Взгляд, которым они мельком обменялись с Павлом на людях, не был взглядом посторонних. С этого взгляда для Яны началось волнующее узнавание. И теперь, сойдясь в объятии посреди комнаты, они замерли. Павел робко простер руку под халат Яны – под ним не оказалось одежды – и с нежностью погладил округлые плечи и налитые груди возлюбленной. Секунду помедлив, рука заскользила вниз.
– Я люблю тебя, Яночка! Эти месяцы без тебя я словно спал, кошмар казался бесконечным: вокруг были мрак и холод. Только лошади дарили мне толику тепла и понимания.
– Я хочу, хочу тебя! – призналась Яна. Янина не могла пожаловаться в ответ на свои страдания, ведь до нынешнего дня она почти не думала о Павле. – Я счастлива, что ты пришел ко мне!
– Но ты ведь сама позвала меня днем, не так ли?
Оба, не сговариваясь, приближались к широкой двуспальной кровати, где Яна еще совсем недавно замерзала одна – близнецы удовлетворенно посапывали уже в собственной кроватке.
Павел разделся фантастически быстро, а Яна уже была раздета. Их губы слились в ненасытном поцелуе, крепко сцепленные руки сжимались и разжимались в такт неслышной музыке. Мужчина и женщина наверстывали упущенные дни, недели и месяцы. Наслаждение прервали проснувшиеся малыши. И тотчас любовники умерли в них на их месте лежали озабоченные супруги – родители плачущих младенцев.
– Сейчас, я их успокою, – приподнялась с кровати Яна.
– Лежи, я сам подойду к ним.
Встали оба. Взяв по младенцу, принялись укачивать их на руках.
У Павла хватало сердца на всех троих детей. Воспитанника он назначил «старшим братом» близнецов, и теперь Костик с гордостью нес свою миссию: в основном бегал по просьбе Яны из дома в сад и обратно за какой-нибудь срочно понадобившейся вещью. Иногда Яна, уходя на несколько минут, просила мальчика присмотреть за малышами.
Однажды она оставила его с младенцами, а сама побежала на кухню, чтобы натереть им яблочка. Но близнецы, едва мама скрылась за дверью, начали хныкать. Костик неумело тряс перед ними погремушками, но увы, мельтешение трескучих шариков пугало детей, и они плакали все громче. Мальчик не знал, как успокоить их. Он бросился в соседнюю комнату, там, на столике, застыв в мятущемся порыве, красовался большой белый конь. Костик, с трудом обхватив фарфоровое чудо, потащил показать его малышам. Однако на пороге мальчик споткнулся и покрытая блестящей глазурью скульптура выскользнула из его рук, с грохотом упала на пол и разбилась на мелкие кусочки. Малыши от неожиданности замолчали, вытаращили глазенки в сторону двери.
На звук падения сбежались взрослые. Яна, увидев с порога, что близнецы целы-невредимы, принялась ругать Костика за то, что тащил сюда такую огромную вещь: мог ведь и надорваться.
– Да и вещь ценная, не игрушка, – добавила с сожалением она.
Вошедшая следом Катя прижала испуганного сына к себе и вдруг сказала:
– А ну его, этого коня, от него одни несчастья. Олег купил его у какого-то старого антиквара и вскоре заболел этой ужасной болезнью. – Она погладила Костика по голове. – Ладно, хоть сам не поранился. Но все же на будущее, сынок, имей ввиду: нельзя брать вещи из коллекции.
Появился и Павел, увидев катастрофу, отправился за веником и совком, чтобы убрать черепки. Пожалуй, он расстроился больше всех, хотя не показал этого – ведь он был неравнодушен к любым лошадям, даже к фарфоровым. Подметая осколки, Паша прикидывал, не удастся ли их склеить. И вдруг среди белых черепков мелькнула золотистая капля. Павел поднял осколок и увидел с внутренней стороны приклеенную к фарфору золотую монетку. Перочинным ножичком отковырнул ее. Приглядевшись, понял, что это не денежный знак.
– Здесь что-то написано, – сказал Павел, присматриваясь к едва заметным штрихам. – Костик, у тебя есть лупа?
Мальчик с готовностью принес увеличительное стекло. Павел, приставив его к золотому кружочку, увидел имена – Ян и Зося, а на обратной стороне прочитал название католической церкви в Санкт-Петербурге и дату – 187*, последняя цифра разбиралась смутно.
– Да, отец говорил, – заметила Яна, что его петербургскую прабабушку звали Зосей.
– А одного из братьев-конезаводчиков – Яном, – добавил Павел. – Это памятная медалька о дне их бракосочетания.
Молчавшая при этом открытии Катерина, напомнила остальным:
– А ведь покойный Олег хотел подарить эту скульптуру пану Станиславу! Как предчувствовал, что она из фамильного наследия Ковалевских. Получается, что твой Яник, подруга, – и тезка, и наследный принц конезаводчиков.
Чуть позднее Павел позвонил пану Станиславу и обрадовал его находкой, оборванные нити славного рода связались в узелок.
В свою очередь тесть сообщил, что зарегистрировал новый журнал «Мои лошади». Еще до того, как началось строительство новой конюшни, пан Станислав решил, что можно заняться просветительством в области коневодства и начать зарабатывать деньги рекламой. Марта уже дала согласие стать секретарем издания. Смелые мечты компаньонов начинали воплощаться в жизнь.
В середине лета Павел, не таясь, поселился вместе с Яной. Он простил ей все: и неясное положение с отцовством, и странное поведение зимой, когда Яна отстранилась от него. Из-за какого-то непонятного страха она по-прежнему молчала о случившемся у нее провале памяти.
Однажды в комаровский особняк по приглашению Катерины наведался «доктор Фрейд». Поскольку он был в курсе проблем Яны, она попросила его поговорить с Павлом, прояснить ее ситуацию. Психотерапевт выполнил ее просьбу. Павел поверил не сразу, полагая, что Яна ищет оправдания своим, как он считал, закидонам. После отъезда доктора Павел вызвал Яну на откровенный разговор:
– Признайся, Яна, ты придумала эту историю с провалом памяти? Все еще не веришь, что я простил тебя?
– Паша, все это случилось на самом деле. Я и теперь еще не все вспомнила, но вспомнила главное – Евгений не мог стать отцом ребенка. Чтобы ты не сомневался, я предлагаю сделать тест на отцовство.
– Что ж, раз с тобой приключилась амнезия, тем более обсуждать нечего. Никакие тесты я делать не собираюсь. Это мои дети – и точка.
Но несмотря на то, что отношения наладились, Павел не спешил делать предложение Яне, так как считал, что вначале надо самому прочно стать на ноги. Тем временем намечалась другая свадьба: пана Станислава и Марты.
Оставив детей на попечение Катерины, Павел и Яна отправились на скромную церемонию – они были приглашены в качестве свидетелей. Марта была в нарядном розовом платье с игривыми воланами, вновь вошедшими в этом сезоне в моду, в ушах ее сверкали золотые сережки – подарок жениха. Сам пан Станислав был в строгом костюме и галстуке-бабочке, отчего выглядел стареющим модным режиссером. После ЗАГСа все четверо отправились в суши-бар.
Разбираясь в мудреных названиях рыбных деликатесов и запивая их крепким пивом, попутно говорили о жизни. Разговор принял почти родственное направление.
– Теперь, Марта, ты – моя вторая мама, – пошутила Яна, – не зря с детских лет ко мне в воспитательницы набивалась.
– Тогда мне придется назвать себя бабушкой твоих близнецов, – невесело поддержала шутку Марта.
– Никаких бабушек! – погрозил женщинам пан Станислав. Режиссер получил приз под названием «Марта» и вовсе не хотел, чтобы его достижение было обесценено. – Марта у нас всегда будет просто Мартой, так и детишек своих, Яночка, приучи.
Заказали новые японские диковинки, еще пива. Наконец, компаньоны заговорили о деле. Обсудили местонахождение деревушки, в которой будут выстроены новые конюшни и подсобное хозяйство. Павел изложил свое видение дела: никаких конных прокатов, только разведение лошадей. Обозначили главное: Павел будет постоянно жить в деревне, при конезаводе, пан Станислав остается в Петербурге, за ним – журнал, рекламная поддержка и международные связи.
Под конец вечера пан Станислав нерешительно спросил, обращаясь к дочери и ее другу:
– А вы, друзья мои, не собираетесь узаконить свои отношения?
Яна не обижалась на Павла за его нерешительность, считала, что он вправе не доверять ее чувствам, хотя сама пошла бы теперь за него, не раздумывая.
– Боюсь, что ничего не получится, – заметил Павел.
– Почему? – дуэтом воскликнули Марта и пан Станислав и посмотрели на Яну.