Но она ошиблась. Баррас не собирался выговаривать из-за огромного счета. Хотя явно был чем-то взбешен. Похлопав своими длинными ресницами, Жозефина изобразила предельное внимание. Она приняла самую грациозную позу, которую могла придумать в данной ситуации, что было не так-то просто. Когда не знаешь, чего ждать, можно запросто ошибиться и произвести не то впечатление.

Баррас отпустил секретаря, распорядившись прикрыть дверь. Это не сулило ничего хорошего, Жозефина страшно нервничала, но на ее губах привычно играла ласковая улыбка. Улыбаться, не разжимая губ, генеральша Бонапарт умела.

Но почему-то именно привычная улыбка бывшей любовницы привела Барраса в ярость.

– Что ты улыбаешься?! Где твой муж?!

Глаза обомлевшей Жозефины просто полезли на лоб.

– В Италии…

– А ты где?!

Жозефина зачем-то оглядела себя, словно убеждаясь, что никуда не делась:

– В Париже…

– Вот именно, в Париже! Он звал тебя в Италию?!

– Ах, вот в чем дело… Генерал Бонапарт нажаловался на свою супругу Директории…

Баррас поморщился:

– Никто не жаловался… Почему ты не едешь?

– Куда, в Италию?! В действующую армию?! Ты с ума сошел!

Того, что произошло дальше, она никак не ожидала; едва Жозефина успела подумать, что нужно привлечь на помощь Терезу, чтобы помогла отбиться от этих нападок влюбленного супруга и повлиять на Барраса, как увидела лицо бывшего любовника прямо перед собой. Глаза Барраса все так же сверкали бешенством.

– Ты завтра же выезжаешь из дома на Шантерен либо к мужу в Италию, либо просто на улицу!

Генеральша с раскрытым от потрясения ртом, совершенно забыв, что при ее состоянии зубов делать этого никак не стоило, наблюдала, как директор вернулся за стол и подхватил пачку ее счетов. Мелькнула мысль: значит, все же прислали, и это явилось причиной гнева всемогущего Барраса. Нужно было надеть наряд откровенней…

Баррас потряс счетами перед ее лицом:

– Оплачивать вот это, притом что ты доводишь Наполеона до мысли о возвращении из армии, я не стану. Я не для того выдавал тебя замуж за Бонапарта, чтобы ты крутила здесь романы, когда муж мается в Италии.

Жозефина уже пришла в себя:

– Баррас, тебе просто жалко денег? Так и скажи, к чему приплетать сюда Напо…

Договорить не успела, директор фыркнул, точно рассерженный кот:

– Оценивай себя трезво! Платить за тебя без выгоды может только старый дурак. Если я делаю это, то мне что-то нужно. А мне нужно, чтобы генерал Бонапарт героически сражался в Италии и приносил Франции победы. И если из-за тебя он вздумает вернуться или сорвать наступление, то снова попадешь в тюрьму, и вытаскивать никто не станет. Кстати, не вздумай ничего рассказать Терезе.

Жозефина поняла, что отвертеться не удастся и придется действительно ехать в Милан, где ее давно ждал замок, подготовленный для встречи супругом – генералом Наполеоном Бонапартом.

– Ну, хорошо, поеду…

– Когда? – поинтересовался Баррас, потому что никакого воодушевления от мысли о предстоящем путешествии у Жозефины не услышал.

– Через месяц…

– Два дня.

– Но, Баррас!

Глаза директора смотрели строго, он оставался непреклонен.

– Вместе с Жюно и Жозефом.

– Но мне нужно… повидать детей! – нашла причину отложить поездку хоть ненадолго генеральша.

Теперь Баррас смотрел насмешливо, он прекрасно знал, что о детях Жозефина вспомнила бы в последнюю очередь, скорее всего, где-нибудь посередине пути, воспользовалась бы поводом вернуться и осталась еще на пару месяцев. А там осенняя непогода, зимние холода…

Директор спокойно покачал головой:

– Два дня. Послезавтра. Завтра с утра съездишь к детям и придешь сюда на обед…

Жозефина решила испробовать последнее средство – слезы. Вернее, было в запасе еще одно – обморок, но он не подходил к ситуации. Но даже хлюпы не произвели на безжалостного Барраса никакого впечатления, он прекрасно знал все дамские уловки.

– …чтобы я мог рассказать директорам и всем остальным, сколь патриотично настроена гражданка Бонапарт, она не мыслит себе жизни без супруга-героя, а потому отправляется к Наполеону, чтобы поддержать его в трудную минуту. Париж может гордиться такой гражданкой.

Теперь Жозефина разрыдалась уже по-настоящему. Мало того, что вынуждал ехать, так еще и насмехался. Ей стало себя очень жалко.

Но Баррас и тут не проникся; подхватив генеральшу под локоток, он повел несчастную женщину к двери, по пути уговаривая:

– Но мы не станем рассказывать, что генерал уже приготовил тебе все условия для проживания в виде роскошного дворца…

– Правда?

– … потому что гражданка Бонапарт готова поддерживать своего мужа и в простой солдатской палатке. Готова?

Жозефина со злостью вырвала локоть из пальцев бывшего любовника. Но дверь уже открылась, и директор продолжил разговор, только теперь уже с секретарем:

– Гражданка Бонапарт уговорила меня разрешить ей отправиться за мужем в Италию. Нам будет очень не хватать ее на приемах, но что поделать, я не могу устоять перед женскими слезами и таким напором. Сообщите Жюно и Жозефу, что гражданка торопится скорей повидать своего любимого мужа, а потому намерена ехать послезавтра.

Остался один вопрос.

– А счета?

Спросила шепотом, Баррас кивнул:

– Как только получу сообщение, что ты благополучно добралась до Наполеона.

Не будь они уже в приемной, Жозефина непременно швырнула бы в директора чем-нибудь, но пришлось улыбнуться сквозь слезы и еще раз шмыгнуть носом.

Выходя из приемной, она услышала вслед:

– Ах, женщины, женщины… что вы с нами делаете…


Первым, что сделала Жозефина, вернувшись домой, была отправленная Терезе записка с просьбой немедленно приехать. Нет, она понимала, что Баррас своего решения не изменит, а сама Тереза будет даже рада удалению подальше подруги-соперницы, но Жозефине очень хотелось настроить любовницу против Барраса, чтобы хоть как-то ему отомстить.

Тереза приехала, но ничего утешительного сказать обиженной подруге не смогла. Она тоже надоела Баррасу, и тот решил «передать» любовницу финансисту Уврару. Злить директора означало бы для Терезы только ускорение этой передачи, к чему она, конечно, не стремилась. Это Баррас относился спокойно к ее любовным интрижкам, Уврар так не станет, при Увраре нужно быть послушной овечкой либо не быть с ним рядом вообще. А с кем тогда? Даже молодая и красивая Тереза Тальен не имела шансов найти себе достойную пару.

Подруги поплакали уже вместе, посетовали на жестокую жизнь, не позволяющую красивым женщинам быть просто красивыми женщинами и тратить деньги на наряды, а не совершать героические поступки вроде поездок в далекую Италию, и пришли к выводу, что настоящие мужчины во Франции давно перевелись – со времен Людовика XV: последний король был, который сам мог оценить женскую прелесть и других заставлял делать это же.

Еще поплакав из-за того, что времена короля Людовика канули в Лету, подруги немного пофантазировали по поводу нарядов и постепенно успокоились.

Когда Тереза уехала домой, Жозефина наконец вспомнила, что ей надо собираться. С Баррасом не поспоришь, оставаться на улице не хотелось, генерал Наполеон не подозревал, что у его супруги шаром покати, да и не мог обеспечить ей безбедное или хотя бы приличное содержание, потому приходилось слушать того, кто мог.

Вдруг Жозефину осенила гениальная мысль, она буквально бросилась к бюро, чтобы срочно написать, но не письмо мужу, а записку Баррасу.

– Луи, отнесешь это гражданину Баррасу, скажешь, что срочно, и дождешься ответа.


Директор Баррас, прочитав послание генеральши Бонапарт, долго и с удовольствием хохотал, потом подозвал к себе Луи:

– Передай гражданке Бонапарт, что я уже обо всем позаботился, деньги на поездку получил Жюно. Их вполне достаточно, чтобы гражданка не чувствовала неудобств.

Жозефина, выслушав такой ответ, со злостью топнула ногой:

– Мерзавец!

Через пару дней карета с мрачной генеральшей в сопровождении целой группы французов катилась по направлению к итальянской границе. Не рискуя остаться без поддержки Барраса, Жозефина была вынуждена ехать к мужу в Италию…

Генеральша вовсе не торопилась, а потому всячески затягивала продвижение. А уж когда после первой же остановки ей на глаза попался молодой гусар, помощник генерала Леклерка Ипполит Шарль, движение стало и вовсе черепашьим. Но не потому, что лошади уставали, объявляла себя уставшей Жозефина, вынуждавшая задерживаться на каждой стоянке.