«Мерзкий скунс! Откуда ты знаешь?» – хотелось выкрикнуть мне.
– Вы имеете в виду Арсения Жукова?
– Жукова и второго – Француза, или как его?
– Откуда вы знаете, что Жуков и Француз – аферисты? – с детским любопытством спросила я.
– Весь город только об этом и говорит, – ужалил змей.
– А вы всегда верите всему, что говорят?
– Не всегда, но в этом случае – верю.
– Чем же этот случай отличается от других?
– Достоверностью.
– Почему вы уверены, что эти двое – аферисты? На одной грядке с ними росли?
– Я-то? Нет, я, пожалуй, с другой грядки.
– С другой грядки, а ведете себя…
– Как я себя веду?
Ух ты! Оказывается, монстру не все равно, что я о нем думаю, – у меня есть шанс отыграться!
– Как сторож на военном объекте.
– Это почему? – опешил сосед.
– И вы еще спрашиваете? – изумилась я. – Стой, кто идет? Далее следует предупредительный выстрел.
На безобразном лице появилась улыбка, от которой стыла кровь.
– И вам это не дает покоя!
– Послушайте, я ни в чем перед вами не виновата: я не обливала вас из лужи, из шланга и грязью не обливала ни в каком смысле. Это вы постоянно покушаетесь на меня, а я только пытаюсь установить добрососедские отношения.
– С каких это коврижек?
– Просто… на всякий случай. Мы же соседи! Вдруг мне понадобится ваша помощь. Или вам – моя. В Японии, знаете…
– Мне помощь не понадобится, – перебил меня Степан, в гробу он видел японскую мудрость, предписывающую дружить с соседом.
Я проявляла чудеса рассудительности:
– Никто ничего не знает заранее. Я когда вышла из магазина, не имела понятия, что какой-то ко… нетрезвый мужчина на «жигулях» промчится мимо, окатит меня из лужи, а другой на «ауди» подвезет меня домой. И уж тем более не предполагала, что первый окажется моим соседом, а второй – аферистом! Поначалу все выглядело как раз наоборот.
– Нельзя верить первому впечатлению, – поучал меня Степан.
– Между прочим, вы так и не извинились за инцидент на дороге, так что первое впечатление меня не обмануло.
– Послушайте, я обрызгал вас не специально, в вот вы сознательно вызвали ментов и засадили нас в обезьянник – какие претензии? По-моему, мы квиты.
Соседу удалось сбить меня с толку этой убийственной логикой: «око за око, зуб за зуб». Какое-то средневековье, честное слово.
Очевидно, артикуляция монстра не была приспособлена для простого слова «извини»! Желание наладить мирный диалог пропало, я уже собралась уйти, но вспомнила об Арсении:
– Кстати, вы не знаете, где Жуков может сейчас находиться?
– Нет, откуда мне знать? Это же ваш кавалер!
– Просто вы так спелись…
– Это был временный союз. Женщины иногда не только ссорят, но и объединяют.
– Так вы, значит, объединились против меня? – Любовь к ближнему требовала от меня все больше душевных сил.
– У вас завышенная самооценка?
– А у вас какая самооценка, господин Фрейд? Слабо перед женщиной извиниться?
– Да ради бога, извините, – извинился, как плюнул, Степан Михайлович.
– Принимается, – как можно презрительней ответила я, с опозданием поняв, что поддалась на провокацию монстра.
Поначалу всем казалось, что долго это безобразие продлиться не может, неделя-другая – и все разрешится, справедливость восторжествует, аферистов поймают, паи вернут.
Неделя прошла, мы по-прежнему пребывали в полной неизвестности. Стоящих идей не было.
Гена Рысак отчитывался перед коллективом каждый день. Дни были разные, а отчеты одни и те же:
– Следствие идет. Пока ничего нового.
После этих слов семьдесят человек (шестьдесят восемь, если быть точной) желали высказаться одновременно:
– Откуда у хозяйства долги?
– Что ты нам втираешь?
– Нашу землю скоро продадут новым хозяевам! – митинговали пайщики.
– Палыч, рой носом землю, но чтоб земля осталась нашей!
Палыч что-то гундел про кредит, с которым мы не рассчитались, про налоги и пеню.
– Это ты во всем виноват, Палыч, твой грех!
– Надо перекрыть дорогу! – предложил кто-то.
– Железнодорожную ветку! – поддержал почин коллектив.
– И пикеты устроить у администрации и прокуратуры.
– Митинг провести!
– Правильно! – неслись гневные выкрики.
– Надо отправить Петухову в город, пусть выяснит, что там к чему с нашими паями, – предложил кто-то особенно кровожадный.
В прокуратуре на проходной меня долго допрашивал парнишка в погонах (ничего не понимаю в звездах): к какому я следователю, во сколько мне назначено. Предлагал передать следователю мое заявление и пожелание, смотрел очень недоверчиво (наверное, адским блеском в глазах я напоминала шахидку), звонил, уточнял, советовался, что со мной делать.
Через сорок минут я уже так хотела в туалет, что потеряла всякий интерес к земельным паям.
Наконец меня сканировали и допустили на олимп – на второй этаж учреждения.
Первое, что я сделала, – заскочила в дамскую комнату, а уж потом нашла кабинет следователя Д.С. Тихомирова, который вел наше дело. Стукнула костяшками кулака в ламинированную под орех дверь и вошла.
За столом, спиной к окну, сидел мужчина – крупный человек с широченными, как мне показалось, плечами. Яркий свет падал со спины следователя, как при контражурной съемке, лицо оказалось в затемнении, и рассмотреть черты собеседника мне не удавалось.
– Здравствуйте, – произнесла я.
Реакции не последовало.
Я замялась у дверей, ожидая приглашения, приветствия или жеста, – не дождалась.
Как вести себя в кабинете следователя, если он делает вид, что тебя нет, я не имела понятия. Подалась назад, вышла, закрыла за собой дверь и снова постучала, но уже громко.
– Войдите!
Услышав отзыв, вернулась в кабинет и повторила:
– Здравствуйте.
– Петухова Витольда Юрьевна?
– Я самая.
– Ты чего это представление устраиваешь? – огорошил меня хозяин кабинета.
Он поднялся, обошел стол и приблизился ко мне.
И тут со мной случился приступ дежавю.
Этого мужчину я определенно когда-то знала, мы где-то вот так же стояли и смотрели друг на друга так же – с удивлением и недоверием.
Где это было? Когда? Кто это, черт возьми!
– Не узнаешь?
– Дима? – с идиотской улыбкой выдавила я, начиная понимать, что следователь Д.С. Тихомиров – это и есть Дмитрий Тихомиров! Человек, которого я пятнадцать лет назад поменяла на юбочника и волокиту (к тому же женатого) Степку Переверзева.
– Да, я. А ты совсем не изменилась. Совсем. Даже странно.
Странностей в последнее время было очень много. Я хлопала глазами, борясь с подступившим волнением.
– Неужели ты?
– Я.
– Ты – и здесь?
– Давай присядь, – пришел на помощь Дима, оценив мое состояние как тяжелое.
Я упала на стул под грузом воспоминаний.
…Общагу поставили на ремонт, и до конца второго семестра нас переселили в общежитие юридического института.
Сессия выдалась нервной и веселой. В юридическом учились ребята после армии, после горячих точек, с корочками, открывающими любые двери, – парни, совершенно непохожие на наших! Но самым непохожим был Дмитрий Тихомиров – воплощение невозмутимости и спокойствия, граничащего с нирваной.
Ходили слухи, что Дима успел повоевать в Афгане, служил в каких-то элитных войсках. По отношению к войскам слово «элитный» было не вполне корректным (подразумевались, видимо, какие-то привилегированные способы умереть за Родину), но произносилось не иначе как с придыханием.
В отличие от Степана, который обворожил и влюбил в себя всех девушек курса, Дима не был завоевателем. Он был созерцателем.
Знаки внимания, которое проявлял ко мне Дмитрий, были едва различимы, как вкрапления золота в породе, их могли рассмотреть только профессионалы, а профессионалом в этой области я не была – сдержанность Тихомирова сбивала с толку. Если мужчина ведет себя так сдержанно, думала я, значит, ему не особенно нравится девушка.
Дима не навязывался, он будто бы ждал, что я сделаю первый шаг, а у меня и в мыслях не было двигаться навстречу невнятному Диме. Я двигалась навстречу Степану, разочарованиям и комплексам.
После сессии, перед самыми каникулами, в общаге накрыли стол. За столом Степан блистал остроумием, сыпал анекдотами, при первой возможности подсел ко мне, что-то шептал на ухо, то и дело как бы случайно касался, задерживал руку на моих коленях, а Тихомиров, невозмутимый, как вождь ирокезов на совете племени, наблюдал за маневром Переверзева.