— Какая прелесть, он ещё и моряк! — Жеманно улыбаясь, стареющая дама осторожно поправила светлый локон дорогого модного парика, в нескольких местах прикреплённого к настоящим волосам узкими ребристыми заколками-невидимками.

— Он не просто моряк, а капитан третьего ранга, — подняв вверх толстый, похожий на перетянутую сосиску палец, мужчина многозначительно наклонил голову вперёд, и от этого движения воротник его рубашки плотно врезался в студенистую массу тройного подбородка.

— А я слышал, что он дослужился до капитана второго ранга, — вставил сутулый худощавый мужчина лет пятидесяти пяти, затушив окурок подошвой остроносого кожаного ботинка.

— Да что вы, это всё одни разговоры, — вступил в беседу мужчина, рядом с которым стояла молодая симпатичная девочка лет двадцати двух — двадцати трёх, судя по всему, его дочь. — Спросите у кого хотите, вам почти каждый расскажет, это вовсе не секрет: Кирилл Савельевич служил несколько лет на одном из кораблей Черноморского флота и вышел в отставку в звании капитана третьего ранга.

— А кто его родители, их здесь нет? — Прищурив глаза, дама жеманно обвела взглядом многочисленных гостей, стоявших группками у лазурно-голубого фасада Грибоедовского.

— С родителями Кириллу не повезло, Артемий Николаевич как-то обмолвился, что его будущий зять — сирота, — вмешался мужчина, одетый в парадную военную форму.

— Может, ему и не повезло, а вот нашей Полиночке — так очень: выйти замуж за сироту — это просто подарок судьбы. — Желая остаться центром внимания, дама в парике широко растянула губы и слегка наклонила голову набок.

— У Полины Артемьевны тоже нет матери, — попытался вставить слово мужчина с собачьими брылями.

— Зато у неё есть отец, и этим всё сказано. — Дама резко взмахнула перед собой рукой, отсекая последние сомнения, которые могли возникнуть у окружающих.

— Так молодой человек — военный? — в голосе майора, парившегося чуть ли не при тридцатиградусной жаре в шерстяной форме, послышались одобрительные нотки.

— Не совсем так. — Вновь достав из кармана носовой платок, коренастый толстячок замученно улыбнулся и в очередной раз вытер пот с лица. — Говорят, в своё время Кирилл Савельевич окончил военную академию, но работать устроился переводчиком при какой-то высокопоставленной особе. — Он коротко вскинул глаза вверх и назидательно кивнул. — Артемий Николаевич говорил, что два года назад его будущий зять ездил со своим начальником в Африку, куда-то на границу между Ливией и Египтом.

— Не могу ручаться за то, что это правда, но от кого-то я слышала, что Полечкин избранник… как бы это помягче выразиться… — не совсем москвич, — понизила голос отчаянно молодящаяся дама.

— Зачем вы распускаете слухи? — Стоявший неподалёку мужчина лет тридцати пяти отделился от своей спутницы, в руках которой был небольшой изысканный букет белых роз. — Не знаю, как там насчёт Африки и всего прочего, но по роду своей деятельности мне не так давно довелось держать в руках документы Кирилла Савельевича.

— И что же, у нашего блестящего молодого человека есть прописка в Москве? — прикусив губу, дама выдавила из себя принуждённую улыбку, задним числом сожалея о том, что позволила себе быть на людях столь неосторожной.

— Представьте себе — есть! — Жеманное кокетство престарелой пастушки вызвало у паспортиста отвращение на чисто инстинктивном уровне, к тому же слабый ветерок доносил до него аромат духов «Фиджи», смешавшийся из-за жары с терпким запахом человеческого пота, чего он просто не переносил.

— К чему так много экспрессии? — Игриво расправив на плече бант, женщина омерзительно хихикнула, и злость ответственного паспортиста, рванувшись неудержимой волной, неожиданно выплеснулась наружу.

— А к тому, что такие, как вы, распространяют нелепые слухи, не имеющие под собой никакой основы! — сверкнул глазами он.

— Да помилуйте, что же я такого сказала… — Почувствовав в голосе рьяного поборника ущемлённых прав генеральского зятя недобрые нотки, вальяжная дама стала на глазах терять лоск.

Видя, как из холёной штучки присмиревшая сплетница потихоньку превращается в старую ощипанную курицу, паспортист бросил в её сторону уничижительный взгляд.

— Да будет вам известно, что Кряжин Кирилл Савельевич — коренной москвич и прописан он не где-нибудь, а в Сокольниках, — в тоне паспортиста появились начальственные нотки, по всей видимости, употребляемые им в разговоре с униженными просителями у казённых дверей его уважаемого государственного учреждения. — Для того чтобы предупредить дальнейшие кривотолки и нечистоплотные домыслы со стороны таких, как вы, — для создания надлежащего эффекта он выдержал полагающуюся паузу, — требуется расставить все точки над «i»: будущий зять Артемия Николаевича — партийный, по национальности — русский, детей не имел и до сегодняшнего дня в браке не состоял.

— Подумать только, такая выгодная партия! Отчего же, если он такой расчудесный, как вы нам его тут расписываете, он до тридцати лет ходил неприкаянным бобылём? — Из последних сил стараясь сохранить своё реноме, дама в парике изобразила на лице жалкие потуги на улыбку.

— Есть такие люди, которые не привыкли размениваться на мелочи. Насколько я понимаю, зять генерала Горлова относится именно к таким, — в голосе паспортиста послышалась уважительная торжественность. — Ради такой девушки, как Полина Артемьевна, не грех было и подождать, — тяжеловесно подытожил он и обвёл глазами притихшую компанию. — Ещё вопросы есть?

Больше вопросов не было.

* * *

— Ничего на свете лучше не-е-е-ту, чем бродить друзьям по белу све-е-е-ту! — Сняв с пылесоса насадку, Минька с превеликим удовольствием несколько раз подряд громыхнул по выступающей гармошке батареи и, выставив гудящую трубу перед собой, уверенно приблизил её к тюлевой шторе. Прозрачная материя, задрожав, дёрнулась навстречу всасывающему потоку и, перекрыв кислород ненасытной алюминиевой трубке, заставила пылесос завыть не своим голосом.

— Минька, прекрати рвать шторы!

— Те-ем, кто дру-жен, не страшны трево-ги…

— Минька!!!

— Нам любые дороги доро-о-ги!

Вой ошалевшего от неслыханной удачи пылесоса заглушал не только доносившийся из прихожей голос матери, но и бдительность, необходимую любому разумному существу при совершении подобного правонарушения. Внезапно надрывная песнь верного пылесоса оборвалась на самой высокой ноте: неохотно выплюнув драгоценнейшую из добыч, тот жалобно вздохнул и, обделённый, сиротливо поник головой.

— Так-так… Значит, убираемся? — Сдвинутые брови Любы образовали на лбу продольную складку, явно не сулившую ничего хорошего, и по этому верному признаку сообразительный Минечка понял, что сейчас начнется разбор полёта.

Решив не дожидаться критического момента, а именно, когда мамочка начнёт озвучивать вслух всё то, что она пока что держит при себе, он покаянно опустил голову, всем своим видом показывая, что уже осознал свой проступок, а потому задушевная беседа, отягощённая карательными мерами, в данном случае абсолютно неуместна.

— Миш, какой же ты непослушный! — По миролюбивым ноткам, едва различимым за строгими интонациями, Минечка понял, что гроза миновала и, облегчённо вздохнув, почти без опаски поднял повинную голову. — Погоди, а это ещё что такое?

Сняв со спинки стула школьный пиджак сына, Люба встряхнула его за плечики и с удивлением обнаружила такое, что заставило её моментально позабыть о вопиющем факте с пылесосом. На левой стороне пиджачка, на уровне груди, рядом с алюминиевой звёздочкой, принадлежащей Михаилу, красовалась ещё одна, но не металлическая, а новомодная, пластмассовая, с фотографическим портретом маленького Володи Ульянова в центре.

— Минь, — растерянно моргнув, Люба перевела удивлённый взгляд с пиджака на лицо сына, — ты мне можешь объяснить, что это значит? Отчего у всех нормальных детей по одной звёздочке, а у тебя целых две?

— Тебе тоже нравится? — Видя неподдельное удивление мамы, Миша испытал чувство гордости за свою неординарную идею.

— Подожди, нравится мне или нет, — второй вопрос, — остановила его Люба, — ты мне, пожалуйста, скажи, кто тебя надоумил приколоть второй значок?

— А что в этом такого? — По тому, с каким нажимом мама произнесла слово «надоумил», Миша сделал вывод, что его замечательная идея ей в корне не приглянулась, и обиженно насупился. — У нас в классе над доской висит портрет Леонида Ильича Брежнева, и, между прочим, у него на пиджаке тоже две звездочки.