Весь оставшийся день Саша думала, как ей от приглашения отказаться. Снова объявить своего ребёнка больным, совесть не позволит, а объяснений толковых у неё нет. И если получится соврать Анжелике, то Каравайцеву так просто не проведёшь. Она вцепится в неё, как клещ. Хотя бы по той причине, что они с Сашей на самом деле дружат, перезваниваются, ходят друг к другу в гости, и теперь разница в возрасте им совсем не мешает. Конечно, когда тебе семнадцать-восемнадцать лет, то разница в четыре года кажется существенной, словно ты являешься представителем другого поколения, так Саше всегда и казалось, когда она общалась с друзьями сестры, они казались взрослыми и умудрёнными опытом. А вот когда тебе ближе к тридцати, а твоей подруге тридцать с малю-юсеньким хвостиком, это никому незаметно. И тот же Мишка Стариков, который когда-то поддразнивал и дёргал её за хвостики, которые Саша в юности так любила себе делать, сейчас разговаривает с ней серьёзным тоном, и с её мнением считается, что Саша очень ценит.

Все повзрослели, что сказать. Кто бы мог подумать, что прошло пятнадцать лет. И она больше половины своей жизни знает этих людей. И Алёну, и Старикова, и всех остальных… Они все выучились, получили дипломы факультета менеджмента, кто-то стал крутым специалистом, кто-то открыл свой бизнес, кто-то даже прогореть успел. А кто-то выйти замуж, родить детей, развестись… И она рядом с ними повзрослела, выросла, тоже стала матерью, вот только специалистом не стала, ни в какой области. Если только в продаже нижнего белья в последние два года здорово поднаторела. Но это точно не повод для гордости.

Когда часы показали ровно три пополудни, взяла мобильный телефон и набрала номер сына. Уроки должны были закончиться двадцать минут назад, и этого времени Мите как раз должно было хватить для того, чтобы собрать портфель, переобуться, съесть банан и дойти до раздевалки.

— Привет, мам, — бодро отозвался сынуля уже после второго гудка. Саша поневоле улыбнулась. У них всё чётко по графику.

— Привет, солнце. Как у тебя дела? Как уроки?

— Нормально. Только задали много. И опять читать.

— Какой кошмар, — посмеялась над его печалями Саша. — Ты уже одеваешься?

— Да. Только куртку застегнуть.

— Замечательно. Тогда иди домой, обедай и садись за уроки. Митя, когда я говорю «домой», это значит домой. Не к Лёше, не к Максиму, не за школу носиться, а домой. — Постаралась добавить в свой голос побольше строгости. — И прочитай всё, что задали. Я вечером проверю.

Митька вздохнул. Помолчал, затем мрачно поинтересовался:

— А гулять когда?

Саша невольно взглянула на окно, апрельское небо было серым и хмурым.

— Митя, дождь моросит. Что ты собираешься делать на улице?

— Мама, ты ничего не понимаешь, — заявил её восьмилетний сын, и в его голосе было уверенности в этом, хоть отбавляй.

— Куда уж мне… На холодильнике тарелка с пирогами, бабушка Валя передала. Погрей и ешь.

— А можно Лёшку к нам позвать?

— Чтобы вы не учили уроки, а играли в компьютер?

— Ну, мам!

Саша мысленно махнула рукой.

— Ладно. Выбираем меньшее из зол. По крайней мере, не придёшь весь грязный с улицы. Ешьте суп и пироги, я приду в шесть. — Заметила покупательницу, что вошла в магазин, и поторопилась с сыном проститься. Только попросила: — Будь умницей. Пока.

Вот так вот. В последний год Саша всё чаще замечала, что сдаёт одну позицию за другой. У Митьки всё удачнее получалось настаивать на своём, и уверенности, чисто мужской твердолобости, в нём с каждым годом прибавлялось. А она совершенно не знала, как с этим бороться. Когда сын был маленьким и постоянно в ней нуждался, было куда проще. Не было времени, порой кончались силы, иногда хотелось всё бросить хотя бы на час, вновь почувствовать себя свободной и лёгкой, но всё равно было проще. А теперь Митя становится всё более самостоятельным и решительным, и как с этим справиться, Саша пока не придумала. Как говорила тётя Валя, мать Анжелики: мальчику не хватает мужского авторитета. А где его взять? Раньше у них хотя бы Петя был, муж Лики, и хотя, как уверяла сама Лика, толка от него не было вовсе, но в их семье присутствовал взрослый мужчина, а теперь одни женщины, и среди этого бабьего царства растёт Митька. Тревожащая ситуация, если честно. И практически не решаемая. Правда, есть шанс, что Лика снова замуж выйдет. Надо поинтересоваться, что у сестры на личном фронте. Вдруг уже претендент появился?

Правда, тётя Валя развеяла её ожидания уже этим вечером. Саша забежала к ней после работы, как и обещала, тётка накануне слегла с давлением, только и успела, что пирогов напечь, совершенно непонятно для кого, и, забрав у неё пироги, потому что Лика мучное не ест ни под каким видом, пообещала вечером зайти по дороге домой, и принести кое-что из продуктов. А оказавшись у тётки на кухне, выпила чашку чая, и вот тогда, будто невзначай, поинтересовалась жизнью Анжелики. Что у той новенького, может, сестра что от неё скрывает. А тётя Валя лишь горестно отмахнулась.

— Этот развод убил в ней последнюю надежду. Честное слово. Саня, ну, вот сколько она выбирала? Ведь поклонники табунами ходили, выбрала Петечку. А ведь он казался очень порядочным молодым человеком, сама помнишь. Очень перспективным. — В этом месте тётка поморщилась и созналась: — Это Лика так про него говорила. А в итоге? Со всеми своими перспективами принялся по бабам бегать. Кобель.

Саша сочувственно покивала и развернула очередную конфетку. Вдруг почувствовала взгляд тётки, глаза на ту подняла и вопрошающе взглянула, не понимая, что ту заинтересовало.

— Что?

— Вся ты в мать, Санька. Маленькая, худенькая, и лопаешь всё подряд.

Саша не сразу решила, как реагировать, плечи расправила, задумалась: обидеться или нет, но затем решила, что тётке свои обиды демонстрировать бестолку. Она всё равно не проникнется. Но всё же решила расставить все точки над «i», а чтобы эти точки были очевиднее, грудь выпятила.

— Какая я худенькая?

— Ну, за это Митьке спасибо скажи. А так-то, в чём только душа всегда держалась. Лика с юности тебе завидовала: ешь всё, что хочешь, и не толстеешь.

— Ага, — отозвалась Саша, но без всякого восторга. — И расти перестала лет в шестнадцать.

Саша на самом деле считала себя маленькой, особенно на фоне сестры, которая к восемнадцати годам вытянулась до ста семидесяти пяти сантиметров, и своими длинными ногами сводила с ума всех встречающихся ей на жизненном пути мужчин. А ей, можно сказать, повезло дорасти до ста шестидесяти сантиметров, и поэтому поражать чужое воображение, особенно мужское, было сложновато. Да всем и без того ясно, что красавица в их семье — Лика. У неё и имя к внешности подходящее, Анжелика. А она Санька и Санька. Её всегда так звали все вокруг. И родственники, и одноклассники и друзья. И вот ей двадцать девять, а она до сих пор в Саньках ходит, и как всех отучить от этой мальчишеской клички по отношению к ней, не представляет.

— Да ладно, — отмахнулась тётка, всё в соответствии с её ожиданиями, — что тебе рост? Тебе же не с шестом прыгать. Ты конфеты-то ешь, ешь, вкусные. А ты котлетку не хочешь?

— Хочу, — призналась Саша. — Но мне домой надо. Митька друга грозился привести, боюсь в квартиру заходить. Предчувствую погром.

— Ты скажи ему, у меня вот давление нормализуется, я его из школы забирать буду. Каждый день.

— Думаю, он очень обрадуется, — стараясь быть серьёзной, проговорила Саша, и поднимаясь из-за стола. К тётке подошла и поцеловала ту в щёку. — Я пойду, а ты ложись. Тебе же нельзя вставать, а ты чем занимаешься?

— Чем? Холодец варю. Там же ничего не надо делать. Поставил и вари себе, часов пять. Эти пять часов я и лежу.

Саша глаза закатила, но говорить ничего не стала. Дошла до прихожей, надела сапоги, сняла с вешалки пальто.

— Завтра позвоню, — пообещала она.

— Саня, — крикнула тётка, когда та уже в подъезд вышла. На весь подъезд она и крикнула. — Котлеты-то возьми! Мальчишку покормишь.

Саша поморщилась, подумав о соседях, которые теперь всё об их семейных котлетах знают, и поспешила заверить:

— У меня свои есть.

Тётя Валя оправила халат на полной груди, выглядела недовольной, затем рукой на неё махнула.