Обязанности разделили следующим образом: Француз едет в аэропорт за гостем, Жуков собирает нас с Веркой Рысаковой по адресам и везет в «Багратион».
Верка – главный финансист администрации района, она же зенитно-ракетный комплекс «Гюрза», привезла на встречу план земельного участка площадью двадцать га, снимок участка со спутника, план границ и еще какие-то бумаги, подтверждающие готовность администрации к открытому и искреннему диалогу.
По моему мнению, итальянец, взглянув на документы, должен сделать стойку и задать только один вопрос – спросить номер счета, на который он побежит переводить деньги.
После этого мы с Веркой сможем осуществить каждая свою мечту: она – развестись с Палычем, а я – найти Короля, родить и уехать на какие-нибудь острова, где среднегодовая температура воздуха колеблется около двадцати четырех градусов по Цельсию.
Не забыли мы с Веркой и земляков.
Население Заречья в результате наших усилий изменит образ жизни: часть будет обслуживать гостиницы, гольф-клубы, станет ухаживать за газонами и лунками, подносить клюшки и мячи игрокам, а в остальное время курить бамбук.
Другая часть – получать удовольствие от работы на ферме, построенной по голландскому проекту, ходить в белых халатах по коровнику, вдыхать запахи озонаторов и освежителей воздуха вместо навоза, а после работы тоже курить бамбук.
Но я ошиблась: Стефано сделал стойку не от документов и снимков с космоса, а от Верки.
Когда Максим Петрович привез гостя, мы с Жуковым как раз цапались (он не разделял нашего с Веркой стремления осчастливить земляков), навстречу гостю Василисой Прекрасной по далась Рысачиха.
Гость получил совместимую с жизнью черепно-мозговую травму, от которой так и не смог отойти до конца ужина.
Кстати сказать, Стефано оказался несимпатичным, болтливым, небрежно одетым господином около сорока.
Пока Верка окучивала Стефано, Жуков напивался, а Француз строил мне глазки и склонял к близости:
– Поедем к тебе после ужина?
– Н-н-ет, не смогу.
– Почему?
– У меня встреча.
– Позвонишь, скажешь, что у тебя изменились планы.
– Не могу.
Максим Петрович сник:
– У тебя свидание?
– К сожалению, действительно встреча.
– Тогда в чем дело?
В самом деле, в чем?
Поля колосились, стада тучнели, работа у меня была – объективных причин для отказа от близости с Французом не просто не было – отказ был противопоказан! И тем не менее я отказала Французу! Выходит, я добралась до середины плана по обольщению – выбрала Короля?
– Дело в том, что вечером я встречаюсь со следователем прокуратуры, – призналась я. Это было трудное признание – в этот момент я честно ответила себе на вопрос: кто же Король?
Француз подавился и долго кашлял.
– Откуда у тебя такие знакомые? – сморкаясь в салфетку, спросил Максим Петрович.
– Ваше дело вел. Вот, подружились. Хорошим человеком оказался.
– Так он что, в доле? – наконец-то ревнивые нотки прозвучали в голосе Француза.
С невесть откуда взявшимся мстительным удовольствием я ответила:
– А ты как думаешь?
На следующий день мы смотрели угодья, возили плохо соображающего, хмельного Стефано по полям до ряби в глазах. Верка, вешалка, была в короткой юбке, в обтягивающем топе, из которого выпирала грудь шестого размера, и на шпильках.
Пейзаж был до того однообразным, а Верка до того призывно-сексуальна (сверкала острыми коленками и довела бедного Стефано до спермотоксикоза), что макаронник спекся и сказал «Баста».
В аэропорту итальянский гость заверил Рысакову, что поля подходят для гольфа (хотя фактически это были сельские леса), что он холост и что обязательно вернется. Шварценеггер…
Третье письмо скорее озадачивало, чем пугало.
«Надень завтра синий топ – он так идет к твоим глазам и так мало прикрывает», – просил К. М.
Теперь я согласна была с мнением Тихомирова: это писал маньяк. Как можно голубой топ назвать синим?
Послание было написано раствором крахмала. Пришлось повозиться, пока я это выяснила. Буквы проступили после того, как я подержала листок над парами йода.
Неосмотрительная просьба маньяка подтолкнула меня к действиям. Прочитав послание, я решилась на партизанскую вылазку.
Вылазке предшествовал усиленный мозговой штурм: кто мог видеть меня в саду в голубом топе?
Участок выходит на пустырь, к тому же дед по материнской линии поставил в конце участка высоченный забор. В заборе имелась калитка, которой пользовались еще в те времена, когда выгоняли гусей на луг (символично, что этой самой калиткой воспользовался Француз).
Но не это главное. Главное – за яблонями и кустами смородины и малины, окружавшими участок, рассмотреть что-нибудь было нереально, если только не забраться на каланчу (водонапорная башня возвышалась в начале улицы) или на чердак. Кому это могло понадобиться?
Жорки нет, соседи, живущие напротив, – одуванчики-пенсионеры, и представить, как старик, держась за радикулит, втайне от старухи, кряхтя, лезет на чердак с биноклем, а потом пишет симпатическими чернилами любовные записки, я не могла, хоть убейте.
И я опять шла по кругу: Жорки нет…
Степан, как и Жуков, появился на горизонте после того, как я получила первое письмо, и все-таки…
Я поняла, что действовать надо методом исключения. Жорку я исключила. То же самое надо сделать со Степаном – исключить из числа подозреваемых.
В последнее время в расписании соседа появилась система: уезжал на работу вместе с Тихоном, отсутствовал «сутки через двое», иногда «сутки через трое». «Может, действительно эмчеэсовец», – понаблюдав за графиком Степана, подумала я и стала ждать очередного дежурства соседа.
Ждать долго не пришлось.
Мы с Тихомировым только отужинали, когда по соседству завелись «жигули», двор заволокло выхлопными газами, стукнули ворота и, удаляясь, затарахтел двигатель «девятки».
Уши мои поневоле ловили каждый шорох в наступившей тишине. А что, если Степан на этот раз оставил Тихона дома?
– Ты чего такая напряженная?
Из всех неудобств, которые создавал следователь, первым была потерянная свобода действий. Я все время чувствовала себя под колпаком.
– Немного болит поясница, – не придумала я ничего лучше.
– Ложись, я сам уберу, – проявил сострадание Тихомиров.
– Спасибо.
– Давай я тебе массаж сделаю, – благодушествовал Дмитрий.
Отличная мысль, но такая несвоевременная! Повторить опыт с массажем в данный момент я бы не рискнула, тем более в нижнем отделе позвоночника.
– О! Это лишнее!
– Если что-то понадобится, не стесняйся, зови.
– Да, конечно.
Я действительно ушла к себе и легла, прислушиваясь к шуму воды на кухне, к звяканью посуды и шагам Тихомирова. Вот Дмитрий принял душ, вот зашелестел документами.
Наконец, скрипнула кровать, и все стихло.
Я не спешила – выждала разумное время на случай, если Дмитрий еще не спит или если Степан вернется, и на разные другие непредвиденные случаи.
Примерно через два часа я захлопнула книжку, прихватила фонарик и выскользнула из дома.
Почти бесшумно (с десяток сломанных веток на ближайших деревьях не в счет) приставила стремянку к забору, поднялась на пять ступенек, обняла трубу, на которую опиралось ограждение, и спрыгнула во двор Степана.
О том, чтобы проникнуть в дом через дверь, я даже не помышляла. Окна – вот что занимало мое внимание.
Обойдя дом, я проверила рамы, в надежде, что хотя бы одна окажется открытой, и не ошиблась – окно в спальню было легкомысленно распахнуто.
Поборов легкий приступ паники, я влезла на завалинку, подтянулась и юркнула в окно.
Ничего не произошло: мне в глаза не ударил луч прожектора, люди в масках не скрутили меня и не надели наручники. Я ждала гласа Божьего или, на худой конец, злобного рычания Тихона, но никому не было дела до Витольды Петуховой, забравшейся в чужой дом.
Это меня вдохновило, и я включила фонарик.
Если бы в мой дом нагрянули посторонние, вряд ли они застали бы такой марафет: кровать застелена, все в образцовом порядке, вещи нигде не валяются, пол чистый. «Степан, однако, зануда с комплексами. Аккуратист», – осветив комнату, неприятно удивилась я.
Цель моего вторжения представлялась мне предельно ясной: найти в доме улики, изобличающие автора анонимных писем.
Изобличить автора могли лимон, таблетки хлорида кобальта, ватные палочки (возможно, именно их обмакивает в раствор К. М. и использует в качестве ручки) и крахмал.