Володька обнял Ирму — пора.
Сестры вышли на крыльцо. Добров вывел машину из гаража.
— Твой Добров — просто добрый ангел какой-то, — шепотом сказала Любава, толкнув сестру под локоть.
— Не мой, — не слишком напористо ответила та.
— Тогда, может, мне подаришь?
— Да ты, по-моему, и так не теряешься.
— Ревнуешь?
— Как же! Не дождешься.
— А вот Семен, кажется, ревнует.
Полина снова с удивлением уставилась на сестру.
— Так ты для этого Доброва на ярмарку затащила? Вот так Любовь Петровна! Ну, сестрица, ты даешь! Ну и что Семен? В драку не полез?
— До этого не дошло, но глаз с нас не спускал, изозлился весь…
— Да…
Сестры постояли на крыльце, пока фары добровской машины маячили в темноте. Затем вернулись в дом.
— А чему ты удивляешься? — продолжила Любава прерванный разговор. — Я ведь над твоими словами долго потом думала. Про Семена, про возраст, про болячки…
— Да ладно — болячки, — отмахнулась Полина. — Я тебя недооценила. Ты у меня… любого за пояс заткнешь! Тебе сейчас предложи молодого мужа, ты не растеряешься.
— Не растеряюсь, — живо согласилась Любава. — А ты растеряешься?
— Вот пристала! Я спать хочу. Утром с первым автобусом надо вернуться. Отца не предупредила насчет коровы.
— А Тимоха что, не справится?
Полина повернулась и вытаращилась на сестру.
— Как — Тимоха? Он же у тебя!
Любава, в свою очередь, ответила сестре все тем же взглядом, полным недоумения.
— Да нет его у меня. Сразу после ярмарки уехал. Так и сказал: «Я, теть Люб, домой поеду». Я им зарплату выдала. Ой, Полина! Он что, домой так и не пришел?
— Не пришел, — глухо откликнулась Полина, физически ощущая, как кровь отливает от щек.
Любава проводила сестру на автобус и в раздумье возвращалась домой. Было по-утреннему зябко. Солнце еще не разыгралось, лишь начало пробиваться кое-где сквозь утреннюю дымку. Улица спала. Любава думала о племяннике, чувствовала себя виноватой. Ей казалось, что вчера весь день он выглядел веселым. Звонко раздавались их с Петькой зазывные слоганы. А вот теперь припомнила — когда рассчитывались, он уже был смурной какой-то. Правда, Полине она этого не сказала — зачем заранее расстраивать? Любава тогда решила, что мальчишки устали с непривычки. И ночевать Тимоха отказался, она опять внимания не обратила. Тьфу, ворона!
Любава с досадой толкнула калитку и обомлела: на крыльце, прислонившись спиной к перилам, стоял и курил Семен. Пришел-таки! В ранищу какую притащился!
Любава покачала головой. Неторопливо подошла, вытерла ноги о коврик.
— Здравствуй, Сема. Какими судьбами?
— Як себе домой пришел! — с вызовом заявил Семен. — Нельзя?
Она молча разглядывала его, ничего не отвечая, и он стал нервно искать, куда выбросить окурок. Раньше, при нем, здесь всегда стояла старая металлическая пепельница. Потом Любава ее ликвидировала. Не найдя своей пепельницы, Семен нервно затушил окурок о крашеное дерево перил и выбросил его в палисадник.
— Ты мне клумбу не засоряй, — спокойно возразила Любава. — У меня кругом порядок.
— Порядок у нее! — передразнил Семен, хмуро оглядывая двор. — Где же твой хахаль крутой, что-то я его не вижу… Хотел с ним малость покалякать…
— Ой ли? — не скрывая усмешки, откликнулась Любава. — Что же вчера не пришел? Посидели бы по-семейному. А сегодня с утра он по делам уехал…
— Деловой!
— Конечно, деловой. А лодырей да разгильдяев мы не держим. Я и сама женщина деловая. Видел диплом?
От последнего вопроса Семена перекосило. Вчера в клубе на торжественном закрытии ярмарки Любаве прилюдно вручили диплом победителя и коробку с компьютером. А палатку Семена отметили в числе последних — грамотой за участие. Он даже на сцену не вышел — плевался. Наталья — та ничего, вышла. Поднялась в своем красном сарафане.
— Да нужны мне эти дипломы! — взвился Семен. — А ты уж тоже хороша! Бизнесмена своего в эксперты толкнула! Люди-то не слепые, видят, чем ты диплом-то свой заработала!
— Хочешь приз поглядеть? — не поддаваясь на его воинственный тон, пригласила Любава.
Она открыла дверь и вошла. Семену ничего не оставалось, кроме как войти следом. Семен хоть и злился, хоть и показывал всячески, что ему дела нет до полученного Любавой компьютера, все же посмотреть не отказывался. Любава хорошо знала его любопытство ко всякой новой технике, к этим проводкам, кнопочкам и лампочкам.
— Вот, подарили. Я еще и не трогала его, не распаковывала.
Семен молча вытащил из коробки широкий плоский монитор на ножке, осторожно распаковал процессор.
— Куда поставить хочешь?
— Да к Таньке в комнату. Приедет скоро.
— А…
Семен перетащил процессор в комнату к дочери, долго сосредоточенно возился с проводками. Любава знала — он шел ругаться. Ревность и злость кипели в нем, она расшевелила в муже инстинкт собственника. Но чтобы не выглядеть смешным, он не пришел разбираться вчера, сразу после закрытия. Наверняка приходил вечером ко двору — взглянуть, здесь ли машина Доброва.
А утром, улизнув от спящей жены, пришел разбираться.
А все пошло по-другому. Пока Семен возился с компьютером, Любава быстро настругала салат с редиской и сделала глазунью, как любил Семен. Поднялась наверх. Монитор хвалился свежестью красок и четкостью, даже какой-то сочностью изображения.
— Вот Танюха-то запрыгает! — воскликнула Любава и добавила: — Она ведь не одна приедет.
— С подружкой? — поинтересовался Семен.
— Какое там, Сема! С кавалером…
И она грустно посмотрела на мужа. Ей в глаза бросились его «подглазины», пустыми мешочками собранные вокруг глаз, новая порция седины справа. Скулы его покраснели от услышанной новости. Она-то переварила Танюхину новость, а он — нет. И ей было немножко жаль его.
— Как — с кавалером? Замуж, что ли, собралась?
— А кто знает? По крайней мере показать везет… отцу с матерью. А вот у Карповых и показать не показала. Взяла и укатила к милому в Уренгой.
— Нет! И ты об этом так спокойно говоришь? — разошелся Семен.
Вскочил, заходил по маленькой Танюхиной светелке, краснея и злясь. Любава грустно наблюдала за ним. Ей хотелось взять Семена за руки, усадить рядом, успокоить. Вот ведь как — Танюха далеко, про развод родителей не знает. Взяла и связала их потихоньку тонкой веревочкой. Непрочная эта веревочка, ох непрочная!
— И как ты их поселишь? — уставился он на нее. — Вместе, что ли?
— А нашу кровать отдам, — не сплоховала Любава. — Зачем она теперь мне одной?
Она пошутила, но Семен не воспринял это как шутку. Он просто посерел лицом, на лбу выступила испарина.
— Не успела школу закончить, мать твою! И чё теперь? И как? И куда она? А он кто? Он-то откуда? Родители кто?
— Вот и спросишь, когда приедут.
Семен сглотнул, словно пытаясь проглотить то, что она ему сейчас сказала.
— Они что, спят уже? — с безнадегой в голосе спросил он и жалкими глазами уставился на Любаву. Она даже растерялась немного от такой его заинтересованности.
— Да не знаю я, — вздохнула она.
Бессонная ночь наложила на нее тень усталости. Ее всегдашний пыл куда-то исчез. Выглядела она покорной судьбе и немного даже заторможенной от усталости. Это состояние, нехарактерное для Любавы, насторожило Семена. Недоумевал он, глядя на бывшую жену.
— Пойдем лучше завтракать. — Она поднялась с дочкиной кровати. — Я глазунью сделала. С перцем, как ты любишь.
— Да нет, идти надо, — замялся Семен. К совместному завтраку он не готовился. Только сейчас почувствовал, что размяк, поддавшись настрою Любавы, расслабился и готов позволить увести себя в любую сторону.
— Пойдем, — повторила Любава, не глядя на него. — Ты разве не помнишь, какой сегодня день?
— День? Какой?
Он покорно спускался за Любавой на первый этаж, на кухню, добросовестно пытаясь вспомнить, какой же сегодня день. День свадьбы? Нет, свадьбу играли в сентябре, когда было полно арбузов и мясистых розовых помидоров. У Любавиных родителей даже виноград в тот год уродился. Родня из Волгограда привезла персиков. Нет, свадьба у них была в сентябре.
Познакомились они зимой, под Новый год, в Завидове на танцах. Потом ходили кататься на санках с горы, и Любава обморозила щеку. Он грел ее, эту щеку, и они первый раз поцеловались…