– Не могли бы, – оборвала его Шели. – У вас слишком низкий болевой порог.
Мечтательное выражение на лице шатена моментально сменилось холодным.
– О да, – произнес он немного высокомерно. – Именно поэтому вы решили немного потренировать нас. Только вот боль по какой-то непонятной мне причине не физическая, а душевная. И вообще, мисс, чего вы ко мне прицепились? Из—за баб? Баба-баба-баба! – сказал он тоном капризного и упрямого ребенка, которому строго-настрого запретили говорить плохое слово. – Вот, довольны? А теперь отстаньте от меня вместе со своей феминистической придурью! И без вас тошно.
И шатен демонстративно повернулся к нам спиной.
– Извинись, – шепнула я.
– Еще чего!
– Ты разве не понимаешь, что виновата?
Шели задумчиво кусала губы. Ей пришлось бы сделать над собой усилие, чтобы это сказать.
– Да ладно вам, мистер. Извините, если я вас задела.
– Да ладно вам, мисс. Слов обратно не возьмешь.
– Вам тоже следует извиниться.
– И не подумаю! – буркнул шатен. – И, если вы не заметили, я вас не простил. И не собираюсь.
Шели всплеснула руками.
– Да как вы только смеете! Кто вы? И кто я?!
– Я – востоковед-арабист. Учился в Гарвардском университете. На данный момент я занимаю пост заместителя руководителя отдела арабских СМИ в одной из известных научных газет. Хотя не думаю, что вас это интересует.
– Надо же. – В голосе Шели послышался сарказм. – Не думала, что такие слюнтяи учатся в Гарварде. Держу пари, диплом у вас посредственный. Вы любили заглядывать под юбки, а не в книги.
– Если вы разозлите меня, мисс, то вам придется плохо, – предупредил Шели собеседник с таким серьезным лицом, что она поморщилась. – А диплом у меня отличный. Кроме разговорного арабского. – Он нахмурился. – Чертов Хомейни. Я чувствовал, что от него ничего хорошего ждать не стоит.
– Да, у меня тоже был такой преподаватель, – ляпнула Шели. – Ужасно строгий. Но зато справедливый. Думаю, вы заслужили такой оценки.
Шатен стал еще печальнее.
– Аятолла Хомейни, – вздохнул он. – Иран. Исламская революция. 1979 год. Учите историю, мисс.
– Ненавижу историю. Я финансовый аналитик. И работаю на бирже.
– Не перевариваю цифры. «По результатам сегодняшних банковских торгов…» Вот объясните мне, глупому, что такой красивой, сексуальной, умной и знающей себе цену женщине делать на бирже? У вас должна быть другая профессия. Гораздо более романтическая… а, знаю! Стюардесса!
Шели покраснела, как помидор. Шатен победоносно улыбнулся – он сделал верный ход.
– Я люблю цифры, – ответила Шели. – Мне нравится логика.
Шатен поднялся, прошелся перед нами, после чего остановился и пару раз качнулся на каблуках.
– В истории маловато и того, и другого, – задумчиво изрек он. – И все же я считаю, что каждый должен обладать минимальными знаниями в этой области. Мой отец – историк, доктор исторических наук. О, у него в голове целая энциклопедия! Я бы продал душу Дьяволу за то, чтобы знать хотя бы половину… Но я нерадивый ученик. Я не могу учить то, что мне неинтересно. Древнейшая история, к примеру. Кому нужны все эти палки-копалки? Отец всегда ругал меня за такую избирательность.
– Интересно, как это – посвятить всю жизнь науке? – задала вопрос я.
– Полагаю, это чудесно. Я мечтаю об этом. Итак, вернемся к истории. Ее надо знать. Хотя бы потому, что иногда, анализируя прошлое, мы можем избежать ошибок в настоящем. Например, война в Ираке. Эта бессмысленная борьба за нефть. Нефть когда-нибудь закончится. Даже на Ближнем Востоке. А человеческие жизни никто не вернет.
– Вы говорите серьезные вещи, – заметила Шели. – Вы не боитесь своих слов?
Шатен пожал плечами.
– Я не политик, мисс. Я ученый. А в науке трусливых людей нет.
– Вы очень милый молодой человек, – переменила тему Шели. – Я бы не отказалась познакомиться с вами поближе.
– Думаю, не стоит, мисс, – покачал головой шатен. – В детстве меня укусила змея. И с тех пор я побаиваюсь этих существ.
Он и его друг прыснули со смеху.
Прежде чем Шели успела отреагировать, они направились ко входу в театр.
Глава 2 (Брайан)
Я сидел на одной из скамеек парка и кормил птиц остатками пирожного. Птицы были голодны. Они так яростно набрасывались на еду, будто не видели ничего съестного по меньшей мере неделю.
Стемнело, и теперь фонари светили ярче, чем полтора часа назад. По парку прогуливались подвыпившие парочки. Иногда они останавливались возле фонарей для того, чтобы обняться, после чего продолжали свой путь. Один раз мимо меня степенно прошествовала пожилая пара в сопровождении двух крошечных собачек. В общем, сегодня в парке было мало одиноких людей. И только я сидел тут и размышлял о жизни.
Спектакль был ужасен. Я пошел на него только потому, что меня уговорил Иган.
– Лучше приобщиться к высокому, чем сидеть дома и пить в одиночестве, – заявил мне он.
На душе у меня было гадко уже больше недели. Я пытался отвлечься, работать, но у меня ничего не получалось, все валилось из рук. Наконец, я решил взять недельный отпуск. С момента его начала прошло три дня, но я уже мечтал вернуться к работе. У меня было слишком много времени. Для того, чтобы спать, для того, чтобы бездельничать, и для того, чтобы думать о женщине. О бывшей женщине, если говорить точнее. Разумеется, я ее не любил. Я не верю в то, что можно полюбить человека за пару месяцев. Но по я искренне верил в то, что эта женщина мне верна, и ошибался.
Если бы я был женщиной, то ел бы шоколад и смотрел бы слезливые мелодрамы. Но женщиной я не был, сладостей не ел, хоть и любил, а к дурацкому ящику испытывал неприязнь, которую испытывает вампир при мысли о чесноке. Поэтому я спал по двенадцать часов в сутки, пил по утрам и медитировал по вечерам. Обида трансформировалась в грусть, а потом – в апатию. В состояние равнодушия ко всему, в котором я находился до сих пор.
Я скормил птицам все крошки и достал из кармана вещь, которая сопровождала меня целую неделю. Это был небольшой шар – брелок желтого цвета, сделанный из мягкого материала. «Приятель» – так гласила надпись темными чернилами на шнурке, который соединял брелок с колечком для ключей.
Приятеля я приобрел в супермаркете. Я отношусь к тем людям, которые иногда очень глубоко погружаются в свои мысли и забывают обо всем. В такие моменты я, человек ответственный, собранный и внимательный, будто по мановению волшебной палочки превращаюсь в мечтательного рохлю, который может сделать все, что угодно, и забыть об этом.
Незапланированная покупка обнаружилась дома. Я достал его из бумажного пакета, легонько сжал и вспомнил об одном из советов, которые психоаналитики дают своим пациентам. Если вам хочется кого-то убить, купите крошечную вещицу и носите ее в кармане. Время от времени доставайте ее, щупайте. Пусть ваша агрессия сосредоточится в этой игрушке, и вам станет легче.
Когда я в очередной раз пришел к Синди и обнаружил, что она не одна, моим первым желанием было пересчитать зубы оказавшемуся на моем месте молодому человеку.
– Я умоляю тебя, не причиняй ему вреда, Брайан, – сказала мне Синди.
Я ответил ей, что вряд ли в его жизни может случиться что-то более ужасное, чем знакомство с ней. Молодой человек заявил, что он будет защищать честь дамы до конца. Я сообщил ему, что у этой дамы чести нет с самого рождения, и что он еще в этом убедится. Господин Будущий Рогоносец расфыркался, а господин Бывший Рогоносец молча откланялся – и был таков.
– Извините… можно?
Я вздрогнул от неожиданности. Приятель выскользнул из моих рук и плюхнулся на тротуар.
Напротив меня стояла подруга мисс Истеричной Феминистки. Невысокая девушка с копной темных волос и карими глазами, разрез которых напоминал скорее восточный, чем европейский. Простая для театра одежда – юбка чуть ниже колена, строгая блузка, туфли на невысоком каблуке. Почти никаких украшений – только крошечные серьги и цепочка на шее. Ничего общего со своей подругой она не имела – та умудрилась вырядиться в вульгарное платье предпочитаемой проститутками длины.