Жизнь наизнанку
Танго втроём
— Скатертью дорога, как пришла, так пусть и уходит, никто о ней сокрушаться не будет. — Проставив на полях ученической тетрадки жирную красную галочку, Грязнова провела указательным пальцем по языку и, усмехнувшись, перевернула лист на другую сторону.
— И за что вы её так не любите, Тамара Борисовна? — Марина, оторвавшись от журнала, взглянула на женщину с тяжёлым блестящим пучком на затылке.
— А за что её любить-то? — искренне удивилась Грязнова, отодвинула от себя тетрадь и, сдвинув очки на самый кончик носа, смерила поверх них молоденькую «физичку» неодобрительным взглядом.
— Марья никому ничего плохого не делала.
— И ничего хорошего тоже, — авторитетно отрезала та.
— Что вы такое говорите, Тамара Борисовна, Маша как открытая книга! — Зная уникальную способность Грязновой вывернуть всё наизнанку, Марина кинулась на защиту многострадальной Марьи, которую по какой-то непонятной причине грозная математичка невзлюбила с самого первого дня её появления в школе.
— Эта открытая книга здесь уже три года, а ты о ней много знаешь? — Тамара, сделав секундную паузу, многозначительно кивнула и, не дожидаясь ответа, словно зная его наперёд, авторитетно припечатала: — Вот то-то и оно. Странная эта Кряжина, вот что я тебе скажу. — Обращаясь непосредственно к Марине, но, работая на всех зрителей одновременно, Грязнова поднесла ладони ко рту и, сложив их лодочкой, несколько раз картинно дунула на озябшие кончики пальцев.
— И чем же она странная? — с вызовом спросила Марина.
— Да так… — Словно не желая это обсуждать, Тамара Борисовна надвинула на переносицу очки.
— И всё-таки? — Секунду спустя Марина уже пожалела, что не промолчала, потому что, на радость всем присутствующим, получив карт-бланш, Грязнова откинула своё грузное тело на спинку старого массивного стула, переплела пальцы рук корзиночкой и приступила к любимому занятию — перемыванию косточек.
— Я не люблю дурно отзываться о людях, и меня, Мариночка, откровенно говоря, коробит от твоей привычки говорить о том, кто в данное время отсутствует. — Вступительное слово профессиональной сплетницы произвело эффект цыганочки «с выходом», и, отложив все дела в сторону, коллеги с интересом прислушались к происходящему. — Так во-от! — перекрыв возражения Марины хриплыми раскатистыми децибелами низкого голоса, Грязнова слегка пристукнула ладонью по парте. — Хочу тебе сказать, милочка, что Марья Николаевна и впрямь с причудами, да ещё с какими, и если бы ты обладала таким же богатым жизненным опытом, как большинство из нас, то мне бы не пришлось сейчас говорить о том, что всем прочим видно невооружённым глазом.
— Если у вас не сложились с Марьей отношения, это ещё совсем не значит, что она со странностями, и не стоит думать, что все готовы вам подпевать. — Марина, покраснев до корней волос, окинула взглядом комнату, надеясь, что на её сторону встанет хоть одна живая душа, но идти на открытый конфликт со всемогущей Грязновой никто не торопился.
— Ну, знаешь, у тебя и тон… — Расширив глаза, пожилая преподавательница выдержала продолжительную паузу, и в повисшей тишине стало отчётливо слышно потрескивание дров в печи.
— Отчего вы всё время стараетесь сказать о людях плохо?
— Я пока ещё не сказала ни одного плохого слова. — Грязнова наклонила голову, сверля Марину откровенно неприязненным взглядом, и округлая гармошка подбородков удобно улеглась на её широкой груди. — Появление этой особы в нашей глуши — факт, странный сам по себе. С каких это пор выпускники московских вузов, окончившие курс обучения с красным дипломом, распределялись на Север?
— Вы ставите ей в вину её отличные оценки? — не собираясь сдаваться, с иронией произнесла Марина.
— Никто ей в вину её отличных оценок не ставит, и нечего иронизировать, я говорю о другом: отчего это изнеженная девица, наплевав на цивилизованную жизнь, очертя голову бросается на край земли?
— Ну, допустим, Мурманск — не край земли…
— Курорт, — вытянув губы трубочкой, со вкусом проговорила математичка, и почти все рассмеялись, оценив её шутку.
— Откуда вы знаете, может быть, ей захотелось посмотреть на мир?
— Марья Николаевна приехала сюда отнюдь не за романтикой, — с сочувствием взглянув на наивную девочку, Грязнова обвела довольным взглядом присутствующих. — Как мне стало известно из конфиденциальных источников, к одной из морских баз Мурманска приписан её муж, который убежал от нашей скромной… тихой… безответной овечки без оглядки. Эта холодная, как селёдка, особа оказалась такой стервой, что, не доучившись в институте всего-навсего трёх месяцев, мужик удрал от неё под воду в надежде на то, что она не сможет его найти.
— Зачем вы лжёте?! Я знаю Марью почти три года — никакого мужа у неё нет! — Марина даже привстала на стуле, поражённая услышанным.
— Значит, говоришь, не замужем? В тихом омуте черти водятся, — не повышая голоса, жёстко произнесла Грязнова. — Прежде чем обвинять меня во всех смертных грехах, пойди и спроси свою подругу, кем ей приходится Кряжин Кирилл Савельевич.
— Зачем же далеко ходить? — незамеченная в пылу спора, в проёме двери появилась Марья. — Кряжин Кирилл Савельевич является мне законным мужем. Ещё вопросы есть?
— Зачем тебе это было нужно? Теперь это сарафанное радио, Тамара Борисовна, станет трезвонить на каждом углу и выдумывать, чего было и чего не было. — Заправив под платок выбившуюся чёлку, Марина торопливо натянула на руку толстую вязаную варежку. — Ей только дай волю, уж она, будь уверена, своего шанса не упустит.
— Мне всё равно, пусть говорит что хочет. На чужой роток не набросишь платок. — Марья переложила портфель с тетрадями в другую руку и потёрла рукавицей замёрзшие щёки.
— Как это может быть «всё равно», если тебя с головы до ног в грязи вываляли? — Прислушиваясь к скрипу жёсткого, утрамбованного снега под подошвами валенок, Марина подняла воротник и, уткнув нос в тёплую цигейку, зябко передёрнула плечами. — Если бы на меня такую напраслину возвели, уж будь уверена, я бы молчать не стала!
— И что же я, по-твоему, должна была ей сказать, если её слова от точки до точки — правда?
— Да ты что? — Не веря собственным ушам, Марина остановилась на месте, как вкопанная. — Не может этого быть!
— Может, может! — Марья, не замедляя шага, ухватила подругу за рукав и потянула за собой. — Не останавливайся, Маринка, а то мы с тобой сейчас запросто превратимся в сосульки. Чувствуешь, какая к вечеру холодина заворачивает?
На дворе, действительно, несмотря на середину марта, было очень холодно. Носясь из одного конца улицы в другой, студеный ветер изо всех сил дёргал провисшие верёвки проводов, и высоченные деревянные столбы, поскрипывая, издавали жалобное гудение. Крохотные приземистые домики поблёскивали ледяными пластинками окошек, переплетёнными частой сеткой потемневших от времени рам. Натягивая на себя тонкие толевые одеяла крыш, домишки ёжились от пронизывающего ветра, и печной дым, стелясь по самой бровке, вытягивался в одну длинную узкую полосу.
До дома, где располагалась служебная квартира Марьи, было подать рукой, но ветер был настолько сильным, что уже через несколько минут, онемев, щёки перестали чувствовать холод. Поднимая с земли жёсткие заледеневшие крупицы лежалого снега, ветер с силой швырял их в лицо, и, хлестнув по глазам обжигающей волной холода, тут же уносился прочь. Марина, послушавшись подруги, сильнее прижала воротник к лицу и, прибавив шагу, поспешила за Марьей. Конечно, только что услышанная новость была не просто потрясающей, она была сногсшибательной, но разговаривать за чашкой горячего чая, что ни говори, намного приятнее, чем на пробирающем ветру посреди пустынной улицы, в этом Марья, несомненно, права.
— Ты пока пальто не снимай, прогреется немножко, тогда разденемся. — Поднеся спичку к открытой дверке буржуйки, Марья подожгла скомканный газетный лист сразу с нескольких сторон, и огненные язычки, взметнувшись кверху, перебросились на тонкие щепки. Потом она подошла к выключателю и несколько раз щёлкнула чёрным рычажком, но её попытки успехом не увенчались. — Чёрт знает что такое: как ветер — так сиди без света. Наверное, опять где-нибудь провода оборвало.
— Наверное. — Пододвинувшись к самой печке, Марина вытянула руки вперёд и потёрла одну ладонь о другую, согревая замёрзшие пальцы. — Света нет, тетрадок — уйма, как хочешь, так и проверяй. Маш, а можно я сегодня у тебя останусь? На улице такое творится — нос неохота высовывать.