Теперь же умиротворенная атмосфера и душевное спокойствие располагали к тому, чтобы позволить себе маленькую слабость. От этой мысли на душе у меня стало еще лучше и, довольный принятым решением, я задремал.
Мне снился цветной и добрый сон без сюжета и смысла. Я так давно не видел снов, что уже почти забыл об их существовании. Жизнь вне времени. Нереальные мгновения, которые могут тянуться бесконечно, под самым немыслимым углом показывая свой таинственный мир и причудливо искажая реальность. Тут не было будничных мыслей. Тут существовало только безмолвное спокойствие мира снов.
Стук в дверь не был частью сна, но я осознал это не сразу. Лишь только когда он повторился, я открыл глаза и понял, что сказка осталась в том прекрасном мире, куда мне не попасть.
Меня разбудил Джо. Он был в костюме и при галстуке, и я вспомнил об ужине. Вспомнил я и о том, что весь день ничего не ел. И мой желудок незамедлительно отреагировал на эти мысли.
– Доброе утро, – сказал он мне. – Не находишь, что пора вставать?
– Я видел чудесный сон, – поделился с ним я. – Правда, я так и не понял, о чем он.
– У тебя есть полчаса для того, чтобы привести себя в порядок. И…
– И, пожалуйста, не опаздывай, – продолжил я. – Ты же знаешь, что я никогда не опаздываю.
– Зато любишь поспать.
– Я обещаю исправиться, мамочка. Ты поможешь мне завязать галстук?
Джо посмотрел на меня и рассмеялся.
– Думаю, с этим ты справишься сам. Я жду тебя внизу.
…Столовая была небольшой, но каким-то непостижимым образом вместила в себя целую толпу людей. Люди разговаривали, смеялись, прохаживались рядом с едой и время от времени интересовались названием того или иного блюда. Все, как один, были в отглаженных костюмах и блестящих туфлях. Это придавало обстановке что-то сухое, сдержанное и официальное, и совсем не вязалось с уютом столовой. Мне больше нравилась картина полуденного аэропорта: мои коллеги были одеты совершенно вразнобой. Кто-то в джинсах, кто-то – в старых добрых брюках – клеш. Тогда мы выглядели туристами, которые полными детского любопытства глазами разглядывают все вокруг, щелкая вспышками фотоаппаратов, и до смерти боятся потерять своего гида.
Если говорить в общем, большой радости от того, что меня заставили напялить деловой костюм, я не испытывал. Я попробовал надуться, но решил, что это будет не очень хорошим дополнением к моей заспанной физиономии.
Появившийся внезапно Кайл не преминул отпустить в мой адрес шутку.
– А, так я и знал, галстук тебе не идет! Ладно, я пошутил. – Он повернулся к своему спутнику, человеку лет пятидесяти. – Знакомься, это Зоар. Политический обозреватель. Журналист и арабист. Доктор востоковедения. Брайан, – представил он меня. – Мой американский коллега. Мы вместе учились в университете. Журналист, специалист по арабскому миру. Знает иврит и арабский, изучает фарси. И просто очень умный и образованный молодой человек. А это – его коллега Джозеф.
– Очень приятно, Брайан. Очень приятно, Джозеф.
Зоар говорил приятным низким голосом. У него были мудрые глаза, спокойная улыбка и манеры человека, который привык находиться в обществе. Зоар носил крохотную кипу, которую иногда поправлял с рассеянным видом. И только одна вещь вносила нотку горечи в теплую гармонию его внешности – шрам, пересекавший щеку.
– «Мир Галилеи», – сказал он, поймав мой взгляд.
– Я в свое время занимался этим вопросом.
– Где вы учились, Брайан?
– В Гарвардском университете.
Зоар снял очки и протер их.
– Я читал статью одного из выпускников Гарварда. «Тегеран как точка отсчета на «оси зла». На тему финансирования террористической деятельности Ираном. Да-да. Его тоже звали Брайан. – Зоар назвал мою фамилию. – Или же это совпадение?
– Это было давно, – улыбнулся я.
– Как отреагировало ваше начальство на сей скандальный материал?
Начало статье, упомянутой Зоаром, положила одна из моих курсовых работ. Тема террора и его финансирования Ираном, в частности, заинтересовала меня чрезвычайно, и я решил, что хочу написать статью. Серьезную и дающую повод для размышлений.
Сбор материала занял у меня почти четыре месяца. Я копался в архивах, разговаривал с людьми. Но самым безрассудным решением, которое я принял тогда (да и, наверное, самым безрассудным в своей жизни вообще) было решение отправиться на «экскурсию» в лагерь террористов.
Предложение отправиться на «экскурсию» я получил от своей хорошей знакомой из Израиля, журналиста и, в общем-то, коллеги. Мы познакомились на пресс-конференции в Дамаске, обменялись электронными адресами и с тех пор общались довольно часто.
Предложение было шокирующим и одновременно заманчивым. Сложно было вычислить мои шансы на жизнь и свободу после визита к террористам. Даже если я повешу себе на лоб свое удостоверение, то они вряд ли отличат арабиста от простого смертного. Но мое любопытство взяло верх над страхом, и я отправился навстречу приключениям. И был вознагражден за решительность. Я не только удостоился теплого приема, но и собрал много ценного материала.
Назвать статью бомбой было равносильно милой похвале. Это была ядерная боеголовка. Или водородная бомба, что ближе к истине. Публиковать материал мне не разрешили. Я провел много часов в кабинетах разных начальников, которые с пеной у рта доказывали мне, что у свободы слова есть свои границы. Из-за пресловутой статьи я лишился сна и был на волосок от того, чтобы лишиться удостоверения и работы. Но публикация состоялась. Мои коллеги окрестили статью «бомбой для Ахмадинежада» и говорили мне, что если этот материал попадет в руки иранского лидера, то я стану жертвой джихада.
– Да, это был… небольшой скандал, – признался я.
– Небольшой? Вы бы слышали, что говорили у нас! – Он рассмеялся. – Впрочем, учтите на будущее. Скандал означает хотя бы одно – вас услышали. Вы талантливый журналист, и да поможет вам Творец во всех ваших начинаниях. К слову сказать, я преподаю на кафедре востоковедения в одном из наших университетов. И почту за честь видеть вас среди своих студентов.
Зоар достал паркер и написал на одном из листов блокнота имя и название университета. Доктор Зоар Альхадиф. Иерусалимский Еврейский университет. Ниже он указал два телефонных номера и адрес электронной почты.
– Я совсем заболтал вас. Вы, наверное, умираете от голода. – Зоар жестом пригласил всех за стол. – Прошу, господа.
…В номер я вернулся после полуночи. Состояние у меня было странное. С одной стороны, я не чувствовал под собой ног и падал от усталости. С другой – меня переполняло ощущение спокойствия и счастья. Прогулка по ночному городу оставила столько впечатлений, что впитать их до конца не представлялось возможным. Я никогда не понимал, за что так люблю эти улицы, почему испытываю желание научиться дышать их таинственным воздухом, на секунду стать камнем мостовой, чтобы почувствовать непостижимую целостность, совершенство этого города. Города, который никогда не меняется и всегда остается прежним.
Темнота дышала прохладой. Я оставил открытым окно, переоделся и, устроившись под одеялом, начал переносить снимки из фотоаппарата в компьютер.
Когда работа была закончена, и в компьютере появилась папка «Иерусалим», полная драгоценных изображений, тех самых, которые имеют целостность бесконечного мгновения, я открыл новый документ и, подумав пару секунд, стал описывать события сегодняшнего дня.
…Мысль завести дневник появилась у меня тогда, когда я оставил родительский дом. В голове моей тогда был беспорядок, я тонул в противоречивых чувствах и не имел понятия, как разобраться во всем этом. Но меня закружили дела. Позже – поступление в университет, учеба. Я относился к тем людям, которые должны быть лучшими во всем, и использовал любую свободную минуту для того, чтобы открыть книги.
Первоначально дневник являл собой путевые заметки и очерки-наброски, как их называл Джо. Теперь он делился на две части – профессиональную и личную, в которой записывал свои мысли, и вел ее для себя.