- Выходит, что да.

 - Давно так не отдыхал.


 Заглянула хозяйка, принесла воды, посмотрела молча на нас, окинула взглядом. Ганс косился на нее явно заинтересованно. Вскоре в хату постучали еще двое.


 - Вы что сидите? Айда к нам! У нас там самогонка, коньячок даже есть.


 Дабы развеять скуку, мы поперлись за ними. В соседней хате шла гулянка, пьяные солдаты веселились, пели песни, играли на губной гармошке. Не долго думая, мы тоже к ним присоединились, включили патефон, заиграла музыка, начались танцы. Один из немцев потащил танцевать девчушку лет семнадцати, очевидно дочку хозяйки, другой саму хозяйку. В доме был еще пожилой мужчина дед, лет шестидесяти и кажется двое детей, которые бегали во дворе, на улице. Пьянка закончилась около полуночи, кто-то заснул прямо на лавке, кто-то за столом. Мы же вернулись в избу, которую снимали. Татьяна возилась у печки, что-то готовила, подкладывала дрова. Гансу Шварцу захотелось любви, он полез к ней, пытаясь ее обнять.


 - Иди ко мне моя малышка, дай я тебя поцелую. Какая ты красивая!


 Девушка попыталась его оттолкнуть, поскольку пьяный кавалер ей видимо был противен.


 - Пусти, пусти меня, слышишь?! Отстань! Ай! Мамочка, что ты делаешь?! Пусти же, отстань!


 Будучи еще в состоянии что-то соображать, я возмутился, мне стало жалко девчонку.


 - Ты чего? Отпусти ее, слышишь?!


 Тот засмеялся.


 - Тебе что, жалко? Подумаешь девку трахну, с нее не убудет! Если хочешь, присоединяйся.

 - Отстань от нее, тебе говорю!


 Схватив приятеля за шиворот, я попытался его оттащить, мы чуть не подрались, едва не набив друг другу морду.


 - Она моя, понял? Я первый на нее запал!

 - Ревнуешь что ли? Ну, чего ты такой жадный? Так сразу бы и сказал. Чего для друга не жалко? Развлекайся!


 Наконец он ее отпустил. Я подмигнул Татьяне, приставил палец ко рту.


 - Т-с-с-с. Пойдем, - вывел испуганную девушку на веранду. – Уходи, слышишь? Уходи! Бери ребенка и беги отсюда пока не поздно. Поняла?


 Девушка застыла молча в недоумении, потом кивнула.


 - Пойдем, я тебя провожу, – взял ее за руку.

 Она забрала ребенка, которого прятала в стайке, вместе мы добрались до тропинки, ведущей в лес.

 - Беги! Спрячься пока где ни будь. Там есть еще ваши.

 - А ты?

 - Куда я побегу? К русским? Меня убьют! Беги, пока я добрый!

 Девчонка видимо убежала к своим родственникам, в соседнее поселение, которое находилось неподалеку.


 На беду,  дня два спустя, ночью случилась какая-то диверсия, кажется, несколько солдат нашли убитыми.  На них напали и  забрали оружие, точно не помню, я сам,  толком так ничего и не понял. Утром проснулся от шума, крика и лая собак, в доме никого не было.

 - Ганс! Ганс! Ты где? – Я окликнул приятеля.– Черт возьми, что происходит?! - надел штаны и выбежал на улицу.


 Весь народ куда-то сгоняли, кажется к комендатуре, что расположилась в бывшем сельсовете. Послышались выстрелы, кажеться расстреляли нескольких мужчин. Среди всеобщей суматохи и неразберихи, я пытался выяснить, что происходит. Через некоторое время людей собрали в какой-то сарай и подожгли на моих глазах! Послышались крики, это было невыносимо! Я чуть не сошел с ума! Бросившись в дом, упал на кровать, уткнулся головой в подушку и начал рыдать. Со мной случилась истерика. Такого зверства я еще не видел и даже не мог себе представить! Нервы мои не выдержали.


 - Ганс! Ганс! Ты что разлегся? Вставай?  Приказано всем собраться. – Приятель стал меня тормошить, – Да что с тобой происходит?! Ганс!

 - Чего орешь, я не глухой! Отстань от меня!

 - Ганс, пойдем. Скажи мне, что с тобой?

 - Ненавижу!

 - Кого ненавидишь?

 - Всех ненавижу! Это не люди! Не люди!

 - Ганс!

 - Они сожгли мирных жителей. Всех!

 - Я знаю об этом. Ганс, это война! Война, слышишь?! Мы не в бирюльки играем. Это приказ Гитлера и высшего командования немецкой армии, а он не обсуждается, он выполняется.

 - Я понимаю что война, черт возьми! Но воевать должна армия с армией, а они с кем воюют? С женщинами? С детьми? Стариками? Так не честно!

 - Это ты так думаешь. Сегодня они мирные жители, а завтра возьмут топоры, лопаты, вилы, и будут нас убивать?! Взрывать мосты, пускать поезда под откосы, помогать Красной Армии. Ты что им сочувствуешь? Вот что, если ты сейчас не успокоишься, я вынужден буду доложить об этом командованию.

 - Иди! Докладывай скорее! Ты такая же сволочь как они!

 - Если бы ты не был моим другом?! Обещаю, что об этом никто не узнает, но смотри! Если еще раз произойдет что-то подобное, то я за себя не ручаюсь, больше я тебя прикрывать не буду, так и знай! Заканчивай и пошли, развел здесь сопли. Вставай!


 Много еще встречалось нам на пути, разных сел, деревень, поселений…  Были маленькие, были и побольше, так называемые районные центры, там и дома были каменные,  и строения с кирпича, но в основном  везде попадались деревянные избы.  Пейзаж мне казался непривычным,  ведь в Германии даже маленькие поселения были немного другими.  Улицы в немецких городках были узкими, а дороги вымощены каменной кладкой, аккуратные и ухоженные, чего нельзя было сказать о местных  улицах.  Дороги в России были конечно просто ужасными, и это чистая правда! Зачастую машины застревали, так что вытолкать их  можно было с огромным трудом, застревали даже танки! Я ненавидел эту грязь, которая липла к сапогам, жидкую и вязкую глину, которую было тяжело отмыть. И везде был лес, местами темный, густой, почти непроходимый. Столько леса я не видал нигде! Огромные, бескрайние поля, необъятные просторы, огромное количество земли меня тоже просто поражали.


 Мы часто останавливались в домах местных  жителей, на так называемый «постой». Людей мне тоже встречалось много, и все были разными.  Называли нас иногда панами, иногда господами, как придется. Большинство, конечно были женщины, пожилые старики и дети. Первым делом, куда не приходили немецкие солдаты, прежде всего изымали продукты, все что можно было съесть – это картофель, молоко, яйца,  курица, поросята.  Стыдно  признаться, это был конечно чистой воды грабеж, но делали это просто потому что хотелось есть!  У некоторых из них все же была совесть, и они говорили хотя бы «спасибо». Не трогали мы иногда коз и коров, которые давали молоко, особенно если в доме был маленький ребенок. 


 Я же останавливаясь где-либо, тоже старался вести себя вежливо и не варварски. Если женщина была молодая, то я мог с ней переспать, но при условии, если она не была против и сама соглашалась. Мог дать постирать свою одежду, но старушкам не давал, в таком случае предпочитал делать все сам, чему иногда удивлялись. Готовить тоже умел, любил жарить картошку, особенно если находилось хоть немного сала. Представьте, но если видел голодного ребенка, то выделял ему порцию и делился с хозяевами, тем что было изготовлено из их же продуктов. Детей не трогал никогда! Более того, считал недостойным связываться с тем, кто намного слабее меня, даже с сопливыми мальчишками, мне это было противно. К тому же у меня самого был ребенок, сестра мама, и я бы не хотел, чтобы придя на нашу землю, русские солдаты плохо с ними обращались. Все же несмотря на ту уверенность в победе, которую мы испытывали в начале, я предполагал, что еще неизвестно чем все обернется.


 Зная русский язык, я часто общался, разговаривал на разные темы, наблюдал, расспрашивал, подмечал многие особенности, которые мне были интересны. С мальчишками иногда играл, либо в салки, либо в футбол, если находился для этого мячик. Некоторых угощал конфетами или шоколадом, если он у меня был. Иногда дарил какие-нибудь безделушки, или обменивал их на что-нибудь кажущееся мне интересным, советские копейки, денежные знаки, газеты, журналы, литературу, которую читал.


 Большинство населения не оказывали сопротивления и вели себя тихо, стараясь не идти на конфликт, но если что-то случалось, последствия могли быть ужасными. За одного погибшего немецкого солдата, расстреливали десять человек.  Используя местных полицаев, командование активно выявляло партизан, коммунистов,  евреев, отставших и случайно приютившихся раненных красноармейцев – их уничтожали без всякого сожаления и беспощадно.