На столе ожил один из телефонных аппаратов. Их было три. Первый – открытый, с него обыкновенно звонили в другие организации. Второй – для внутренней связи, на него звонили мои подчиненные. И третий – он только принимал звонки. Для начальства. Звонил, разумеется, последний.
– Слушаю, – сказал я.
– Ты опоздал.
В голосе Агаты не было никаких эмоций. При разговоре с ней у меня создавалось впечатление, что я общаюсь с компьютером. С очень умным компьютером, который понимает все, что я говорю.
– Я плохо спал.
– Убедительная причина, – проговорила она тем же бесстрастным тоном. – Поднимись ко мне, Брайан. Мне нужно сказать тебе пару слов.
– По поводу опоздания?
– Мы с тобой уже вышли из того возраста, когда за опоздание ставят в угол, – сообщила мне она. – Я жду тебя. До встречи.
…За все время работы я услышал, по меньшей мере, сотню разных вариантов того, как Агата появилась в нашей организации и чем она занималась до этого. Говорили, что она служила в израильской армии, сотрудничала с иранскими властями, была корреспондентом по арабским делам в Дамаске… Правдой было только одно – все мы знали об Агате очень мало.
Она была невысокой и немного полноватой брюнеткой лет тридцати-тридцати-пяти (выглядела она хорошо, и поэтому определить возраст было проблематично) и темными, почти черными глазами, одна мысль о которых вызывала священный страх у всех сотрудников. Все инстинктивно отводили глаза, так как порой казалось, что она умеет читать мысли.
Свою первую встречу с Агатой я, наверное, запомню на всю жизнь. Когда я вошел в ее офис с папкой в руках, где помимо прочих документов был мой диплом (востоковед-арабист, журналист и дипломат, и всю картину портила только одна оценка «хорошо» – за устный экзамен по арабскому языку) и рекомендация одного из моих профессоров, было восемь утра. Агата пила кофе. Я понял, что пришел не вовремя, и моя уверенность в духе «я все смогу, это моя карьера, мои деньги, самореализация и мое будущее» испарилась в одно мгновение.
– У вас отличный диплом, – прокомментировала Агата, просмотрев документы, и спросила у меня по-арабски: – Расскажите мне об исламской революции, Брайан.
– По-арабски? – уточнил я осторожно.
– Да. По-арабски.
И Агата приняла выжидающую позу, скрестив руки на груди.
Я не был суеверным человеком и не верил в приметы. Но закон подлости существует сам по себе, вне зависимости от того, верим мы в него или нет. Иначе чем объяснить тот факт, что на злосчастном экзамене по арабскому мне задали именно этот вопрос, и я получил не свое обычное «отлично», а только «хорошо»? Еще тогда я проклял Хомейни и все, что с ним связано. На родном языке я мог бы часами говорить об иранской революции… но говорить по-арабски я не мог. И причина была элементарной – у меня не было практики.
Агата наблюдала за моими мучениями минут десять, после чего переменила тему, и я довольно-таки живо (уже по-английски) рассказал о западном влиянии в странах Персидского залива.
– Хорошо, – подытожила она. – Вы можете идти.
Я покинул офис Агаты в расстроенных чувствах. Кому нужен арабист, который не может связать двух слов по-арабски? Мне было стыдно перед моим профессором, который чуть ли не каждый день называл меня самым талантливым студентом Гарвардского университета и написал для меня отличную рекомендацию. Не то чтобы я упал духом, но воображение мое рисовало мне ужасные картины. Я всю жизнь буду работать официантом или таксистом. А если и буду иметь отношение к арабистике, то ограничусь созданием карикатур, срисованных с наиболее ярких личностей Ближнего Востока. А карикатуры будут публиковаться в какой-нибудь бульварной газетенке. Может, и напишу пару статей. Той же направленности. А что насчет дипломатии… смешно. Я буду применять свои дипломатические таланты для того, чтобы мирить своих не в меру темпераментных соседей Разумеется, денег на нормальную квартиру у меня не будет, и я буду жить в крошечной комнатушке в самом поганом районе Нью-Йорка. К примеру, по соседству с неграми.
Агата позвонила мне около одиннадцати вечера. Я как раз отложил книгу и выключил ночник, подумав о том, что завтра отправлюсь на поиски той самой бульварной газетенки.
– Я не разбудила вас, Брайан? – спросила она чрезвычайно бодрым голосом. – В любом случае, вам придется отвыкать от семи часов сна. У нас плотный график.
…– Садись, – указала на кресло Агата, не отрывая взгляда от экрана компьютера. – Пару секунд. Я кое-что закончу.
Такое начало разговора было для меня более чем привычным. Она приглашала меня сесть и «пару секунд», которые на поверку оказывались четвертью часа, заканчивала печатать электронное письмо. Всегда недолюбливал электронную почту.
– Кури, – снова заговорила Агата. – Только сделай одолжение – не стряхивай пепел на ковер.
Она оторвалась от компьютера и повернулась в кресле ко мне.
– Ну, что же ты не куришь? Ведь из-за меня ты даже не допил кофе.
– Я допью. Потом, – коротко ответил я.
Агата отдала мне несколько тонких папок. В таких обыкновенно хранились планы статей или материалы для перевода.
– Это следует закончить через месяц, – сказала она и, заметив, что мое лицо вытягивается от удивления, добавила: – Крайний срок – полтора месяца. Не больше.
– Какое… приятное начало недели, – улыбнулся я, пролистывая страницу за страницей.
– Любимая работа должна приносить удовольствие в любой день недели, – заметила Агата и отбила у меня охоту спорить.
…Следующие полтора месяца для меня не существовало ничего, кроме сигарет и кофе. Домашний телефон отвечал: «А не оставить ли тебе сообщение, приятель? Если я не отвечаю, значит, это единственный выход». Сотовый был включен только в рабочее время. Листы в папке стремительно таяли. И, наконец, настал день, когда я (хотя это больше напоминало половину меня) принес Агате статьи.
Она бегло просмотрела материал и удовлетворенно кивнула.
– Отлично. Можешь отправляться на заслуженный отдых. Кажется, у тебя есть две недели?
– Да, что-то вроде того, – ответил я, мысленно откинув от указанного срока несколько дней. Не стоит торопиться надевать розовые очки. Всегда найдется тот, кто их услужливо снимет.
…Вернувшись домой, я навел символический порядок, выбросил пару пакетов с мусором и подумал, что пора бы восполнить недостающие часы сна. Мысль казалась очень притягательной, но как только я забрался под теплое одеяло и закрыл глаза в надежде расслабиться и не думать о работе, сон улетучился. Это явление знакомо всем, кто злоупотребляет кофе. Я называл его «кофейным флешбеком». Даже тогда, когда ты валишься с ног от усталости, кофеин делает свое дело.
Я спрятал голову в подушки. В такие моменты мне хотелось оказаться в квартире посреди города, полного орущих людей и автомобильных «пробок». Казалось, такие звуки могли бы убаюкать не хуже колыбельной. Я проклинал свое решение купить дом за городом. Потянуло на роскошь? На романтику? Романтик во мне умер уже давно. Хотя я не уверен, что когда-то был романтиком. Мечта исполнилась, только все оказалось не так, как в мечтах. Тут есть тишина и спокойствие. А еще – одиночество, от которого нельзя убежать. Тут лучше жить с женой. А еще лучше – с любимой женой.
Любимая жена. Это становится забавным.
Полежав еще пару минут с закрытыми глазами, я немного расслабился, и у меня наконец-то получилось отодвинуть рабочие проблемы на второй план. И мою голову теперь занимали другие мысли – те, от которых работа меня всегда спасала. Теперь у меня было время подумать обо всем – и о Лизе, о о том, что мне скоро тридцать, а мысль о семье до сих пор вызывает нервный смех. Да что там говорить – я был уверен в том, что для семейной жизни не создан. Я слишком любил свою работу, слишком ценил свободу. Даже в те моменты, когда она меня тяготила.
После этой поездки что-то во мне неуловимо изменилось. Я до сих пор был свободным человеком, только чувствовать себя свободным перестал. Человек никогда не сможет разорвать ниточки, которые соединяют прошлое с настоящим. Можно ли в таком случае говорить о свободе? Даже если мы движемся вперед, всегда существует что-то, что не дает нам спокойно жить.