К проделкам своего избалованного ангелочка Горлов относился спокойно и, предпочитая не трепать нервы ребёнку, смотрел сквозь пальцы на любые выдумки Полины, но на этот раз обожаемое чадо слишком далеко зашло в своих капризах, и их последствия грозили вылиться в катастрофу вселенского масштаба.
Дело в том, что несколько месяцев назад, в самом конце мая Полина познакомилась с каким-то молодым человеком по имени Кирилл, причём самым что ни на есть банальным образом, а именно, у киоска мороженого. Что уж там произошло и отчего дочь генерала остановила свой выбор на таком странном объекте, как этот «юноша», на тот момент Артемию Николаевичу выяснять было не с руки, потому что в одной из подведомственных ему военных частей произошёл вопиющий случай, разобраться в котором требовалось чрезвычайно быстро.
Суть происшествия состояла в том, что рядовой погранзаставы открыл огонь на поражение, да не в кого-нибудь, а в непосредственного начальника, который с тяжелейшим ранением лёгкого был немедленно госпитализирован в ближайшую городскую больницу.
Требовалось немедленно разобраться, что побудило отличника боевой и политической подготовки поступить столь диким образом. Потому что, во-первых, история могла получить широкую огласку и повредить не только начальству самой заставы, но и тем, кто находился на вышестоящих постах, в том числе и самому Горлову, что было крайне нежелательно. Во-вторых, горе-стрелок, о котором шла речь, был не просто мальчик с улицы, а не кто иной, как сын одного из высокопоставленных чинов армии. От того, выживет ли раненый сержант и удастся ли демобилизовать его досрочно под каким-нибудь благовидным предлогом, ни в коем случае не связанным напрямую с произошедшим, зависела не одна карьера. И, наконец, самым срочным образом требовалось вывести из-под удара глупого мальчишку, своим диким поступком спутавшего карты многим уважаемым людям.
Самым простым решением вопроса было бы отослать салажонка из Союза, по крайней мере, на тот срок, пока рябь на воде окончательно не уляжется. В конце концов, дослужить свои положенные два года мальчишка сможет и за пределами СССР, где-нибудь на тёпленьком местечке, например в Потсдаме, лишь бы удалось поставить на ноги злополучного сержанта и замять эту неприятную историю без лишнего шума.
Между тем события принимали скверный оборот: мало того, что ранение оказалось очень серьёзным, несмотря на стремление скрыть происходящее, известие о случившемся на погранзаставе каким-то невероятным образом докатилось до самой Москвы. Отодвинув все дела на задний план, генерал-лейтенант Горлов был вынужден срочно выехать на место происшествия лично и, закрутившись в водовороте неотложных дел, попросту не придал значения брошенной вскользь фразе дочери о своём новом увлечении.
Когда же через полтора месяца, чудом выскользнув из неминуемой петли, Артемий Николаевич наконец-то смог вернуться в Москву, его поджидал такой сюрприз, от которого впору было самому накинуть на шею верёвку. Мало того, что любимая Полюшка без его ведома подала заявление в загс, решив выйти замуж за человека, о котором Горлову не было известно ничего, кроме имени, так ещё и выяснилось, что этот прыткий голодранец является типичным представителем пролетариата, не имеющим ничего, кроме своих цепей.
Убедить Полину в неразумности этой идеи — нацепить на пальчик колечко, выйдя замуж за первого встречного проходимца, — Артемию Николаевичу не удалось: в точности унаследовав характер отца, дочь генерала никогда не меняла принятого решения. Все доводы о легкомысленности необдуманного поступка разбивались о железный нрав юной леди, как волны о волнорез, и, не желая портить отношений с дочерью, Артемий Николаевич был вынужден уступить. Поставленный перед необходимостью принять поспешное замужество дочери как данность, убелённый сединами генерал дал своё согласие на неравный брак, но разузнать о свалившемся как снег на голову зяте всё же не мешало, и, запросив досье на неожиданного претендента в близкие родственники, Горлов занялся подробным изучением его славной биографии.
То, что будущий муж Полины был старше её восемью годами, Артемия Николаевича нисколько не смутило, наоборот, подобная разница в возрасте устраивала его абсолютно: двадцатилетний юнец с ветром в голове был намного менее удачной кандидатурой в мужья его ненаглядной доченьке. Однако на этой мажорной ноте достоинства Полиного избранника оканчивались, и, открывая длинный список маленьких и больших «но», начинались несомненные недостатки.
Отсутствие московской прописки и определённой профессии не стало для Горлова откровением, к чему-нибудь подобному, честно признаться, он был внутренне готов. То, что неизвестный Артемию Николаевичу Кирилл по каким-то своим причинам отправился в армию в двадцать четыре, а не как все нормальные люди, в восемнадцать, особенной роли не играло. И даже то, что оный юноша, избравший довольно экзотическое для мужчины поприще школьного учителя, не удосужился окончить вуз, забрав документы за три месяца до защиты дипломной работы, было тоже не самым страшным: в конце концов, при желании все эти маленькие глупости, ну, или почти все, можно было без труда исправить за несколько месяцев.
Если бы дело ограничилось всеми перечисленными мелочами, Горлов, пожалуй, ещё как-то мог бы скрепя сердце если не одобрить, то хотя бы не противиться открыто странному выбору единственной и неповторимой доченьки. Но помимо всей этой малозначимой шелухи будущий избранник ненаглядной Полюшки имел за плечами такое, о чём было не принято не то что говорить вслух, но даже и думать. Поверить в то, что, находясь в здравом уме и твёрдой памяти, человек может добровольно выложить на стол свой комсомольский билет, да ещё и имея рекомендацию в партию, было сложно, почти невозможно, но этот абсурдный факт налицо, и как можно оспаривать то, что написано чёрным по белому.
Уже с тем багажом, что был за плечами у Полиного жениха, молодому человеку можно было завидовать участи тургеневской Му-Му, и, негодуя на вёрткого проныру, сумевшего обманом втереться в доверие к бедной девочке, генерал готов был метать громы и молнии. Но главное открытие, которое заставило его буквально схватиться за голову, было ещё впереди. В свои двадцать восемь Кирилл Савельевич Кряжин был не только разведён, но и имел внебрачного сына, о чём не обмолвился своей будущей жене ни единым словом.
Устало выдохнув, Горлов захлопнул папку, на какой-то миг прикрыл глаза и, машинально завязав тесёмки, откинулся на спинку кресла. Хуже выбора Полина не смогла бы сделать при всём старании, потому что хуже уже было некуда. От перспективы породниться с таким выдающимся экземпляром по спине Артемия Николаевича пробежал холодок. По сравнению с тем, что ожидало его в самом ближайшем будущем, все остальные неприятности, прошедшие и грядущие, вместе взятые, показались ему просто детской забавой.
В том, что генеральский зять должен выглядеть иначе, у Артемия Николаевича не было никаких сомнений, в противном случае каждый сможет трепать доброе имя его ненаглядной Полечки. Для того чтобы этого не произошло, за ближайшие полтора месяца, к началу сентября семьдесят первого, зять генерала Горлова, независимо от того, хочется ему этого или нет, должен стать чист, как Белоснежка, и безупречен, как Дева Мария.
Одиннадцатое сентября семидесятого выдалось солнечным и по-летнему жарким. Сияя треугольничками окошек над парадным входом, Грибоедовский дворец бракосочетаний ждал своих именитых гостей, и, хотя церемония была заявлена на полдень, к одиннадцати утра почти все приглашённые были уже в сборе. Посверкивая новенькими никелированными фарами, у бордюра выстроились в ряд представительные чёрные «Волги» и модные, только что сошедшие с конвейера жигулёвские «копейки». Ожидая генеральский кортеж, гости курили и негромко переговаривались между собой, прижимая к себе тяжёлые букеты гладиолусов и роз.
— Интересно всё же посмотреть на этого счастливчика. Надо же, три месяца назад о его существовании никто даже не подозревал, а через какой-то час он уже станет зятем самого Артемия Николаевича, — выпустив в сторону острую струю сигаретного дыма, худая дама весьма средних лет улыбнулась одними губами. — А вы, случайно, не в курсе, откуда взялся этот мальчик?
— Я бы не рискнул назвать его уж совсем мальчиком. — С трудом расстегнув под галстуком верхнюю пуговицу рубашки, невысокий плотный мужчина лет сорока с обвисшими, словно у бульдога, брылями достал из кармана клетчатый носовой платок и принялся короткими движениями промокать взмокшие виски и лоб. — Откуда он взялся, я, честно признаться, знаю не больше вашего, но что мне известно доподлинно, так это то, что ему около тридцати и что за его плечами служба во флоте.