«Ну и упрям же он!» — подумала Пандора, нахмурившись.
— Не могли бы вы хотя бы… попробовать притвориться вежливым и поддержать беседу?
— Нет.
Она в волнении поднялась.
— Я уже говорила, что полностью оправилась от вчерашних… неприятностей. Спасибо за заботу. — И многозначительно приподняла брови.
Руперт не обратил никакого внимания на ее откровенную отповедь. Он и сам видел, что — по крайней мере, внешне — она действительно оправилась от назойливых ухаживаний Сугдона. Ее золотистые локоны вновь тщательно уложены, несколько милых кудряшек спадали на виски и шею, бледно-лиловое платье служило изумительным фоном для фиалковых глаз, на щеках розовел румянец.
Но он заметил, что все показное и она просто хочет выглядеть учтивой и гостеприимной хозяйкой.
В обычных обстоятельствах ей бы это удалось, если бы не тени под прелестными глазами, которые, несмотря на все усилия Руперта убедить себя в обратном, нынче были так же хороши, как и вчера.
Да и румянец не натуральный, а результат умелого использования косметики. В довершение всего — напряженные морщинки вокруг вежливо улыбающихся губ. На изумительно-стройной шее лихорадочно билась жилка, дыхание участилось.
К тому же присутствие поверенного. По мнению Руперта, тот слишком фамильярно обращался к хозяйке дома по имени. И эти сундуки в коридоре!
Если бы он не заметил всего этого, то согласился бы с тем, что она оправилась от удара!
— Думаю, вам будет приятно узнать, что я навел сегодня утром справки и выяснил, что лорд Сугдон отказался от посещения всех дальнейших мероприятий и до конца недели собирается удалиться в свое родовое поместье в Йоркшире.
— Я благодарна вам за добрые вести, — с явным облегчением кивнула она.
Руперт поднялся с дивана и рявкнул:
— Достаточно благодарны, чтобы ответить на заданный ранее вопрос?!
— Я бы просила вас не повышать на меня голос, сэр!
«Так-то лучше, — удовлетворенно хмыкнул про себя Руперт, когда в фиалковых глазах полыхнул непокорный огонек. — Намного, намного лучше».
— Очень хорошо, Пандора, — сухо отметил Руперт, сознательно переходя на более вежливый тон. — Будьте так любезны, объясните, почему все ваши пожитки уложены в сундуки и почему утром к вам приходил поверенный. Во всяком случае, если я правильно понял и поверенный действительно пришел утром.
Она возмущенно стрельнула на него глазами.
— Да, в коридоре действительно стоят сундуки, и мой поверенный действительно приходил ко мне нынче утром, — подчеркнула она, — потому что я покидаю Лондон.
Подозрения подтверждались. Он недовольно нахмурился:
— Мудро ли с вашей стороны уезжать из столицы в одно время с Сугдоном?
Кровь бросилась ей в лицо.
— Это чистое совпадение.
— Мне-то это понятно, а как насчет остальных?
— Мне кажется, мы с вами сошлись на том, что свет может говорить, что ему вздумается, невзирая на мои поступки.
— Не люблю, когда мои слова оборачиваются против меня, — помрачнел он.
Пандора пожала хрупкими плечами.
— Даже если это правда?
— Когда вы уезжаете? И куда? И как надолго?
Она неопределенно махнула рукой в кружевной перчатке.
— Как только все будет готово для отъезда. Что касается того куда и насколько… Я решу в ближайшие дни.
Руперт окинул ее критическим взглядом прищуренных глаз. Неужели он ошибся в этой женщине, посчитав ее храброй? Ведь она так здорово держалась после физической и словесной атаки Сугдона. И стойко отражала все его, Руперта, нападки в карете по дороге домой.
— Другими словами, вы позволили общественному мнению взять над вами верх и решили сбежать.
— Это несправедливо! — Теперь уже ее щеки горели настоящим румянцем.
— Несправедлива жизнь, но не я, Пандора, — пожал он плечами.
— Я никуда не сбегаю, ваша светлость, — подняла она подбородок. — Я просто решила, что общество пока не готово… простить или забыть события годичной давности.
— И никогда не будет готово, если вы сбежите, поджав хвост, и спрячетесь у себя в норе.
Сказать, что он разочарован в ней, означало бы признать, что их мимолетное знакомство слишком много для него значит. А этого он не допускал, не мог допустить за годы безраздельного цинизма.
Черт побери, уже одного вчерашнего неприятного возвращения в Страттон-Хаус достаточно, чтобы вспомнить, насколько женщины непостоянны. Этим неприятностям пора положить конец, как и всей ситуации с Патрисией Стерлинг. Причем немедленно! Ни дня, ни часа нельзя терпеть!
— Легко вам говорить. — В восхитительных глазах блеснули слезы. — Я надеялась… — Она покачала головой, упрямо сражаясь со слезами. — После событий вчерашнего вечера я поняла, что в настоящий момент мне нечего делать в Лондоне.
— Но ведь у вас есть подруги, герцогини Клейборн и Вуллертон.
Она тяжело вздохнула:
— Да. И я безмерно благодарна им за дружбу. Но даже для них будет лучше, если я покину Лондон по крайней мере на какое-то время.
Руперт возмущенно фыркнул:
— Ну, что я говорил, сбегаете.
— Прекратите говорить таким тоном, будто я виновна в каком-нибудь отвратительном преступлении! — в отчаянии воскликнула Пандора, злясь и на Руперта, и на себя за то, что так быстро позволила гостю перейти на личности.
Вчера вечером она долго не могла сомкнуть глаз и пришла к решению, что, если герцог и впрямь нанесет ей утром визит, она сделает все возможное, чтобы вежливо встретить и вежливо выпроводить его, как едва знакомого человека. Коим он, собственно говоря, и является. Стоит ему поразмыслить на досуге о том социальном вреде, который может нанести ему общение с ней, он обязательно передумает! Однако Руперту настолько претила сама идея учтивых бесед, что сохранить с ним дистанцию практически не представлялось невозможным!
Пандора устало покачала головой, золотистые кудряшки пришли в движение.
— Вы ведь были военным? — спросила она.
Он еще больше насупился при упоминании о годах, проведенных в армии, сражаясь с Наполеоном.
— Какое это имеет отношение к делу?
На ее губах заиграла легкая улыбка.
— Разве годы противостояния не научили вас, что вступать в битву, которую можно выиграть, — это храбрый поступок, но в заведомо проигрышном бою более разумно отступить?
— Нет, — с уже привычным высокомерием отрезал он с тяжелым бескомпромиссным взглядом. — Я ни один бой не считаю заведомо проигранным. И вам пора бы уже к этому времени понять, что настроение представителей высшего общества очень переменчиво — куда ветер дует, туда и их мысли летят. Чего они действительно никогда не простят и не забудут, так это трусость. Я, а значит, и они, вне всякого сомнения, сочтут трусостью побег из Лондона из-за одного незначительного происшествия.
— Это не единственное незначительное происшествие, — задохнулась она, — это последнее из многих.
— Вы трусиха, Пандора.
Если бы она была склонна к насилию, с удовольствием бы влепила этому гордецу пощечину! Но за всю жизнь она ни разу никого не ударила, если не считать Ричарда Сугдона. Похоже, годы несчастного брака с Барнаби медленно, но верно убили в ней всю спонтанность, которой она когда-то обладала, превратив в холодную дамочку, способную держать себя в руках в любой, ну или практически в любой ситуации.
Вот и теперь было бы неправильно выплескивать на Руперта Стерлинга свои накопившиеся обиды.
— Если вы именно так восприняли мои поступки, боюсь, вам придется продолжать верить в это, ваша светлость.
— Если вы хоть раз назовете меня «ваша светлость», боюсь, я буду вынужден применить определенные меры, которые вам не понравятся! — процедил он сквозь ровные, белоснежные зубы.
— Почему вы вообще озаботились моей судьбой, ваш… сэр? — сердито посмотрела она в опасно прищуренные льдинки его глаз. — Может статься, вам в голову пришла блажь заново ввести в общество бедную вдовушку и, соответственно, развлечься денек-другой, пока вам не прискучит или вы не найдете себе новую забаву?
Это был вопрос, на который Руперт определенно не желал отвечать. Он нуждался в Пандоре Мейбери не меньше, чем, по его мнению, она нуждалась в защите герцога Страттона. И это немало.
Он пожал плечами.