Алина Кускова - Женись, я все прощу!

Настена встретила ее радостная. Они с Федором сидели на кухне и пили чай. Люсе вначале показалось, что подруга наконец-то все рассказала Смолкину, облегчив ее задачу. Но ей это лишь показалось. Все оставалось по-прежнему, только Федор опять глядел на нее виноватым взглядом. Бедный парень, он совсем изведется, пока раскроется обман. Но если ложь выйдет наружу раньше времени и Смолкин не успеет понять, что влюбился в ее подругу, то изведется Настасья. Замкнутый круг. Куда там все любовные треугольники? Тут целый квадрат с острыми углами!

Это противоречит логике?! Да, одной логикой тут не поможешь. Это сверхъестественные силы: любовь, ненависть, обман… Да, обман совершенно неестественный. Кому бы подобное могло взбрести в голову?! Только Селивановой. Кто на такое мог повестись?! Только Смолкин. И его мама. Здравствуй, совесть, где же ты была?

– Ты чего задержалась-то? – скорее из вежливости, чем из ревности, поинтересовался Федор.

– Воздухом решила подышать, – соврала Люся. Не рассказывать же ему про сиреневые поцелуи.

– А, – безразлично сказал тот, – не надышалась. Хочешь, пойдем, все вместе погуляем?

– Нет, – ответила Люся. – Давайте спать, я так устала! Завтра тяжелый день.

Федор не обратил внимания на слова Люси о том, что наступивший выходной день станет для них тяжелым. А зря! Действующая по плану Селиванова встала рано утром, быстро собралась и уехала к Эллочке. К тому времени, когда Федор открыл глаза, на кухне вместо будоражащих аппетит запахов раздавался вой и скрежет. Смолкин встал с дивана и озадаченно пошел туда.

То, что он увидел, озадачило его еще больше. За столом сидел какой-то пухлый розовощекий мальчуган и выл, водя игрушечной машинкой возле тарелки с манной кашей. Кашей его кормила Люська.

– Привет! – Она довольно округлила свои и без того большие глаза. – Уже проснулся? А мы, чтобы тебе не мешать, решили перекусить.

– Бу-бу-бу-бу-бу, – сказал розовощекий мальчуган и запустил машинкой в недоумевающего Смолкина. Транспортное средство угодило Федору прямо в лоб, и он взвыл от боли. – Плохой дядя! – заявил малыш и поморщился.

– Чей это монстр?! – простонал Смолкин, потирая ушибленную голову.

– Наш! – широко улыбнулась Люся. – На сегодня. Нам ведь с тобой нужно привыкать к родительским обязанностям. Представь себе, что это тот ребенок, которого я тебе рожу. На самом деле они мало будут друг от друга отличаться, скажутся родственные гены. Это мой двоюродный племянник, с которым придется провести весь выходной. Очень активный ребенок. Будущий мент, как и все его родственники.

Люся забылась и чуть не проговорилась, что Эллочкин карапуз-племянник был сыном инспектора дорожно-постовой службы и с пеленок в качестве игрушек признавал только транспортные средства, у водителей которых требовал документы. Папа пообещал ему за хорошее поведение подарить полосатую палку, а сам с его мамой, Эллочкиной сестрой, укатил к друзьям на дачу.

– Среди твоих родственников есть работники органов? – спросил, поднимая с пола машинку, Федор.

Люся задумалась, в последнее время ей так не хотелось врать. Но приходилось, и она понимала, что запутывается все больше и больше. С другой стороны, если не вдаваться в подробности, то утвердительно ответить на заданный вопрос можно. У нее действительно был родственник, работающий с органами, – обвальщик на мясокомбинате. Запойный пьяница и изгой, от которого давно отказались близкие. Тем не менее он был. Так что Люся кивнула и вновь улыбнулась Смолкину.

– Жуткие создания эти дети, – пробормотал Федор и сунул машинку в руку мальчугана.

– Славный парень, – подмигнула карапузу Люська.

– Бу-бу-бу-бу-бу! – сказал малыш, выплевывая кашу изо рта, куда она ее только что запихнула.

– А! – Смолкин на всякий случай резво отпрыгнул в сторону. – Не попал, не попал!

Мимо его виска в двух сантиметрах просвистела игрушечная машинка.

– Бандюган! Весь в тетю! – возмутился Федор, прижимаясь к противоположной столу стене. – Что делаешь?!

– Бу-бу! – сказал карапуз, прищурился и запустил в Федора столовой ложкой.

– Весь выходной?! – Смолкин вытер манную кашу со лба, припечатанную дважды юным Робин Гудом. – А сдать его в детский дом нельзя? Хотя бы на пару часов. И где Настя?

– Дома сидит, – недовольно проворчала Люся, забирая у него из рук ложку. – Не все же ей время у нас проводить. Мало ли что люди подумают.

– А что люди могут подумать? – искренне удивился Федор, пробираясь по стеночке к выходу.

– Да так, – отмахнулась от него Люся, – ничего особенного. – И повернулась к карапузу: – Давай кушать, Пухлик! Уси-пуси.

– Давай, – согласился, остановившись, Смолкин, – а что у нас на завтрак?

– У нас, – Люся указала глазами на розовощекого довольного малыша, – манная каша. А у тебя, милый, то, что ты приготовишь себе сам.

– Нет, ни фига себе! Она, видите ли, сидит дома. – Смолкин выскочил из кухни и побежал к телефону.

Люся усмехнулась. Ясное дело, тот побежал звонить Настене, что и требовалось доказать. Нет, все-таки мужчины довольно примитивные существа. Его, как обезьянку, подкорми немного бананами, и вот он уже по утрам начинает их истерично требовать. И бананы, и того, кто ими кормит. Впрочем, Белкина готовить умела, на одни бананы Смолкин вряд ли бы повелся. Бананово-банальная истина про путь через мужской желудок в очередной раз нашла свое подтверждение.

Или все же он хочет больше видеть Настену, чем завтрак?! Что для Смолкина сейчас важнее: еда или девушка? Люся решила проверить. Она схватила карапуза в охапку и побежала с ним к телефону. Федор уже набирал номер Настены.

– Забыла тебе сказать, – запыхавшись и отпуская мальчугана на свободу, призналась она, – Настена сегодня нетрудоспособна. У нее… – В который раз приходится врать! Чего бы такого придумать? Совесть снова блокирует мыслительные способности. Но ведь она не врет, а сочиняет ради подруги, ради ее счастья. – У Настены… У нее это, как его там…

– Бу-бу-бу!

– Точно. Она подцепила бу-бу-бурцилез!

– Это что еще такое? – опешил Смолкин, автоматически после слов «бу-бу-бу» отклоняя голову в сторону. – Простуда? – Он поймал машинку и демонстративно положил ее на верхнюю полку для шляп.

– А-а-а! – заорал мальчуган, капризно топая толстыми маленькими ножками.

– Почти! – прокричала Люся. – Это очень, очень заразно!

– Отлично, – потер руками Федор, делая карапузу «козу». – Некоторые заболеют и больше к нам не придут. – Он набрал номер и прислушался.

Настена сразу сняла трубку, словно сидела у телефона и только и делала, что ждала, когда ей позвонит Смолкин. Они с Люсей загадали, что если Федор позвонит Настене сам, то их план, явно подходивший к своему логическому завершению, сработал на твердую четверку. А если Федор признается Настене, что жить без нее не может, то на «отлично».

– Настя! – заявил тот с бухты-барахты. – Я все знаю. Люся мне все сказала. Приезжай сейчас же!

– Сказала? – изумилась та. – Неужели все-все? И как ты на это реагируешь?

– Наплевательски! – признался Смолкин и сделал страшную рожу карапузу. Тот сразу умолк и пригляделся. Видимо, рожа чем-то напомнила ребенку его родителя.

– Наплевательски?! – трагически произнесла Настена, готовая разрыдаться от подобного признания.

– Да. Мне наплевать, что ты там подцепила.

– Я подцепила?! – обомлела Настена.

– Мне наплевать, что это заразно, – продолжал вдохновенно Смолкин.

– Заразно?! – Настена поняла: еще одно слово – и она пошлет этого негодяя, думающего о ней так низко, ко всем чертям! Ко всем его бабам, которые подцепляли и заражали.

– Приезжай, не то я умру, – он хотел было добавить «…с голоду!», но тут Люся вырвала трубку:

– Настена, он говорит глупости и ничегошеньки не знает.

– Он признался, что если я не приеду, то он умрет, – пробормотала изумленная подруга.

– Не волнуйся, – Люся презрительным взглядом окинула Смолкина, пытающегося оторвать от своих штанов агрессивного мальчугана, требующего назад свою игрушку. – Он не умрет. Он вполне сносно себя чувствует.

– У! Ё! У! Ё! – закричал Смолкин, которого вредный ребенок укусил за ногу.