– Маньяк? По-твоему, я не могу вызвать в мужчине сильного желания?
– О! Конечно можешь! – В голосе Тихомирова звучала плохо скрытая ирония.
Ну разумеется.
– Тогда почему маньяк?
– Потому что если нормальный мужчина хочет женщину, то он ей просто говорит об этом, а не пишет симпатическими чернилами записки!
Дима воспользовался моим замешательством и отнял листок.
– Откуда тебе знать? Ты когда-нибудь испытывал что-нибудь подобное?
Я попыталась вернуть письмо, Дима поднял руку, я униженно, как цирковая собачка на лакомство, смотрела на бумажный лист. Осталось только подпрыгнуть и вцепиться в письмо зубами.
– Глупости! Я бы не стал заниматься такой ерундой, царапать крахмалом, или лимоном, или молоком по бумаге! Согласись – это полный бред!
– А по-моему, очень романтично!
– Что в этом романтичного?
– Креативно, необычно.
– Чушь собачья!
Тихомиров исчерпал доводы и умолк. Он и так сказал больше, чем за всю наделю, которую мы провели вместе.
– А за это можно человека посадить? – поинтересовалась я.
– Нельзя, – похоже, Тихомирова это обстоятельство расстраивало, – нет состава преступления. Он не угрожает твоей жизни и здоровью.
– Дим, не мучайся, я думаю, это один из моих учеников – Артур или Ваня. Мы с ними как раз говорили о тайнописи, – соврала я, чтобы успокоить следователя.
– Да? А когда это было? Ваш разговор, я имею в виду?
О боже! Ну и кто здесь маньяк?
– Не помню точно, но как раз перед тем, как я нашла это письмо.
– Почему ты сразу не сказала?
– Не ожидала, что ты так близко воспримешь это глупое сочинение.
– Зря ты так легко относишься к этому. Надо прекратить занятия.
– Не могу. Обещала заниматься с ними до выпускных экзаменов.
Я снова попыталась вырвать из рук следователя анонимку – Дима снова отвел руку.
Остывал Тихомиров медленно.
– Не такое уж глупое письмо, – проворчал он, – парень конкретно запал на тебя.
Дима перечитал послание. Пока он читал, я не знала, куда деваться от стыда, а когда закончил читать, посмотрел на меня так, что захотелось сквозь землю провалиться.
– Могу я взять письмо с собой?
– Зачем?
– Хочу кое-что проверить.
Красная от смущения, я выдавила:
– Бери.
На ферме все оставалось без изменений, если не считать настроения. Коллектив воспрянул духом, когда следователь Тихомиров приехал на собрание и проинформировал пайщиков о ходе следствия:
– Жуков и Француз – рейдеры сельскохозяйственных земель. По имеющимся данным, обязанности в группе разделены. Жуков находит покупателя, а Француз организует фирму-прокладку. Земля оформляется на эту фирму, а потом сразу на покупателя. Ваши земли должны были стать полями для гольфа. Сейчас дело передано в суд, земля не уйдет в чужие руки. Меры приняты вовремя.
Коллектив одобрительно загудел, задал несколько вопросов и отпустил следователя.
Я не забыла сказать Нонке, что она профнепригодна, а Геннадию Павловичу – чтобы он поменял бухгалтера.
– Ой, если ты такая умная, сама писать балансы будешь! – срываясь в истерику, взвизгнула Нонка.
– Спирина, какой ты профессионал, если не можешь объяснить, откуда взялся у хозяйства долг?
– Почему это не могу? Могу! Кредит взяли и не смогли рассчитаться. И при чем здесь я?
– А кто?
– А Геннадий Палыч тогда телят купил бракованных. Кто вам доктор? Что хотите делаете, а Нонка отдувайся?
– Палыч, это что, правда? Те телята были бракованными?
Прошлой весной Миша Загорулько с ног сбился, пытаясь спасти телят, – их косила какая-то инфекция, – но спасти молодняк так и не удалось.
Страсти накалялись.
– Откуда же я знал? – Как обычно, Гена не чувствовал момента.
– А кто должен знать?
В красном уголке наступила предгрозовая тишина. «Ну, сейчас начнется», – успела подумать я.
– Твою мать, – как хлыст рассек тишину вопль одной из доярок, – Палыч, ты ж покупал через администрацию тех телят! Уж не твоя ли Верка подсуетила их?
Я покинула красный уголок, уверенная, что Гена, как честный человек, должен застрелиться.
– Витюша, давай ужинать. Я тут приготовил кое-что для тебя.
Холодец, кюветки с желе и несколько упаковок мармелада – я сняла шляпу (воображаемую, конечно!) от такого научного подхода к питанию. Даже не стала подвергать критике желе – продукт состоял только из химических элементов, ни одного живого ингредиента.
Холодец был выше всяких похвал – один цвет чего стоил: насыщенный, золотистый! От чесночного духа я чуть не захлебнулась слюной.
– Дима, откуда холодец?
– Сам варил, – с легкой обидой ответил Тихомиров, чем окончательно меня добил.
– Тихомиров, за твоими достоинствами недостатков не видно, – с тревогой призналась я.
Это была истинная правда.
Тихомиров был терпелив, заботлив, внимателен и молчалив. Ко всем своим достоинствам Дима был хорош собой, от него пахло свежестью, здоровьем и чистотой. Тогда что не так?
– Я вообще люблю готовить.
– Дима, – не выдержала я, – не понимаю, чего твоей жене не хватало?
– Я же тебе объяснял.
– Дим, а почему у вас детей не было?
Тихомиров с сомнением посмотрел на меня, будто пытаясь оценить, стою я его откровенности, можно мне доверять или нет. Взгляд зеленых глаз обратился вовнутрь.
– Я не хотел иметь детей, – приняв решение на мой счет, признался он.
– Ну, наконец-то!
– В каком смысле?
– Да я все думала: в чем подвох? Не может человек состоять из одних достоинств! Уже начала комплексовать рядом с тобой!
– Витюша, я не хотел детей с бывшей женой. Тогда я был абсолютно равнодушен к детям и был уверен, что я ущербный, что у меня не развит отцовский инстинкт.
– Как это? Откуда ты мог знать? – с подозрением уставилась я на Тихомирова.
– Не важно. Лучше скажи, не было больше писем от анонима? – уклонился от ответа Дима.
Я покраснела:
– Нет.
– Хорошо.
Вот уж не знаю, хорошо или нет! Человека корежит и плющит, он страдает в одиночку, доверяет чувства бумаге, вместо того чтобы открыть мне сердце…
Вечерело, когда я с романом в руках покачивалась в гамаке возле рокария и мечтательно рассматривала камни и растения.
Только что Рэй сделал открытие, что жизнь без Франчески – не жизнь вовсе, а недоразумение. Рэю помогла прозреть всего одна ночь с Франческой.
Где-то я читала, что если мужчина испытывает к женщине после близости нежные чувства, значит, у него с ней все серьезно.
Вот что меня напрягало в отношениях с противоположным полом – я боялась именно этого момента. Степан Переверзев слинял как раз после близости. Загадочная душа Степана так и осталась для меня загадкой: зачем было огород городить, уверять в любви до гроба, дарить сувениры, покупать билеты в цирк и в кино? Коллекционер…
Ну ее, эту любовь. Другое дело – донор.
Если ничего, кроме зачатия, не ждешь, то не важно, какие слова произнесет после близости партнер, может, вообще ничего не скажет, может, сморозит глупость или пошлость – не важно. Ты понимаешь, что это чужой человек, а к чужому какие претензии? Никаких. Другое дело – любимый… У любимого нет права на ошибку.
Печальные мысли прервал шорох в малиннике. В саду кто-то был.
– Дима? – Никто не отозвался, я прокашлялась и повторила: – Дима?
Шорох приблизился.
– Тихон! – громче позвала я. – Степан?
В ответ зашуршал гравий под чьими-то осторожными шагами.
С бьющимся сердцем я вскочила с места и увидела… Француза.
Легкая небритость, белая рубашка поло, белые джинсы, светло-коричневые мокасины и в тон обуви ремень. Ммм, мужчина с обложки глянцевого журнала.
– Всех вспомнила? – с подозрением оглядывая меня с головы до ног, надулся Француз.
– Максим Петрович? – все еще не верила я.
– Витольда, я не могу больше без тебя! – в театральном жесте подняв руки, произнес мой несостоявшийся босс, чем моментально пробудил во мне аналитические способности.
– Особенно перед судебным разбирательством, – с пониманием кивнула я, ужасаясь своему цинизму. – Как вы вошли?
– Калитка не заперта, – с обидой объяснил Француз. – Витольда, ну как ты можешь? Хотя, конечно, ты вправе подозревать меня в сговоре с этим аферистом, Жуковым, но клянусь, я понятия не имел, что он затеял! Для меня очень важно, чтобы ты узнала: я сам – жертва его махинаций.