Анна Яковлева - Жених для ящерицы

– Привет.

– Как ты здесь оказалась?

– Волею случая.

– Что это на тебе? – заметил мой провокационный наряд бравый следователь.

– Лыжный костюм.

– А ты… давно тут?

Я взглянула на часы на стене:

– Через пятнадцать минут будет пять часов, как я здесь. Между прочим, познакомилась с твоими друзьями – мелочные людишки, не хотели покидать застолье. Пришлось дать навынос им бутылку водки и кое-что из продуктов.

Тихомиров конфузливо кашлянул, потупился и разглядел идеально чистые полы:

– Ты убрала здесь, что ли?

– Ничего подобного, это твои гости сделали широкий жест, – криво усмехнулась я, – не смогла отговорить. Хотели еще шторы постирать, но я не дала.

Пора было уносить ноги, пока меня не понесло. Я щелкнула пультом и поднялась:

– Спасибо за чай. Мне пора.

– Постой, – Дима старался дышать через раз, но получалось не очень, – а ты зачем приходила?

– Общественность обратилась с просьбой. Не могла же я отказать общественности. Да и за тебя стало страшно – я ведь твоя должница.

– А кроме шуток?

– Дим, какие шутки, если у тебя запой? Посмотри в зеркало!

Я сознательно преувеличивала последствия загула – трехдневная попойка почти не отразилась на Димкиной физиономии, если бы не мое нынешнее состояние, я бы и на запах перегара не обратила внимания.

– Слушай, не уходи, я сейчас приведу себя в порядок, и поговорим.

– О чем?

– О нас.

Предложение было заманчивым, но мне требовалось время на осмысление и анализ фактов. Хлорид кобальта в квартире Тихомирова – это факт, с которым не поспоришь.

– Мне пора, я и так загостилась. Скоро на работу, а я в таком виде…

Стараясь не вдыхать пары спирта, я протиснулась мимо Тихомирова в прихожую.

– Ты стала еще красивей, – догнал меня ласковый голос, от которого похолодело в животе и ноги перестали сгибаться в коленях.

– То ли еще будет, – пообещала я, намереваясь шмыгнуть за дверь.

– Стой!

Горячая ладонь сжала локоть, в затылок ткнулись жесткие губы. Спиртные пары забили ноздри, в горле булькнул чай, я зажала рот ладонью, но было поздно…

– Фу. – Я втянула голову в плечи.

За спиной стояло трагическое молчание, я с покаянным видом оглянулась:

– Прости.

– Это ты из-за меня так? – выпустил мой локоть Димка.

– В каком-то смысле… – вынуждена была признать я.

– Я противен тебе?

– Дим, я это… ну, в общем…

– Ну, говори как есть, – жестко потребовал Тихомиров.

– Задержка у меня, – проблеяла я и юркнула в ванную за тряпкой.

– Задержка чего?

– Умственного развития, – крикнула я из ванной и постояла, ожидая хоть какой-то реакции на сообщение – Тихомиров молчал.

Я вышла, убрала за собой и снова улизнула в ванную, так и не дождавшись какой-либо реакции.

Высунулась из ванной – Дмитрий с опрокинутым лицом все так же стоял под дверью.

– Ты не знаешь, что это? – протянула я ему пакет с таблетками пресловутого хлорида кобальта.

– А что это? – Мозг Тихомирова не подавал признаков жизни.

– Чур, я первая спросила.

– Где ты это взяла?

– Под ванной, когда разгребла завалы.

Дима взял пакет, хмурясь, разобрал плохо пропечатанную надпись и уставился на меня непроницаемыми глазами:

– Что за ерунда? – Если это была игра, то игра талантливая.

– Это то, что использовал аноним, когда писал мне первое письмо.

– Подожди, – Дима погрузил пятерню в вихры, – я тут случайно разговорился с хозяйкой.

– Ты – разговорился? Ну-ну.

– Да, вчера. Мы с ребятами сидели, а она пришла показания счетчика снимать, так вот мы разговорились…

– Оказывается, ты болтливым становишься только в двух случаях: в состоянии крайне тяжелого похмелья и в постели, – разозлилась я больше на себя, чем на Димку. С какой-то стати я ревновала следователя к квартирной хозяйке!

Тихомиров мягко отстранил меня от двери в ванную:

– Эту квартиру снимал твой Переверзев, пока дом не купил. Не уходи, я умоюсь и отвезу тебя на работу, – увидев мое лицо, добавил Дима.

– Так что ты хочешь, чтобы я сделал?

Вечером Тихомиров привез мне букет роз, торт и три золотистых ананаса.

Я расценила это как акт капитуляции и перестала терзаться.

– Ты должен забыть про «Стефановера». – По-моему, моей наглости могла позавидовать даже Верка Рысакова.

Дмитрий уписывал третий кусок торта и настроен был благодушно.

– А почему я должен о ней забыть?

– Потому что, во-первых, меня попросили об этом друзья, а во-вторых, в этом предприятии есть моя доля.

– Кто бы сомневался! Хорошо, – подозрительно легко согласился следователь, – но при одном условии.

– Условии?

– А как ты думала?

– Я думала, без всяких условий, – промямлила я, сразу растеряв всю наглость.

– Условие вполне выполнимое, – обнадежил Тихомиров, – я забуду о «Стефановера» в обмен на штамп в паспорте.

– Тебе нужна прописка?

– Нет, мне нужен штамп о семейном положении.

– Это что, к прокурорским предъявляют новые квалификационные требования?

– Ага. Пообещали должность, если женюсь.

Тихомиров потянул меня со стула, пересадил к себе на колени и зарылся в мои волосы.

– Ты всегда так приятно пахнешь, – пробормотал Дима.

– Ну да, – неуверенно кивнула я.

– Ты так двигаешься, у тебя такая красивая легкая походка, ты такая пластичная, – продолжал бормотать Дима.

– Ну еще бы, – с удивлением подтвердила я.

– Ты такая загадочная, – перечислял Тихомиров.

– Точно, – поддакнула я.

– У тебя необыкновенный, завораживающий голос. – Тихомирова как прорвало.

– Что есть, то есть.

– Когда ты рядом, я перестаю соображать. Не могу поверить, что ты со мной. Я, наверное, не заслуживаю такой женщины.

– Не поняла, – испугалась я, – так ты отказываешься на мне жениться?

– А ты пойдешь за меня?

– Если ты согласен, то я тоже согласна. А если ты не согласен, то я тоже не согласна.

– Витюшка, – хрюкнул Тихомиров.

– Димка, – попросила я, – не плачь, а то я тоже реветь начну.

– Матрешкам плакать нельзя.

– Каким еще матрешкам?

– Ты теперь матрешка – два в одном.

Снова была весна – третья весна моего замужества. Мы с Тихомировым растили дочь и ждали второго ребенка.

В общем-то ничем не выдающееся, обычное межсезонье, с птицами, ошалевшими котами и грязью, было бы самой счастливой порой моей жизни, если бы не четвертое письмо…

«Ты стала еще красивее, желаннее и недоступнее. Если бы ты знала, как я скучаю по тебе», – письмо-жалоба, письмо-вопль.

Несмотря на обжигающие строки, послание холодным ветром пронеслось по душе, оставив за собой неясную тревогу, от которой невозможно было отмахнуться.

Я охраняла семью любовью, строила замки из кубиков с дочерью, пришивала пуговицы на белые рубашки прокурора Тихомирова и боялась: вдруг моей любви не хватит, чтобы уберечь все это?

Дашка изредка прорывала блокаду, сюсюкала с крестницей – нашей двухлетней Янкой, раздувала ноздри в сторону Дмитрия Сергеевича.

– Деспот, – ворчала подруга, – как ты его терпишь?

– Господи, ну что ты несешь? – удивлялась я. – Он любит нас. Янку обожает и меня…

Дашка мои возражения сметала ураганом, и была по-своему права.

Тихомиров хозяйничал всюду: в доме, во дворе, в спальне, на кухне. Моя жизнь – это был один сплошной Тихомиров. Только на молочном заводе я чувствовала себя собой, но Дима и туда пытался проникнуть, оправдываясь соображениями безопасности.

Вместе с тревогой письмо вызвало к жизни немыслимое, ни в какие рамки не влезающее подозрение. Подозрение строилось на фактах. Факты были таковы: нашей соседкой снова была ветхозаветная одинокая старушка – Степан Переверзев под давлением Тихомирова (в подробности я посвящена не была) продал дом и уехал.

Жуков и Француз по техническим причинам – опять не обошлось без Тихомирова – вышли из состава учредителей и покинули процветающее ОАО «Стефановера».

Возникал один, но исключительный вопрос – кто из них?! Кто автор?!

К счастью или к несчастью, времени, чтобы сконцентрироваться на мучительных мыслях, у меня не было.

Между тем конверт имел надо мной неограниченную, почти магическую власть – он неуловимо изменил мою жизнь.

После получения письма Дима стал отвозить меня на работу в своей служебной машине (с работы меня забирал водитель Димы).