Мама улыбалась, глядя на нас, и я верил в то, что наши с ним отношения налаживаются – но что-то сломалось после того кошмарного звонка из больницы.

Отца не было дома, и трубку взял я.

– Я сожалею, – сказал врач. Два коротких слова, в которых обычно сосредотачивается весь страх и вся боль, которые только может испытать человек.

У меня перед глазами промелькнуло лицо мамы, и я подумал: вот она, эта серая черта, за которой остаётся детство.

Следующий месяц я помнил смутно. Скорбная мозаика: слёзы, успокоительное, долгие часы без сна и бесконечная болтовня психоаналитика. Я не мог сказать, что мы с отцом отдалились друг от друга… но появление Лизы изменило всё за считанные недели. Тогда я понял, что существует пропасть между тем отцом, который у меня есть, и тем отцом, о котором я всегда мечтал.

Мама огляделась и заметила меня.

– Вот ты где, милый! Мы уже хватились тебя, где же ты гуляешь? – спросила она. С неизменным польским акцентом, который мог бы растопить любое сердце. – Обед на столе. Папа, разумеется, за книгами, в кабинете. Я позову его. А ты иди за стол.

И не забудь помыть руки.

Ноги больше не держали меня, и я опустился на землю.

– Мама, – прошептал я, – мамочка… подожди, я столько должен тебе сказать…

На лоб мне легло что-то влажное и прохладное, и я с трудом приоткрыл глаза. Я находился в маленькой уютной комнате с небольшим окном, прикрытым пёстрой занавеской. На стенах висели картины неизвестных мне художников. В углу стоял столик со стопкой журналов на нём, и два кресла по бокам.

Мне было невыносимо жарко и душно. Простыни казались пересыпанными песком. У меня болела голова, и я чувствовал слабость во всём теле.

Чья-то невидимая рука снова осторожно прикоснулась к моему лицу чем-то влажным.

– Лиза, – тихо проговорил я – говорить громче у меня не было сил. – Любимая, я знал, что ты меня услышишь…

– Не волнуйтесь, всё хорошо, – прошелестел у меня над ухом чей-то голос.

Через пару секунд я увидел его обладательницу. Это была высокая и немного полноватая девушка с копной тёмный волос, одетая в белый халат. Из кармана халата выглядывал стетоскоп. Я попытался разглядеть её имя, которое значилось на прикреплённой к карману табличке, но у меня ничего не получалось – было больно напрягать глаза.

– Как хорошо, что вы очнулись! – Девушка засуетилась. – Надо поставить капельницу. Надеюсь, вы не против?

– Делайте то, что сочтёте нужным.

Я предусмотрительно отвернулся, чтобы не видеть ужасного зрелища.

– Боитесь иголок? – сочувственно спросила девушка.

– Панически. А ещё крови. Своей.

Девушка рассмеялась.

– Что вы, в этом ничего страшного нет! Вот и всё. Как вы себя чувствуете?

– У меня болит голова, и тут жарко, так жарко…

– Ваша температура последние три дня не опускалась ниже сорока, – покачала головой девушка. – Но вы, слава Богу, пришли в себя.

Я посмотрел на капельницу и попытался проследить взглядом путь лекарства – от тоненькой прозрачной трубки до введённой в вену иглы.

– У меня был бред. Да?

– Да. Все три дня. Я очень волновалась за вас.

– Надеюсь, я не говорил никаких пошлостей? Если так, то мне очень стыдно.

Она со смехом покачала головой.

– О нет, нет. Я слышала, что вы разговаривали со своей мамой. Кстати, меня зовут Майра.

– Брайан.

– Да, я уже познакомилась с вами. То есть, с вашей медицинской картой.

– Вот и доверяй вам, врачам. Сначала всё узнаете – а потом ещё и расспрашиваете пациентов.

Она присела на стул у кровати и начала заполнять какие-то бумаги.

– Что со мной? – спросил я.

– Похоже, что нервный срыв. Но теперь все опасности уже позади. Вам надо много отдыхать. И спать.

– Ненавижу сон. Скажите, Майра, я скоро умру?

Майра взглянула на документы, видимо, проверяя год моего рождения.

– Лет так через семьдесят, – ответила она. – А куда вы так торопитесь?

– Мне надоело жить. Скажем… я устал.

Она подняла голову.

– Надоело? Как так? Вам ещё и тридцати нет! Вы ещё не успели толком понять, что такое жизнь!

– То, что я узнал, уже успело мне надоесть.

Она коснулась моей руки.

– Полно. Вы не можете знать, что будет завтра. Жизнь меняется!

– Только не тогда, когда в вашей жизни нет смысла.

Майра посмотрела на меня с искренним сожалением.

– Не говорите так, пожалуйста. Я не люблю, когда люди отчаиваются. – Она было вернулась к бумагам, но снова подняла голову. – Вы назвали меня Лизой. Это имеет какое-то отношение…

– Нет. Уже не имеет.

– Неужели вы хотите умереть… из-за неё? Знаете? Хотите, я ей позвоню?

Я посмотрел на журнальный столик, где лежала моя барсетка.

– Возьмите мой сотовый телефон. Первый номер в списке быстрых наборов.

Майра набрала номер и пару секунд молчала.

– Абонент отключён, – печально проговорила она, после чего сжала мои руки и умоляюще посмотрела на меня. – Но не отчаивайтесь, прошу вас! Что я могу сделать для того, чтобы вам стало хоть немного легче?

– Не уходите. Побудьте немного со мной.

Она присела на кровать.

– Хорошо. Все больные спят, так что мне некуда торопиться. Я люблю ночную смену.

И всегда кто-то просит, чтобы я с ним посидела. Я люблю сидеть вот так. Мне почему-то кажется, что становится легче не только кому-то, но и мне тоже.

– Спасибо. Вы чудесная девушка.

Майра смущённо заулыбалась.

Я ещё никогда не встречал таких врачей. То есть, врачей на своём веку я повидал немало, даже, можно сказать, гораздо больше, чем следовало бы. Но никто из них не умел лечить ни словом, ни взглядом. Несколько минут разговора с Майрой принесли мне ни с чем не сравнимое облегчение.

– Знаете, вы правильно сделали, что выбрали медицину, – снова заговорил я. – У вас на лице написано… нет, не так. Я смотрю на вас и думаю – вы родились для того, чтобы стать врачом.

– Спасибо, мне очень приятно это слышать! А кем работаете вы?

– Я арабист.

– Надо же, как и мой муж… может, вы его знаете? У вас это так – вы все как большая семья И Майра… назвала имя и фамилию Джо.

От неожиданности я даже забыл про головную боль и приподнялся.

– Нет, таких совпадений не бывает… вы не поверите, но мы действительно вместе работаем.

– Вот так раз! – рассмеялась она. – Постойте-ка… а вы не тот Брайан, о котором он мне иногда рассказывает?

– Если он рассказывает исключительно хорошее – то, надо полагать, это я.

Майра радостно захлопала в ладоши.

– Это чудесно! Какой маленький этот мир…

– Может, хотя бы поэтому мы наконец перейдём на "ты"?

Майра поднялась и немного нервно прошлась по ковру, после чего приоткрыла окно, и в комнате стало прохладно. На улице пели ночные птицы и стрекотали сверчки.

– Как давно вы женаты? – спросил я.

– Почти семь лет. Неужели Джо ничего обо мне не рассказывал?

– Нет. У нас не принято говорить о личной жизни.

И я подумал о том, что на самом деле не знаю ничего о семейном положении доброй половины моих коллег.

– Знаешь, – перевёл я тему, – последние пять минут я думаю только о том, чтобы закурить.

Майра подошла к двери и заперла её на ключ.

– Только потому, что ты – друг Джо, – сказала она мне строго. – Надеюсь, главному врачу не придёт в голову навестить нас посреди ночи. Но подстраховаться не мешает.

После того, как я сделал пару затяжек, Майра достала из кармана халата пачку заморских сигарет.

– Никогда бы не подумал, что ты куришь, – сказал я, поднося к её сигарете зажигалку.

– Я курю. Редко. Под настроение. Раньше курила гораздо больше, но Джо это не нравится. Плюс ко всему прочему, ребёнок. Я не притрагивалась к сигаретам пять лет.

– У вас есть дети?

– Да. Мальчик. Адам. – Она помолчала. – Хочешь, завтра я позвоню снова? Она обязательно ответит, я обещаю!

Я прикрыл глаза и подумал, что неплохо было бы поспать.

– Хорошо, ты меня уговорила.

Майра будто бы прочитала мои мысли.

– Отдыхай. Я побуду тут, пока ты не уснёшь.

Я проснулся днём. Конечно, нельзя было точно сказать, утро это или же полдень – но через приоткрытые шторы пробивались лучики солнца. Я потянулся, так как после долгого сна тело было ватным.

Я чувствовал себя гораздо лучше, чем вчера. Не было ощущения сухих простыней и жара, да и настроение моё немного улучшилось.