В дверях стояла Изабел с рюмкой коньяка и смотрела на них тяжелым взглядом. Стояла она, видно, давно, а сейчас сделала к ним шаг, пошатнулась и, словно бы ища опоры, цепляясь, крепко стиснула рюмку, она хрустнула, осколки полетели на пол, из руки потекла кровь.
– О Господи! Изабел! Сейчас я позову Франку. – Атилиу поспешно вышел, радуясь, что удержался от упрека. Он терпеть не мог пьяных женщин, истерик, сцен. Все это казалось ему невыносимой пошлостью.
Элена почувствовала себя девчонкой, пойманной на месте преступления, но виноватой почему-то себя не чувствовала. Она знала, что ей хотел сказать и не успел сказать Атилиу. Интонация, с какой он произнес «Изабел», сказала ей больше, чем долгий рассказ об их взаимоотношениях. Они были чужими людьми, их ничто не связывало. Но все-таки она попросила прощения, потому что ей было жаль эту женщину, с которой жили без любви и с которой расстались. Она вытирала кровь, перевязывала носовым платком рану, и ее великодушная забота, в свою очередь, была красноречивее слов.
Вошел Франку, промыл и перебинтовал рану, которая оказалась не опасной. У всех остался неприятный осадок, всем было неловко. Еще более неловко всем стало после того, как Изабел, пошатываясь, подошла к Атилиу и отвесила ему пощечину. Атилиу попросил Франку отвезти Изабел домой. Элена пошла в ванную, ей нужно было побыть одной, прийти в себя.
Но от Бранки не могло укрыться ни одно событие в ее доме. Увидев взволнованную Элену в холле, она повела ее к себе и стала выговаривать за неподобающее поведение.
– Если мужчина и женщина свободны и любят друг друга, то ничего неподобающего в их поведении быть не может, – спокойно и твердо сказала Элена. – Я никогда не подавляла в себе любовь и не буду. Если бы я была замужем и полюбила другого мужчину, то развелась бы. Ты ничему не можешь научить меня, Бранка! Но я надеюсь, что произошедшее никак не скажется на отношении твоей семьи к моей дочери.
Бранка не привыкла к отповедям, выслушивать Элену ей было неприятно. Но она поумерила свой воинственный пыл и сказала:
– Жену моего сына я буду оберегать и от слухов, и от неприятностей!
Это было похоже на правду. На том они и расстались.
По дороге домой Эленой владело сложное чувство: ей было тяжело и радостно. Она знала: в ее жизни произошло что-то очень важное, и свет близкого счастья затмевал все неприятности.
Бранка с утра поднялась не в духе, но еще не теряла надежды образумить Атилиу. Сразу же после завтрака она поехала к нему.
Атилиу чувствовал себя безумно виноватым. Но не перед Бранкой, перед Эленой. Он ведь так и не сказал ей того, что хотел. Поставил в ужасную ситуацию, заставил пережить тяжелые минуты!.. Не в силах дождаться более удобного часа, он разбудил ее звонком и сказал все, что хотел сказать вчера:
– Прости! Если можешь, прости меня! Говорят, будто любовь, зародившаяся в Венеции, не умирает никогда. Я не успел тебе этого сказать, но говорю сейчас: я полюбил тебя там, клянусь! Ты шла ко мне по саду Казановы, шла среди темно-зеленых шпалер и была похожа на ослепительный солнечный луч! Твои сияющие глаза! Я хочу видеть тебя! Сейчас! Немедленно!
– Мне сложно во всем разобраться, Атилиу, – услышал он в ответ. – Подожди немного, день, два…
– Хорошо, хорошо! Я подожду! Два дня, но не больше! – торопливо ответил он и повесил трубку.
Потом заказал по телефону цветы, попросил посыльного зайти к нему за запиской и стал ждать его.
На звонок он поспешно открыл дверь и увидел Бранку. Она выглядела очаровательно, улыбалась по-дружески. Вошла, огляделась, попыталась заговорить об Изабел. Однако Атилиу ласково и корректно дал ей понять, что их многолетняя дружба не дает ей права вмешиваться в его личную жизнь. Больше того, невмешательство и есть основа дружбы.
Получив вторую отповедь, Бранка прикусила губу, попросила сделать ей коктейль, на которые Атилиу такой мастер, и в его отсутствие прочитала записку: «Элена! Дни без тебя мне кажутся вечностью. Ждать нет сил.
Послезавтра мы обедаем вместе и весь вечер будем вдвоем. Не говори, что не можешь. Больше двух дней я не выдержу! Твой Атилиу».
Ах вот оно как! Ну и нахал! Бранка выпила принесенный Атилиу коктейль, посидела еще немного и простилась. Настроение у нее не улучшилось.
За обедом она все подкладывала еду Эдуарде, твердя, что уж больно она худенькая и бледненькая, а ей ведь рожать, и детки должны быть здоровенькие, крепенькие, но свекровь ее откормит.
– Откормите! Можно подумать, что я лошадь, – обиженно сказала Эдуарда. Ей кусок в горло не шел при одном только воспоминании, какое она провела утро. Ужас! Она проснулась от оглушительного рева магнитофона, заглянула к Леу, чтобы попросить его приглушить музыку, и увидела у него Лауру! Та чувствовала себя как дома. Она, видите ли, учила Леу танцам!
С Эдуардой чуть истерика не случилась. Да что там! Случилась! Она позвонила Марселу, стала жаловаться, но он был так занят, что даже слушать ее не стал. А сейчас слушает, но не ее, а Бранку. Похлопал Эдуарду по спине и сказал:
– Хорошенькая такая лошадка, крепенькая кобылка! Ты словно в мыслях у меня читаешь, мама!
Эдуарда поджала губы, с трудом досидела до конца обеда и немедленно позвонила матери. Они должны были срочно заняться квартирой! Оставаться у Бранки под одной крышей с Лаурой она не намерена!
Они договорились встретиться завтра с утра, но Элена обещала еще позвонить вечерком, уточнить час встречи.
Эдуарда ждала ее звонка с нетерпением. Как назло, Элена позвонила во время ужина, и, когда Эдуарда рванулась к телефону, ее остановил ледяной голос Бранки:
– Время еды в твоем новом доме – святое. Скажи Элене, – Бранка уже обращалась к Зиле, – что Эдуарда перезвонит ей, как только освободится.
Эдуарда почувствовала себя опять в пансионе под неусыпным наблюдением строгой классной дамы. Воспоминание было не из приятных. Оставаться в этом доме ей захотелось еще меньше.
Ложась спать, она думала только о том, как завтра посмотрит свою новую квартиру и как им будет хорошо там вдвоем с Марселу. Без бесстыжей Лауры, которая окручивает теперь Леу. Без Бранки, которая словно бы стоит за дверью и проверяет, зачинает она или нет ей крепенького внука.
На следующее утро за завтраком Арналду сообщил приятную новость:
– Марселу! Вчера нам звонил Ринальду из Буэнос-Айреса, они готовы внести жирный куш в основной проект. Так что сегодня ты летишь к ним улаживать дела. Можешь взять с собой жену.
– Меня?! Но я должна заняться квартирой! – воскликнула Эдуарда, и это был крик ее души. – А Марселу… А без Марселу… – Она представила себе, что будет с ней здесь без Марселу, и чуть не заплакала.
– Она права, – вдруг раздался властный голос Бранки. – Только поженились и уже разлучаются. Пусть летит Атилиу. Он свободен, собраться ему ничего не стоит, проект его, и он разберется с ним даже лучше Марселу.
Арналду помялся: Атилиу не мальчишка, чтобы посылать его, не предупредив, в тот же день в Буэнос-Айрес, но с другой стороны… Самолет вечером, все можно успеть… И он отправился звонить другу, коллеге, подчиненному.
Узнав, что своей экстренной командировкой он обязан Бранке, Атилиу пришел в тихое бешенство.
– Хотел бы я знать, с каких это пор она стала директором нашей фирмы? – осведомился он ледяным тоном.
– Да ты сам понимаешь, женщины, Бранка, Эдуарда, – замялся Арналду.
Спорить Атилиу не стал, дело оставалось делом, и нужно было покончить с ним как можно быстрее. И еще повидать до отъезда Элену и предупредить ее, как обстоят дела.
Элена уже знала, как они обстоят. Эдуарда с сияющими глазами рассказывала матери, что Бранка вдруг встала на ее сторону.
– Ты бы видела, как категорично она сказала, – захлебывалась от восторга Эдуарда, – что Марселу нечего делать в Буэнос-Айресе! Поедет Атилиу! Он свободен и может пробыть там хоть месяц, хоть год, если понадобится! Правда, она здорово поступила, встав на мою защиту? Она меня просто покорила. Она ведь очень хорошая, правда, мама?
– Конечно, дочка, конечно, – согласилась Элена.
– И вообще она такая прямая, искренняя. Все говорит в лицо. Я сначала обижалась, а теперь вижу, что у нее просто такой характер – ничего не может утаить в себе.