, когда большинство аристократов еще только добирается до постели после бала. Однако во дворце увеселения сейчас устраивали редко, ведь скорбь по скончавшемуся королю еще не завершилась. Пока дворянский мир засыпал, чтобы очнуться к середине дня и потребовать завтрак, Джулио Мазарини решал в своих покоях важные государственные вопросы. И Гассиона, которого сопровождала чета де Марейль, провели к нему незамедлительно.
Мазарини, облаченный в алую сутану и кардинальскую шапочку, сидел за столом и что-то быстро писал. Его секретарь шуршал бумагами в углу как мышь. День выдался пасмурный, света не хватало, и потому зажгли свечи – но немного, так как Мазарини не любил тратить зря ни деньги, ни воск, ни время.
Гассион поклонился, де Марейли тоже. Оторвавшись от бумаг, кардинал положил перо и проговорил приятным голосом, в котором еще отчетливо слышался итальянский акцент:
– Так, так! Гонец из ставки герцога Энгиенского!
– И ваш верный слуга, монсеньор, – снова поклонился Гассион, разом ставший серьезным, и подошел, чтобы поцеловать кардинальский перстень. – А также ее величества и дофина, да хранит их Господь.
– Вижу, вы доставили мне послание. – Мазарини изящно протянул руку.
Кардинал был красивым мужчиной, и, рассматривая его, Жанна понимала, отчего королева благоволила к нему. Это южное обаяние, помноженное на острый ум и приятную внешность, могут вскружить голову любой женщине. Жанна крепче взялась за руку Раймона, и тот успокаивающе накрыл ее пальцы своими.
– Об этом мы поговорим позже, когда останемся с вами наедине, – произнес Мазарини, бегло просмотрев бумаги. – Сейчас же объясните мне, почему вы попросили аудиенции еще и для этих людей?
– Ваше высокопреосвященство, шевалье де Марейль – мой верный слуга и незаменимый помощник, капитан роты. При Рокруа он получил серьезные ранения и был отослан домой, тем более что я выяснил – он два года не видел жену. Однако если бы дело шло только о семейной истории, весьма необычной, но все же истории! А говорится в ней еще и о заговоре герцога де Бофора.
– Продолжайте, – резко велел весьма заинтересовавшийся Мазарини.
… Час спустя его высокопреосвященство сидел, откинувшись в кресле и совершенно позабыв о присланных герцогом Энгиенским бумагах, и молчал. Молчали и остальные – Гассион, вставлявший реплики по ходу повествования, Раймон, чье отсутствие красноречия было оценено кардиналом по достоинству, и Жанна, которой Мазарини велел самой рассказать историю. «Я хочу услышать о твоем грехопадении из твоих уст, дитя», – сурово произнес он, и Жанна не посмела воспротивиться. Она рассказывала искренне, без притворства, не стараясь себя оправдать и обелить. Кардинал – опытный политик, и он почует ложь. Да и сколько можно лгать? Жанна смертельно от этого устала.
– Я давно такого не слыхал, – произнес наконец Джулио Мазарини. – И это поразительная история, в которой множество виновных. Правда, не вы, маршал Гассион, вам тут вменить нечего.
– Монсеньор, – сказал Гассион, – я смею заметить: несмотря ни на что, эти люди остаются верными вам. Они сами пришли к вам за советом и подсказкой, надеясь на вашу мудрость и доброту…
– Ну, ну! – недовольно прервал его Мазарини. – Не хватало еще, чтобы вы мне льстили! Вам это настолько несвойственно, что я пребываю в возмущении.
– О, хорошо, если так, – Гассион возвратился к своему обычному, чуть насмешливому тону. – Тогда позвольте мне сказать по-другому. Я вижу перед собой великого и умного человека, которому всегда стану служить. И я вижу два выхода. Могу ли я сказать о них?
Кардинал благосклонно кивнул. Жанна поняла, что лесть Мазарини слушает часами каждый день и, встретив человека довольно дерзкого и говорящего прямо, испытывает удовольствие. До определенной черты. Говорили, что кардинал самолюбив, не любит шуток и откровенной наглости, однако всегда готов выслушать смелые мысли.
– Первый из них, несомненно, законен и при этом чреват скандальными последствиями. Мадемуазель де Кремьё уходит отсюда в сопровождении стражи и обвиняется в преступлениях против церкви и общества. О результате этого можно даже не рассуждать. Каким будет решение о судьбе шевалье де Марейля и сообщницы мадам де Салль, а также всех остальных, знавших об этом семейном деле, судить вашему высокопреосвященству.
Мазарини молча кивнул, давая Гассиону возможность договорить.
– Но есть и второй путь. Заговорщики, среди которых Матильда де Венар, а возможно, и Кантильен де Мюссе, убеждены, что им удалось подчинить своему влиянию шевалье де Марейля и его супругу. Если вы предоставите последним возможность искупить свою вину, они помогут вам справиться с теми, кто идет против трона. Герцог де Бофор может долго досаждать, таков уж его характер. Это человек мелочный и обиженный. А я слышал, что на ваше высокопреосвященство было совершено покушение несколько дней назад. Полагаю, оно лишь первое в череде многих.
Гассион умолк, ожидая ответа кардинала. Жанна ждала этого с неменьшим трепетом. Мазарини молчал, полуприкрыв глаза, и в повисшей тишине тиканье напольных часов казалось очень громким. Было слышно даже, как ходит стража по коридору.
– Очень хорошо, – наконец произнес кардинал. – Я принимаю вашу просьбу и поручительство, маршал. Это будет знаком моего особого доверия. Но и долга. – Он взглянул на шевалье де Марейля. – Мне не нравится, что столь высокомерные люди, как герцог де Бофор и его союзники, досаждают мне. Если вы знаете, как справиться с ними без лишнего шума, если сумеете вызнать их планы и разоблачить этих людей, то получите прощение, и у истории не будет огласки.
Раймон опустился на колено перед столом кардинала.
– Ваше высокопреосвященство! Я знаю, что это прозвучит дерзко, однако, прежде чем я исполню свой долг и выполню ваше поручение, у меня одна просьба…
– Да вы нахал, шевалье, – произнес Мазарини с удовольствием. – И нахал благородный. Такие мне необходимы. Ну, высказывайте свою просьбу, скорее. Мне еще нужно обсудить дела с маршалом, а затем нас обоих ждет королева.
– Я прошу у вас разрешения на брак с Аньес де Кремьё.
Гассион хмыкнул, а Мазарини склонил голову набок.
– Вот как! А не стоит ли мне опасаться, что, если я дам подобное разрешение, вы нарушите обязательство и сбежите с женою, теперь уже законной, подальше от Парижа, а?
– Монсеньор, я знаю шевалье де Марейля много лет, – сказал Гассион прежде, чем возмущенный Раймон успел что-то произнести. – Он всегда был верен законам чести. Он не обманет вас и будет служить долго и верно.
– Мы не хотим больше жить во грехе, – тихо произнесла Жанна. Мазарини бросил на нее странный взгляд, а затем поднялся.
– Что же, идемте, – недовольно сказал он. – О, как все это утомительно! И вы идите с нами, Бюрже, – обратился он к секретарю, – вы мне понадобитесь.
Недоумевая, что задумал кардинал, Жанна тем не менее последовала за ним, опираясь на руку Раймона.
Идти пришлось недалеко: Мазарини привел всех в дворцовую часовню, еще не до конца отделанную, но уже украшенную картинами и статуями. Здесь, подойдя к алтарю, он опустился на колени и коротко помолился, а затем велел Жанне и Раймону подойти.
– Если уж вам так не терпится соединиться в браке, – произнес кардинал голосом кислым, словно надкусил дикое яблоко, – то я окажу вам великую милость, потратив несколько минут и поспособствовав этому. Ну, милейшая мадемуазель де Кремьё, – обратился он к Жанне, – понимаете ли вы, что вас будет венчать сам кардинал?
– Понимаю, – сказала она, – и объять не могу такой чести.
Мазарини кивнул, удовлетворенный ответом, велел паре опуститься на колени и начал обряд.
Жанне запомнился лишь алый, как свежая кровь, шелк кардинальской сутаны, тепло рук Раймона и движение его губ, когда он повторял священные слова за Мазарини. Склоненное лицо Христа на распятии. Кроткая доброта в нарисованных глазах Девы Марии. И с каждым словом, с каждым движением все больше охватывало Жанну чувство небывалого восторга и легкости. Если жила два года, не зная, что делать со своею влюбленностью и со всей своей жизнью, то избавление от этого дарит крылья. А обретено столь многое, что благодарить Бога она будет до конца дней.