— Тим, только шагом, прошу тебя. Только шагом!
— Да ладно, мам, понял я… — пробасил парень.
Конь был совершенно белый. Смотрел на людей добрыми, немного виноватыми глазами, словно говоря: да, вот такой я… Добров где-то читал, что белой масти у лошадей нет. Это седина. Словно подслушав его мысли, Тимоха сказал:
— Славный родился такой — белый. А назвали за характер. Покладистый он у нас.
Конь дал себя потрепать по теплой морде, доверчиво взглянул на Доброва влажными карими глазами. Борис забрался в сани на солому, Тимоха тронул бока Славного вожжами. Конь бежал легко. Морозный воздух колол щеки. Мимо неспешно проплывала деревенская улица. У Доброва не исчезало ощущение, что он попал в другой мир. Словно он только что участвовал в бешеной гонке, вокруг все шумело, визжало, скрежетало — и вдруг его на полной скорости выбросило на обочину. А вся гонка — участники и зрители — пронеслась мимо и исчезла где-то вдали. Зато обочина — тихое место — накрыла Доброва невиданной благодатной тишиной.
Он сидел рядом с Тимохой, трогал пальцами солому, смотрел вокруг. Ни о чем не думал. Вернее, не решал никаких проблем. Мысли, конечно, заглядывали в голову, но они были… странные, если не сказать — глупые.
А что, если взять и потеряться? Остаться навсегда в этом Богом забытом Завидове? Никто ведь и не найдет! Выкрасть у жены Ростика и жить с ним вдвоем, как Полина с Тимохой. Смог бы он? А почему не смог бы? Женщина справляется, а он не справится? И пусть фирма достанется Димке Корякину.
Димка ничего не знает про жизнь и смерть. А Добров теперь знает. Оказывается, человеку мало надо. Видеть небо, дышать, ощущать запахи. Предчувствовать весну. Скворечник вешать в саду. Ходить на рыбалку. Это настоящая жизнь. А то, чем он жил до сих пор, — это что? Это — гонка…
Он усмехнулся. Надо же — начал философствовать. А между тем Славный втащил их на пригорок. Отсюда — вся деревня как на ладони.
— Вон школа. Вон клуб, — показывал Тимоха. — Там мама работает. Вон гараж, мастерские. Там раньше отец работал.
— Сколько лет тебе было, когда отца не стало?
— Девять.
— А ты… хорошо помнишь его?
— Конечно, — даже слегка обиделся Тимоха. — Все помню. Как вчера.
— А чему тебя отец научил? — допытывался Добров. Тимоха видел, что Доброву действительно важен его ответ, и поэтому честно углубился в воспоминания.
— Готовить учил.
— Готовить?
— Ну да. Отец говорил, что мужчина должен уметь приготовить себе еду и сам следить за своей одеждой. Стирать там, гладить.
— Да, — согласился Добров.
Внутренне он проецировал разговор на себя и Ростика. Он непрестанно думал о своем сыне в ключе последних событий. А если бы там, на обочине, не встретились ему Полина и Тимоха? Если бы Полина не оказалась медиком, все могло быть иначе. Он умер бы прямо там, в лесу. Что было бы с его сыном, ничего не умеющим в жизни, ничего в ней не понимающим? Смог бы Ростик потом ответить на вопрос: «Чему тебя научил отец?»
— Отец строгим был?
— Нет, добрым.
— Деревню любил?
— Отец городской был. Это мама у нас деревенская, она его сюда перетащила. У нас летом, знаете, как красиво? Ого-го! Луга цветут, в озерах карась, в лесу земляника. Летом к нам обязательно приезжайте. Я вам грибные места покажу.
— Обязательно приеду, — пообещал Добров. — С сыном. У меня сын Ростислав, пока еще дошкольник, ни разу корову живьем не видел.
— Привозите. Я его на лошади покатаю. Они слезли с саней. Оглянулись на пригорок.
— Ого! Да ваш переговорный пункт занят, — усмехнулся Борис. На самой верхушке приплясывал какой-то сумасшедший с сотовым телефоном.
— Это дядя Павел Гуськов. У Гуськовых у одних в деревне сотовые. Только вот сети нет. Приходится каждый раз на гору бегать.
Борис присвистнул. Теперь он заметил внизу, на дороге, зеленую «Ниву».
Напрыгавшись и наоравшись, Гуськов сбежал по горе вниз, впрыгнул в «Ниву» и уехал. Борис достал телефон. Сеть была плохая. Он глазами смерил расстояние до верхушки горы и с сомнением покачал головой. Еще неделю назад он, не задумываясь, зашагал бы вверх. Теперь он не доверял своему телу.
— Давайте я проверю, — предложил Тимоха.
Он взял протянутый ему телефон, в несколько гигантских шагов очутился на вершине горы.
— Ловит! — обрадованно закричал он. — Кого набрать?
— Дмитрия!
Тимоха поколдовал над телефоном.
— Есть! Сигнал идет! Что сказать?
Добров дернулся в сторону Тимохи, но тут же остановился. Действительно, что сказать Димычу, который ему теперь то ли друг, то ли враг? Сказать, что жив и здоров, но самостоятельно не может добраться домой?
Тимоха сверху отчаянно жестикулировал.
— Объясни… как сможешь, — буркнул Добров и махнул рукой.
Тимоха что-то заговорил в трубку, потом стал перебегать с места на место, орать отдельные слова. Вероятно, сеть была непостоянна. Парень прыгал по горе, как и предыдущий товарищ. Потом уставился на телефон. Постояв так несколько секунд, стал спускаться.
— Телефон разрядился.
Борис уже понял, что этим все закончится. Он вспомнил слова Полины. Зачем-то он очутился в этой дыре, оторванный от мира. Он сейчас не принадлежит себе. Нужно расслабиться и плыть по течению.
— Поехали домой, Тимоха.
— Поехали.
Возвращались молча. Теперь настроение Бориса изменилось. Он задавал себе вопрос: смог бы жить здесь? И сам себе отвечал: нет, не смог бы. Не выдержал бы созерцания всеобщей нищеты, выпирающей то упавшим забором, то осевшей крышей сарая, то некрашеными окнами клуба… Кругом разруха, запустение, вчерашний день…
— А это наша столовая. — Тимоха показал на длинное одноэтажное кирпичное здание с облезлой дверью. Сбоку торчало дощатое сооружение известного назначения вовсе без дверей. — Когда-то здесь такие беляши жарили! — вспоминал Тимоха. — Наш колхоз раньше был миллионер. В каждом втором дворе — машина. А сейчас снова на санях ездят.
— Ну, ты-то, наверное, тех времен не помнишь. А, Тимофей?
— Я — нет. Дед рассказывал, и мама помнит.
— Ну а ты скорее всего мечтаешь уехать отсюда куда глаза глядят.
— Почему вы так думаете? — возразил парень. — Как же я маму оставлю одну? Ей без меня трудновато придется.
— Чем же ты здесь займешься?
— Мало ли чем? Вон дядя Володя Никитин маслобойку построил. И я что-нибудь придумаю. Сначала в армию пойду, потом сельхозакадемию закончу. А потом обязательно что-нибудь придумаю!
Добров повернулся, чтобы лучше видеть лицо своего спутника.
— Тимофей, дай я пожму твою руку!
Они обменялись рукопожатием. Когда вернулись домой, Полины не было.
— Мама на репетиции в клубе, — пояснил подросток.
— А ты что будешь делать?
— Корову посмотрю, она у нас отелиться вот-вот должна. А потом ужин буду готовить.
— Меня в напарники возьмешь? Не привык я, брат, без дела сидеть.
— А что вы умеете? Борис честно подумал:
— Курицу могу жареную, отбивные и плов.
— Тогда — плов. Только вы таблетки не забудьте выпить. Вон мама на холодильнике оставила.
Добров улыбнулся и молча проглотил таблетки.
Часа полтора они провозились с пловом. Зато когда Полина вернулась, ее в сенях встретили такие запахи, что она решила — Любава приехала. Но ошиблась. Ее сын Тимофей укутывал утятницу фуфайкой. А их гость в рубашке с закатанными до локтей рукавами и в хозяйском фартуке тер на крупной терке черную редьку. По кухне гуляли сногсшибательные запахи.
— А я думала — сестра приехала, — почему-то не отрывая глаз от больших ловких рук Доброва, сказала Полина.
— Мы сами ужин готовим, — доложил Тимоха.
— Мы сами с усами, — добавил Добров. Он повернулся, озарив ее широкой улыбкой.
От этой неожиданно сложившейся картины — мужчина в ее фартуке и сын у стола — вдруг перекрылось дыхание. Полина поспешно отвернулась, якобы торопясь снять пальто. Она не могла понять, что с ней, и какое-то время не решалась войти в кухню.
Позвали деда. Он пришел хмурый. Полина по лицу поняла: поиски не увенчались успехом.
— Почитай, больше полсела обошел. Не был только на Горбатее и за оврагом. Никто ничего не видел, но валят друг на друга почем зря.
Полина виновато взглянула на гостя:
— Надо же было такому случиться! Ведь под самыми окнами машина стояла.
— Говорю тебе — свои! — сказал Петр Михайлович.