Эмилия Остен - Жених для дочери

— То что?

— Дай подумать. — Лорд Картрайт рассеянно обвел взглядом зал, как будто в лицах веселящихся гостей мог отыскать ответы. — Если я выиграю, то ты женишься в течение года. На одной из сестер Меррисон.

— Помилуй! — возопил Дельберт. — Это неравноценно!

— Ты же сам твердишь каждый день, что пора обзавестись формальной супругой, завести с ней формального наследника… Чем дочка Меррисона плоха? — ухмыльнулся Эдвард.

— Ну уж нет. Я женюсь, когда пожелаю.

— Хорошо. Не буду тебя заставлять, я не жесток нынче вечером. Тогда ты отдашь мне ту коляску, что привез из Франции. Озорница будет отлично смотреться впряженной в нее.

Лицо Дельберта исказила мучительная гримаса: новую коляску он обожал и расставаться с нею не собирался.

— Это равноценно, — настаивал Эдвард.

— Ладно, ладно, я согласен, — сдался лорд Бисмайр. — Так и быть.

— Ты же не собираешься проигрывать, — поддел его Эдвард, — вот и не переживай.

— Я не переживаю. Все равно у тебя ничего не получится.

— Уж конечно, — легкомысленно кивнул лорд Картрайт. — По рукам?

— По рукам.

Эдвард улыбнулся. Дельберт частенько втягивал его в подобного рода споры: сможет или не сможет соблазнить понравившуюся скромницу, выиграет ли скачки, заберется ли на дерево… Деревья, впрочем, в спорах давно не фигурировали, это дань детству. Семьи Картрайт и Бисмайр были соседями, и Эдвард с Дельбертом дружили с младых ногтей. Так что ничего удивительного, что друг решил развлечься подобным образом.

Задача на первый взгляд представлялась легкой; Эдвард не сомневался, что ему удастся уговорить старого Меррисона выдать за него дочь — это дело нескольких дней, может быть, пары недель. Существует много способов заставить людей делать то, что ты хочешь, а они об этом даже не догадаются, наивно полагая, что это их собственное желание. Нет, Эдварду не было жалко объект охоты— Кристиану Меррисон (понятно, что свататься следует к ней, так как она охотно сама пойдет в руки). Скорее он испытывал небольшое отвращение к предстоявшему приключению — нехороший душок обмана витал, никуда не скроешься. Девушка-то в любом случае останется в проигрыше. Впрочем, какое ему дело. Она наверняка черства и ничего не понимает в любви. Так ей и надо. А он выиграет новую коляску.

Когда Тиана увидела, что к ней направляется лорд Щегол — а он шел именно к кушетке, на которой девушка сидела в компании сестер, она почувствовала легкое головокружение и почему-то сухость во рту. Пальцы непроизвольно стиснули веер, немного больше, чем допустимо, послышался легкий треск. Тиана опустила глаза и развернула веер: ничего страшного, пока что сойдет. Она не понимала, зачем лорд Картрайт идет сюда. Неужели он заметил, как она на него смотрела?

Эдвард Картрайт был, пожалуй, одной из самых примечательных личностей в нынешнем обществе: обладатель приличного состояния, утонченного вкуса, янтарных глаз и самой обаятельной улыбки на свете. Вокруг него вечно вился рой восторженных дамочек, старавшихся привлечь его внимание; вокруг него царило веселье, то самое легкое, словно пузырьки в шампанском, веселье, которого так жаждала душа Тианы. Она тянулась к Эдварду, осмеливаясь втайне, про себя, называть его по имени, тянулась, словно цветок — к солнцу; ее серая, унылая жизнь начинала сверкать красками только тогда, когда лорд Картрайт оказывался неподалеку. Не рядом — рядом с ним Тиана никогда не стояла, отец бы ни за что не позволил. У лорда Картрайта была отвратительная, по меркам сэра Абрахама, репутация: он покорял женщин с той скоростью, с какой иные меняют новые перчатки или шляпки. Он делал это непринужденно, словно и вправду отправлялся в лавку за покупками: выбирал женщину, расточал ей комплименты, вел ее в танце, глядя в глаза. Все остальное Тиана знала лишь по редким долетавшим до нее обрывкам разговоров, по сплетням, что иногда рассказывала тетя Джоанна, — тем маленьким обрывкам сведений, что ей доставались. В доме Меррисонов грешно было произносить слово «любовник» или «любовница», так как обсуждать чужие грехи — словно самими прикасаться к греху. Как будто грехом можно заразиться, вроде как чумой. Коснешься грешника, и к тебе прилипнет. Но лорд Картрайт на грешника не походил: как ни странно, не отмечалось в его лице той порочности, что обычно видна в чертах повес; наоборот, мужчинам с такими лицами обычно доверяют. У него была открытая и приятная, добрая улыбка; Тиане нравилось, что он не носит парик и на его лице, как и на ее собственном, нет ни капли пудры. Пудра хорошо маскирует кожу неровную или нездоровую, однако лорду Картрайту нечего прятать: он просто образец здоровья. Губы полные, нос прямой, лоб высокий и умный, у нижней губы небольшая темная родинка, но не приклеенная, настоящая. У Тианы было превосходное зрение, и она, если удавалось выкроить несколько минут, просто смотрела на Эдварда издалека. Как он движется, как говорит, как, смеясь, поднимает ладонь к подбородку — почему-то он часто так делал. А еще он любил прищелкивать пальцами и смотреть, чуть опустив голову, даже если собеседник оказывался выше его — росту лорд Картрайт был не высокого, а вполне себе среднего. Выше большинства дам, разумеется, и уж точно выше Тианы. Ей, с ее небольшим росточком и мальчишеской фигуркой, всегда бывало несколько неловко в обществе полнотелых и рослых женщин.

А Эдвард хорошо смотрелся с любой: Тиана видела, как он ухаживал и за высоченными красавицами, и за низкорослыми миленькими девушками. Он вел себя столь обходительно, что женщины не могли отказать ему по меньшей мере в улыбке; а по большей — оказывались в его постели. Тетушка Джоанна однажды обмолвилась, что лорд Щегол тем хорош, что никому ничего не обещает; Тиана в тот момент порадовалась, что папенька этого заявления не услышал. Все-таки тетины взгляды были немного шире, чем полагается набожной старой деве Меррисон.

Тиана не обольщалась. Лорд Картрайт не обратит на нее внимания никогда, а даже если бы обратил, что толку? Ей никогда не будет позволено выйти за него, так что даже влюбляться в него смысла не было. Тиана ощущала лишь тоскливую тягу к нему и его друзьям. Их она тоже всех знала. Полноватый, но очень приятный джентльмен — лорд Бисмайр, тот самый, что дерзнул недавно пригласить на танец Альму и получил от сэра Абрахама решительный отказ. Леди Дьюли, статная, отличающаяся редкой красотой вдова с темными глазами, чьи плавные жесты завораживали, как завораживает бег воды. И лорд Остлер, высокий и светловолосый, самый спокойный в этой компании, с чудесной короткой бородой, придававшей ему весьма романтический вид. Это было одно сердце, состоявшее из четырех разных людей; как же Тиана завидовала, к примеру, леди Дьюли! Она бы тоже хотела звонко хохотать над шутками Эдварда или улыбаться остротам лорда Бисмайра; сидеть среди других, кто тянулся к этому свету души, как и она сама, и чувствовать себя сопричастной чему-то важному, главному; хотя отец сказал бы, что все это пустая болтовня.

И вот ведь удивительно — трое мужчин, давно и крепко друживших, и женщина, примкнувшая к их компании, — все они формально не отличались тем, что соблюдали правила приличия. Скорее они старались вести себя как можно более неприлично, но изящно неприлично, если можно так выразиться. Они не бросали откровенного вызова обществу, не ставили себе цель шокировать всех недостойным поведением, не были развязны; и в то же время они делали что хотели. Говорили, что у леди Дьюли полно любовников, о похождениях джентльменов слагали легенды, и большинство это лишь забавляло, но не угнетало. Воцарившаяся в обществе свобода нравов, которую отец любил поносить за ужином и произносил по этому поводу страстные монологи, держалась на грани безумства и порочности, редко переступая эту грань. Добродетель ценилась, но в основном у людей женатых; те же, кто не был связан узами брака или овдовел, как леди Дьюли, могли позволить себе потакать своим желаниям. Оттачивался изящный стиль, из рук в руки передавались любовные письма, за кисейным прикрытием званых вечеров леди и джентльмены плели узоры интриг, страсти, любовных приключений. Англия — не самая раскрепощенная страна, Тиана слышала, что во Франции нравы еще более вольные. Лорд Картрайт, чей взгляд ни разу не встречался со взглядом Тианы, виртуозно умел жить в той среде, к которой по праву рождения принадлежал. Он мог отодвигать рамки приличий сколь угодно далеко, тогда как Тиана… Именно поэтому она завидовала, не по-христиански, смертельно завидовала.