Иначе чем объяснить тот факт, что на злосчастном экзамене по арабскому мне задали именно этот вопрос, и я получил не своё обычное "отлично", а только "хорошо"?
Ещё тогда я проклял Хомейни и всё, что с ним связано. На родном языке я мог бы часами говорить об иранской революции, это было темой одной из моих курсовых работ… но говорить по-арабски я не мог. Нет, не подумайте, умел – но просто не мог. Полковник наблюдала за моими стараниями минут десять, после чего переменила тему – и я довольно-таки живо (разумеется, уже по-английски) рассказал о западном влиянии в богатых нефтью странах Персидского залива.
– Хорошо, – подытожила полковник. – Вы можете идти.
Я покинул офис полковника в расстроенных чувствах. Кому нужен арабист, который не может связать двух слов по-арабски? Читать и переводить может даже обезьяна, а я должен уметь говорить. Причём говорить свободно. Больше всего мне было стыдно даже не за себя – мне было стыдно перед своим профессором, который чуть ли не каждый день называл меня самым талантливым студентом Гарвардского университета и написал для меня отличную рекомендацию. Не то чтобы я упал духом (разве что чуть-чуть) – но воображение моё рисовало мне ужасные картины. Я всю жизнь буду работать официантом или таксистом. А если и буду иметь отношение к арабистике, то ограничусь созданием карикатур, срисованных с наиболее ярких личностей Ближнего Востока. А эти карикатуры будут публиковаться в какой-нибудь бульварной газетёнке. Может, и напишу пару статей. Той же направленности. А что насчёт дипломатии… да это вообще смешно. Я буду применять свои дипломатические таланты для того, чтобы мирить своих не в меру темпераментных соседей (разумеется, денег на нормальную квартиру у меня не будет – и я буду жить в крошечной комнатушке в самом поганом районе Нью-Йорка).
Полковник позвонила мне около одиннадцати вечера. Я как раз отложил книгу и выключил ночник, подумав о том, что завтра отправлюсь на поиски той самой бульварной газетёнки.
– Я не разбудила вас, Брайан? – спросила полковник чрезвычайно бодрым голосом. – В любом случае, вам придётся отвыкать от семи часов сна. Кроме обычной работы, мы занимаемся и научной. Переводами и подготовкой статей. У нас очень плотный график. Но я уверена, вам понравится.
– Садись, – указала на кресло полковник, не отрывая взгляда от экрана компьютера.
– Пару секунд. Я кое-что закончу.
Такое начало разговора было для меня более чем привычным. Полковник приглашала меня сесть и "пару секунд", которые на поверку оказывались четвертью часа, заканчивала печатать электронное письмо.
Всегда недолюбливал электронную почту…
– Кури, – снова заговорила полковник. – Только сделай одолжение – не стряхивай пепел на ковёр.
Она оторвалась от компьютера и повернулась в кресле ко мне.
– Ну, что же ты не куришь? Ведь из-за меня ты даже не допил кофе.
– Я допью. Потом, – коротко ответил я.
– Тогда – к делу.
И полковник отдала мне несколько тонких папок. В таких обыкновенно хранились планы статей или же материал для перевода.
– Это следует закончить через пару недель, – сказала она и, заметив, что моё лицо слегка вытягивается от удивления, добавила: – Крайний срок – семнадцать дней. Не больше.
– Какое… приятное начало недели, – натянуто улыбнулся я, пролистывая страницу за страницей.
– Любимая работа должна приносить удовольствие в любой день недели, – заметила полковник – и отбила у меня охоту спорить.
Следующие полтора месяца для меня не существовало ничего, кроме сигарет и кофе.
Домашний телефон неизменно отвечал: "А не оставить ли тебе сообщение, приятель?
Если я не отвечаю – значит, это единственный выход". Сотовый был включён только в рабочее время. Вот что-что, а работать у меня всегда получалось хорошо. Листы в папке стремительно таяли. И, наконец, настал день, когда я (хотя это скорее напоминало половину меня) отдал полковнику отчёт о проделанной работе.
Она внимательно просмотрела отчёт, после чего удовлетворённо кивнула.
– Очень хорошо. Можешь отправляться на заслуженный отдых. Кажется, у тебя есть две недели?
– Да, что-то вроде того, – ответил я, мысленно откинув от указанного срока несколько дней. Не стоит торопиться надевать розовые очки – всегда найдётся тот, кто их услужливо снимет.
Вернувшись домой, я навёл символический порядок, выбросил пару пакетов с мусором и подумал, что пора бы восполнить недостающие часы сна. Несомненно, мысль оказалась очень притягательной – но как только я забрался под тёплое одеяло и закрыл глаза в надежде расслабиться и хотя бы несколько часов не думать о работе, сон улетучился. Это явление знакомо всем, кто часто злоупотребляет кофе – я называл его "кофейным флешбеком". Даже тогда, когда ты валишься с ног от усталости, кофеин делает своё дело.
Я спрятал голову в подушки. В такие моменты мне хотелось оказаться в квартире посреди города, полного орущих людей и автомобильных пробок. Казалось, такие звуки могли бы убаюкать не хуже колыбельной. И я проклинал свои мечты и своё решение купить дом за городом. Потянуло на роскошь? На романтику? Романтик во мне умер уже давно. Мечта исполнилась – только всё оказалось совсем не так, как в мечтах. Тут есть тишина и спокойствие. А ещё – одиночество, от которого вряд ли можно убежать. Тут лучше жить с женой. А ещё лучше – с любимой женой. Любимая жена. Это становится забавным.
Полежав ещё пару минут с закрытыми глазами, я немного расслабился – и у меня наконец-то получилось забыть все рабочие проблемы. И мою голову теперь занимали совсем другие мысли – те, от которых работа меня всегда спасала. Теперь у меня было время подумать обо всём – и о Лизе, о о том, что мне скоро тридцать, а мысль о семье до сих пор вызывает нервный смех. Да что там говорить – я вообще был уверен в том, что для семейной жизни не создан. Я слишком любил свою работу, слишком ценил свою свободу и своё одиночество – даже в те моменты, когда оно меня тяготило. Хотя… после этой поездки что-то во мне неуловимо изменилось. Я до сих пор был свободным человеком – только чувствовать себя свободным перестал.
Человек никогда не сможет разорвать невидимые ниточки, которые соединяют прошлое с настоящим – можно ли в таком случае говорить о свободе? Даже если мы движемся вперёд, всегда существует что-то, что не даёт нам спокойно жить.
Я поднялся и отправился в ванную, по пути выдернув из розетки телефонный провод.
Мне решительно не хотелось никого слышать. Я испытывал желание превратиться в человека-невидимку – и замереть где-то между двух миров. Чтобы я не видел никого – и чтобы никто не видел меня.
Отражение в зеркале напоминало труп, больного анорексией, наркомана в ломке, алкоголика с похмельным синдромом – но только не меня. Я сдержал обречённый вздох, смочил волосы под холодной водой и побрёл на кухню – следовало пересилить себя и хотя бы немного перекусить.
Испорченные продукты отправились в мусор, после чего в холодильнике стало тоскливо. Я подогрел вчерашнее жаркое, вымыл тарелки и развалился на диване со стопкой полученных по почте счетов.
Когда я открыл глаза, в гостиной было темно. Я потянулся (так как спина у меня затекла ужасно), и лежавшие у меня на коленях письма с лёгким шелестом спланировали на пол.
Часы показывали семь вечера – хотя у меня было такое ощущение, что за окном раннее утро. Я проспал всего лишь шесть часов – но чувствовал себя гораздо лучше, чем раньше. И я, снова потянувшись, опять принял позу довольного жизнью человека – но тут вспомнил о том, что собирался навестить мадам.
Дорожное полотно, во влажном зеркале которого поблескивали звёзды, само стелилось под колёса машины. Я позволил себе ехать чуть быстрее, чем следовало – встречных машин почти не было. Ночь выдалась спокойной и тихой – даже в городе всё будто дремало. В такие минуты в воздухе витало что-то пугающее и романтическое. Мимолётное – ведь ночи, как ни меряй, короче дней – и поэтому такое восхитительное.
Нет ничего лучше, чем осознавать, что ты сам распоряжаешься своим временем. Я никуда не торопился. Почему бы не подумать о приятном? Или влюбиться, например.
Хотя… нет. Наверное, лучше не надо.
Мне открыла Ада. Сегодня на ней не было вечернего платья – но простой брючный костюм шёл ей не хуже вечернего туалета.
– Что с тобой? – вырвалось у неё.
– Работа, – вздохнул я. – Можно войти?
– Да, конечно. Ты ужасно выглядишь! – И она тут же взяла меня за руку, будто испугавшись, что я не смогу самостоятельно подняться по лестнице. – Идём. Я отведу тебя к мадам.