Сара Вульф - Жестокие и любимые

Сара Вульф – Жестокие и любимые, 2016

Авторы перевода: Оля Медведь, Маша Медведева

Редактор: Виктория Коробко

Перевод группы: http://vk.com/loveinbooks

Аннотация

Жизнь сталкивается со смертью. Конец сталкивается с началом.

Восемнадцатилетняя Айсис Блейк не влюблялась три года, сорок три недели и два дня. Или она так думает.

Парень, которого она возможно-своего-рода-определенно любила, исчез с лица земли после смерти своей девушки, оставив за собой лишь дыру в форме Джека. Решив быть счастливой, Айсис заполняет ее ложью и натягивает храбрую улыбку для новой жизни в Университете штата Огайо.

Но как долго можно сохранять эту улыбку, если все твои друзья ушли?

Как долго можно сохранять эту улыбку, если чувство вины в смерти Софии на тебя давит?

И как долго можно сохранять эту улыбку, если Уилл Кавано учится в том же университете и насмехается над тобой?

У Айсис хорошо получается притворяться, что все в порядке. Но не идеально. И вскоре начинают проявляться трещины.

У Айсис Блейк хорошо получается восстанавливаться.

Но у Джека Хантера лучше.

Книга содержит сексуальные сцены и нецензурные выражения, не предназначенные для детской аудитории.

Это третья и заключительная книга серии «Прекрасные и порочные».

Джек наклоняется и на сей раз целует меня. Поцелуй не распаляет душу, не вызывает головокружение, как пишут в книгах. Но я ощущаю его вкус и запах. Из всех девушек на свете он целует именно меня. Отстранившись, он открыто улыбается – так он улыбался только Софии, но сейчас эта редчайшая, милая и настоящая улыбка принадлежит мне, и эта улыбка лучше всех фейерверков. Джек прислоняется своим лбом к моему.

– Дурочка. Не будет никакого притворства, – шепчет он, – потому что я тоже тебя люблю.

Меня бросает в дрожь, и я замираю, не смея в это поверить.

– Т-ты... ты серьезно? – шепчу в ответ. – Правда? Потому что... потому что, если ты вселяешь в меня ложную надежду, я... я просто этого не вынесу, понимаешь? Это больно.

Я истерически смеюсь на грани слез, и Джек, обхватив ладонями мое лицо, заглядывает мне в глаза.

– Я люблю тебя.

– 1 –

3 года

43 недели

2 дня

Когда мне было девять лет, папа собрал все свои вещи и ушел. На улице было ясно и солнечно, а в воздухе витал аромат черники. Помню, на мне был джинсовый комбинезон. Я смотрела, как папа садится в такси и оно уезжает прочь. Я пыталась за ним бежать, но мои ноги были слишком маленькими.

В тот день он преподал мне важный урок.

Когда все усложняется, люди уходят. Не подумайте, я их не осуждаю. Нет. Со сложностями действительно трудно справиться, они отнимают много энергии, времени и внимания. Поэтому люди уходят. Уходят, поскольку так легче. Они смогут направить это время и энергию в другое русло, на что-то не столь сложное. Отец ушел, потому что мама все время ругалась (у нее сдавали нервы из-за моего воспитания) и у них постоянно не хватало денег, опять же, из-за меня, ведь им нужно было поставить меня на ноги. Это было тяжело для них обоих. И все из-за меня. По большей части это была моя вина. Они были бы счастливы, если бы у них не было меня. А я до сих пор так и не собралась с духом, чтобы попросить у них за это прощение.

Но теперь я уезжаю в университет. Я выросла и больше не нуждаюсь в них так, как раньше. Я больше не та маленькая девочка, которая пыталась бежать за такси.

Солнце, как обычно, желает уничтожить мои глазные яблоки. Я каждый день просыпаюсь в два часа, а это означает, что я рок-звезда. Или зомби. Возможно, и то и другое. Рок-звезды принимают кокаин, а кокаин – это пыль зомби¹, верно? Верно. Я так много знаю о наркотиках. Я уезжаю в университет и так много знаю о наркотиках. Со мной все будет в порядке.

– Айсис? – Раздается стук в дверь, и в мою комнату проникает папин голос. – Почему ты говоришь о наркотиках? Ты что, куришь травку, юная леди?

Я вскакиваю с постели, надеваю джинсовые шорты, разглаживаю свою мятую после сна рубашку и только тогда бегу открывать дверь. Папа осуждающе смотрит на меня сверху вниз, цвет глаз у него, точно как у меня, тепло-коричневый, а его темные волосы уже тронула седина.

– Естественно, я выкурила целых три косяка марихуаны, – объявляю я. – Четыре-двадцать². Зажигай. Что-то в духе Боба Марли.

Но на папу моя речь не производит никакого впечатления, тогда я обнимаю его и скачу вниз мимо дюжин семейных фотографий. Стены в коридоре чисто-белые, а пол застелен роскошными коврами. Лестница в доме огромная, словно из «Золушки», а перила из вишневого дерева начищены до блеска.

– Ну наконец-то! Доброе утро, Айсис.

– А вот и злая мачеха, – бормочу я. На самом деле она вовсе не злая. По шкале от ангела до демона, ей светит четверка, то есть она что-то вроде рассеянной эгоистки. Тот же уровень, что у заместителей учителей и у парней, которые врубают басы в своей машине на полную катушку, когда ты пытаешься заснуть. Я называю ее злой лишь потому, что от этого мне становится лучше. Прямо исцеление злом.

Посреди прихожей стоит голубоглазая блондинка и смотрит наверх, ее запястья такие тонкие, что смахивают на терновый куст, а на лице столько косметики, что обзавидуется любой трансвестит. Я ни разу не видела Келли неухоженной и несобранной, даже ночью и по воскресеньям. Она почти на седьмом месяце беременности, но даже в таком положении Келли выглядит так, будто сошла со страниц каталога «Сирс». У меня есть подозрение, что она – робот, однако я пока не нашла ее зарядное устройство.

– На завтрак у нас круассаны, а еще я приготовила твое любимое блюдо: блинчики со взбитыми сливками! Ты ведь их любишь, верно? По крайней мере, так сказал твой отец.

– Ага. Я их очень любила. Когда мне было четыре года. – Я широко улыбаюсь, пока ей не становится неловко. Папа ничегошеньки не знает о той, кем я стала. – Слушай, благодарствую за попытку влезть в шкуру Марты Стюарт, но у меня другие планы на завтрак!

– Нет у тебя никаких планов, – пренебрежительно отвечает она.

– Э-э, да, есть. С друзьями.

– Какими друзьями? Здесь, в Джорджии, у тебя нет друзей.

– Ты должна знать, что у меня есть друзья во всем пространственно-временном континууме. И некоторые из них обладают телепатией. И могут метать огненные шары. Тебе нравятся огненные шары? Надеюсь, что да. Потому что моим друзьям не нравятся люди, называющие меня одинокой!

Идеальное фарфоровое личико Келли мрачнеет. Я уже к этому привыкла, так как все четырнадцать дней, что я нахожусь в Джорджии, она состраивает именно эту гримасу каждый долбанный раз, когда что-то вылетает из моего рта. Она ненавидит то, что я говорю, и то, кто я такая. Я не соответствую ее шаблону «идеальная девочка-тинейджер».

Она хочет сказать мне, что это смешно и что я переборщила, но не говорит, поскольку в первую очередь она желает мне понравиться. Я прохожу мимо нее и хватаю со столика свой кошелек и ключи.

– Может, устроим небольшой шоппинг? – предлагает Келли, когда я подхожу к двери. – Мы можем сходить, куда захочешь! В центре есть одно замечательное местечко...

– А может, нет? – отвечаю я. – Однако с уклоном в «нет, спасибо»?

– Жаль. – Келли выжимает улыбку. – Я действительно хотела бы тебя узнать.

– Ты действительно хочешь меня узнать? Хочешь узнать, что я наложила в штаны в третьем классе? Что мне нравится галимая попса, карусели и оранжевый цвет?

– Отличное начало! – восклицает она.

– Ты хочешь мне понравиться. Тебе плевать, кто я, ты просто хочешь мне понравиться. Но этого не будет. Это не может произойти в одночасье.

– Что здесь происходит? – спрашивает отец, появляясь на лестнице. – Айсис, почему ты разговариваешь с Келли таким тоном?

– Каким тоном? – дерзко уточняю я.

– Вот, снова этот тон. Не смей так со мной разговаривать, я твой отец!

В моем горле образуется обжигающий ком.