Эмилия Остен - Жена шута

Может быть, дядя Жан-Луи сказал о мадемуазель Софи лишь потому, что хочет подразнить Колетт? Дядя не лишен чувства юмора. Ведь он позвал племянницу сюда, а значит, имеет какие-то планы! И тетушка Матильда относится к ней мягко и хорошо. Что, если все это – лишь подготовка к предложению, которое вскоре сделает Ноэль? Что, если таким образом, сообщив о влюбленности сына в загадочную соседку, дядя и тетя проверяют чувства Колетт? Де Котены всегда утверждали, что хотят счастья своему сыну. Они были достаточно богаты, чтобы Ноэль мог выбрать женитьбу по любви. Конечно, он не выберет служанку, кто женится на служанках? И, наверное, не католичку… Колетт может перейти в протестантство. Вряд ли матушка будет против, учитывая ее добрые отношения с родственниками. Вдруг все так и задумывалось еще много лет назад?..

Увлеченная этими мыслями, Колетт не сразу расслышала, что обсуждение политических фигур завершилось и теперь обсуждают ее выход в свет и предстоящий бал в замке По.

– Все будут присутствовать! Кроме, разве что, нашей королевы, – говорил дядя, насаживая на кончик ножа кусок чисторры, вкуснейшей наваррской колбасы. – Она часто устает зимой от шумных собраний. А вот принц Генрих и его друзья, конечно же, – достойные молодые люди, которые обязательно будут там. Тебе следует обратить на них внимание, Колетт, – повернулся дядя к племяннице. – Многие из них холосты, многие овдовели во время войны. Они ищут жен, и ты окажешь своей матушке услугу, если побеседуешь со всеми, кто изъявит желание поговорить с тобою.

– Будь с ними мила, – сказала тетушка. – Ведь это цвет наваррского дворянства! Некоторые из них – католики, и мы всем тебя представим. Надеюсь, мир продлится долго, – она вздохнула, – и нас не обрекут на новую войну, от которой мы так устали!

– Разве Беарнец не водит дружбу исключительно с людьми своей веры? – спросила Колетт, называя принца Генриха Наваррского его известным прозвищем. – Мне казалось…

– Принц великодушен и добр, а также весьма дальновиден, – объяснил дядя. – Ходят слухи, что французская королева желает долгого мира, а потому вскоре отдаст за нашего принца свою дочь, Маргариту Валуа. Это положит начало целой череде браков, основанных на мире и согласии, а не на религиозной распре.

– Но ведь Маргарита католичка! – Колетт не смогла сдержать изумленного возгласа.

– Полагаю, этот вопрос будет решен, – сказал дядюшка. – Пока же при наваррском дворе все вежливы – и католики, и протестанты. Тебе тоже не следует бояться подобного брака, Колетт. Но в первую очередь уделяй внимание тем, кто состоит в твоей вере. Мы покажем тебе этих людей.

Слуга поставил на стол следующее блюдо. Колетт посмотрела в выпученные глаза жареной форели и вздохнула.

Неделю спустя Колетт стояла посреди комнаты, стараясь не шевелиться, а тетушка Матильда и матушка обходили ее со всех сторон, оценивая платье и прическу.

– Так и есть, так и есть, красавица! – воскликнула тетя. – Этот цвет очень идет тебе, дорогая.

Элеонора де Сен-Илер тоже казалась довольной.

– Возможно, тобою будет очарован весьма достойный дворянин и еще до весны ты выйдешь замуж.

Колетт молчала, крепко сжимая губы. Она была расстроена: Ноэль так и не приехал в По.

Она ждала его всю неделю, однако он лишь прислал письмо, в котором передавал привет своей кузине и желал удачи при выходе в свет. Ноэль обещал появиться вскоре, однако дату не указал, и вот теперь, вместо того чтобы думать и мечтать о встрече с ним, Колетт предстояло улыбаться незнакомцам и делать вид, будто их внимание очень ей льстит. Вовсе она не желала этого делать!

Подготовка к балу у принца, работа над платьем и повторение танцев заняли все время на прошедшей неделе. И теперь Колетт стояла, затянутая в корсет так, что едва дышала. Корсет, по нынешней моде, был плотным и таким, что грудь в нем становилась плоской; для Колетт, с ее довольно пышными формами, он всегда являлся пыткой. Вертюгаль из плотной жесткой ткани, в которую были вшиты железные обручи, имел правильную форму усеченного конуса и расширялся книзу, а сверху обшивался тафтой. Тафту Колетт ненавидела – на ощупь она была неприятной. Зато верхняя и нижняя юбки… О, здесь можно остаться довольной! Нижняя, из нежнейшего льняного полотна, виднелась в разрезе верхней, и на этой тонкой ткани не допускалось ни единой складки; матушка и тетушка только что потратили полчаса, чтобы их расправить. Верхняя юбка и лиф из драгоценного бархата, молочно-лимонного с бледно-сиреневым, лежали идеально, подчеркивая неброскую красоту Колетт и здоровый цвет лица, а также украшенную жемчужными бусами прическу. Волосы опытная служанка уложила двумя полукруглыми валиками надо лбом, вплела в них драгоценные нити, и теперь Колетт опасалась повернуть шею, чтобы не разрушить это великолепие. Однако служанка уверила, что все будет держаться крепко.

– Сегодняшний бал, несомненно, принесет нам удачу, – проговорила Элеонора, в кои-то веки одобрительно глядя на дочь. – Что ж, Колетт. Слуга поможет тебе спуститься и сесть в карету. Иди, мы последуем за тобой.

Королевский замок По располагался неподалеку, однако и речи не могло быть о том, чтобы идти туда пешком.

В иное время Колетт, возможно, и оценила бы красоту замка, однако сегодня – в тот самый день, которому следовало бы радоваться! – она пребывала в плохом настроении из-за Ноэля и все надеялась, что он появится в самую последнюю минуту… Увы! Когда Сен-Илеры и де Котены входили в королевский замок, Ноэль так и не объявился. А это значило, что любовь к хорошенькой соседке вполне может оказаться правдой и у Колетт нет никакой надежды воссоединиться с Тристаном своего сердца. За прошедшую неделю, часто слыша о Ноэле из уст его родителей, разглядывая его портрет в гостиной, Колетт окончательно убедилась, что влюблена. Вот так – влюблена!

Только теперь следовало вспомнить о велении долга и искать достойного мужа, который выплатит все долги семьи Сен-Илер и обеспечит Колетт и ее матушке достойное существование. Как глупо, как противно! Колетт смотрела на собравшееся в зале высокое общество – блистательный наваррский двор – и не желала его видеть. Лучше бы оказаться сейчас дома, в своей холодной комнате, и вышивать до рези в глазах, чем говорить и танцевать с незнакомыми людьми, которые смотрят на тебя, как на породистую лошадь! Лошадь-католичка среди протестантов. Боже, как смешно.

Первым же делом Колетт и ее матушку представили принцу Генриху. Беарнец стоял в окружении своих друзей, разодетых в бархат и шелка (в глазах рябило от пурпурных, алых, золотых оттенков), и Колетт вдруг поняла, что он ей понравился. Генриху несколько дней назад исполнилось восемнадцать лет, и бал по случаю дня рождения Колетт пропустила, однако праздновать сие событие собирались до самого Рождества. Генрих показался девушке очень красивым: прямой аристократический нос, живые умные глаза, светлые волосы под французским беретом, полные яркие губы… Какая, должно быть, находка для художников этот принц! Его черты не нужно улучшать, не нужно придавать им больше величия: и так сразу видно, что молодой человек умен и страстен. Не было в его чертах ни явной порочности, часто отличающей людей, обладающих большой властью, ни жестокости. Он улыбнулся полунищей католичке так, будто увидал принцессу французского двора, и любезно приветствовал.

– Надеюсь, вам понравится наш бал, мадемуазель де Сен-Илер, – сказал принц, и Колетт, ответив подобающе: «Разумеется, ваше высочество!» – вместе с родственниками от Генриха отошла, но, не выдержав, оглянулась. Беарнец смотрел на нее, и смотрел с доброй улыбкой.

– Ты понравилась принцу, – шепнула Элеонора. – Как же это хорошо! Значит, и его друзья тоже обратят на тебя внимание.

– Ах, матушка, ну что вы! – пробормотала Колетт, однако поймала себя на том, что грусть улетучивается.

Ведь бальный зал королевского замка был так хорош, вокруг столько замечательных людей, и скоро начнутся танцы! Стоит ли грустить о Ноэле, когда это бесполезно? Наверное, он совсем забыл о Колетт. А раз так, она тоже о нем позабудет, хотя бы на этот вечер!

Полчаса спустя Колетт стояла в окружении молодых людей и смеялась их шуткам: несколько дворян подошли к ней, чтобы побеседовать, да так и остановились рядом с нею. Матушка наблюдала за этим, стоя неподалеку и одобрительно улыбаясь, в полной уверенности, что обручиться удастся уже к концу бала. Если бы Колетт имела такую же уверенность! Беда в том, что обручаться ей не хотелось.