17 брюмера (8 ноября) 1799 года генерал Бонапарт появился в театре с супругой, давая всем понять, что у него в семье все в порядке. Приветствовали его, как национального героя, никому в голову не пришло поинтересоваться, где армия, которую уводил генерал, почему он вернулся только в компании нескольких генералов, что с остальными.

Толпа приветствовала героя уже не только Италии, но и Египта. Толпе мало дела до того, что действительно произошло в Египте, а главное, до того, зачем все было нужно. Директория, отправляя честолюбивого генерала в Африку, надеялась, что он свернет там шею или что просто не сможет ничего сделать. Против Наполеона в Египте было все: мамлюки, жара, англичане в море, песок и солнце, эпидемии… Но он вернулся, правда, без армии. И ни у кого не повернулся язык спросить, где же она, потому что возвращение всего с несколькими генералами куда больше похоже на бегство, чем на триумф.

Будь Директория чуть понапористей, а главное, чуть подружней, у Бонапарта действительно могли потребовать отчета, но директора вроде Барраса уже столько наворовали, что думали только, как сохранить собственное если не положение, то состояние.

Мог спросить Совет Пятисот, все же они не столь зажрались, к тому же их много, но Совет возглавлял брат Наполеона Люсьен, который старательно усмирял и уговаривал Совет.

И все же наступил день, когда затягивать такое положение стало опасно. В воздухе Парижа вместо осени запахло переворотом.

После театра в особнячке на улице Виктуар происходил удивительный разговор. Началось с того, что Наполеон попросил жену пригласить на завтрак, причем очень рано, к восьми утра, Гойе с супругой.

– Но почему я?

– Мне нужно, чтобы он был здесь в это время. Придумай что-нибудь. Немного позже он уже может отправиться в Сен-Клу. Напиши что-нибудь свое, глупое, женское.

Обижаться на слова про глупое и женское не было времени, к тому же Жозефина чувствовала, что муж задумал нечто особенное, а теперь она всецело подчинялась супругу. Побывав по собственной глупости на краю гибели (кому она нужна в таком возрасте и с такими долгами?), Жозефина стала послушной овечкой, решив, что жить за спиной Наполеона куда спокойней, чем в тюрьме за долги. К тому же она начала все же осознавать, что судьба свела ее с необычным человеком.

Жозефина написала записку, которую немедленно отправили.

Сам Бонапарт отправил еще с десяток записок, собирая на улицу Виктуар, бывшую Шантерен, своих генералов, в том числе Мюрата, Ланна, Моро, Бертье, Жюно… Они должны прибыть на рассвете.


Они долго не могли заснуть. Жозефина не знала, что задумал муж, но понимала, что решается его и ее судьба.

Вдруг уже перед рассветом Наполеон усмехнулся:

– Когда-то Ленорман нагадала мне почти корону на голове, как бы венец не оказался терновым…

Но Жозефина не обратила внимания на вторую половину фразы, ее поразила первая, женщина даже уселась на постели, уставившись на мужа, чье лицо едва виднелось в темноте:

– Ты бывал у Ленорман? Когда?

– Да, она мне еще сказала, что прямо передо мной из ее двери вышла моя будущая жена.

– Наполеон, мы бывали у гадалки с Терезой, мне она тоже нагадала корону на голове и назвала имя будущего мужа… постой… Бонапарт! Да, как же я могла забыть?! Она сказала «Бонапарт»!

От волнения голос креолки стал хриплым.

– А следом за нами к ней вошли два офицера… Но мы не смотрели ни на кого…

– Это были вы с Терезой? А следом вошли мы с де Мази…

Они уже вдвоем сидели, не в силах лежать, и смотрели друг на дружку вытаращенными глазами. Неужели Ленорман права?! Но при чем здесь корона?

Наполеон не стал говорить даже Жозефине, что его мечты простираются гораздо дальше кресла президента Директории и завтрашний день только начало. Он надеялся, что это только начало в движении к огромной, абсолютной власти. Наполеон не верил ни в какую власть народа, власть вообще не может быть всеобщей, она возможна только единоличная, иначе это не власть, а простая игра.


Ночью Парижу было не до сна, во всех городских садах размещались войска. Въезды в город перекрыты. Но парижане относились ко всему спокойно: наконец-то сбросят это «Дерьмо пятисот», как называли Совет.

Ни за оба Совета – Старейшин и Пятисот, ни за зажравшуюся Директорию никто заступаться не стал. А вот Наполеона поддерживали, казалось, вот придет к власти боевой генерал, он-то не станет тащить все себе в карман, он наведет порядок.


Бонапарт «навел».

Директория оказалась разогнана, правда, два из пяти директоров – Сийес и Дюко (те, что не противились воле нового лидера) – были оставлены на местах в другом качестве, вернее, с другим названием. Гойе и Мулэн, отказавшиеся подать в отставку по своей воле, были взяты под стражу. Пятый директор, Баррас, благоразумно отказался от власти, поспешив уйти сам.

Гойе не поверил нелепому приглашению на завтрак и на улицу Виктуар не явился, отправив к генеральше супругу.

Жозефине пришлось разыгрывать еще одну нелепую сцену. Из-за всех рассветных волнений она забыла о предстоящем завтраке с президентшей и была даже удивлена, увидев ту на пороге дома. Из особнячка только что удалилась толпа генералов, отправившихся свергать Гойе и компанию.

Супруга президента не могла понять, что творится, сначала им принесли приглашение от Бонапарта на обед, потом вдруг среди ночи примчался еще один слуга с запиской от Жозефины, звавшей на ранний завтрак…

Гойе резонно заподозрил неладное и отправился в Директорию. Мадам Гойе, поразмыслив, решила все же нанести визит мадам Бонапарт.

– Так что вы хотели сообщить нам по секрету?

– Я? А, да… но это касается только нас с вами… действительно секрет… – Жозефина лихорадочно соображала, чем бы таким огорошить президентшу. Та буквально впилась в лицо неожиданной приятельницы, желая услышать нечто… Ведь не могла же она не заметить движение на улицах города, артиллерию в садах и всеобщее возбуждение. – Я… кажется, я беременна!

Жозефина выпалила первое, что пришло в голову. Она вовсе не была беременна, и тем более мадам Гойе не из тех, кому нужно об этом говорить, просто ничего другого не придумала. Даже Гойе, не отличавшаяся особой сообразительностью, обомлела.

– Вы хотели сообщить это нам… с мужем?

Жозефина поняла, что ляпнула глупость, смутилась…

– Нет, нет, я не хотела говорить этого вашему мужу… это только вам лично по секрету…

Жозефина Бонапарт была куда более опытной светской дамой, умеющей выпутаться из любого положения, чем мадам Гойе, она уже пришла в себя и принялась очаровывать гостью.

– Просто мой муж… ах, вы же знаете этих мужчин, тем более военных! Они никогда не думают о своих родных. Я в таком возрасте… возможно, беременна, а Бонапарт… Для него Франция важнее собственной супруги, готов завтра же мчаться еще куда-нибудь вроде Египта…

И тут до мадам Гойе дошло, что Бонапарт вернулся меньше месяца назад, как его супруга может быть уверена в своей беременности? Или это не от мужа?.. Ой, как интересно…

Жозефина на такой вопрос смогла ответить не сразу, слишком тот был неожиданным:

– А почему вы можете быть уверенны, что носите ребенка гражданина Бонапарта?

Мысленно обругав въедливую собеседницу, Жозефина нашлась:

– Двух недель вполне достаточно… К тому же я не уверена точно. Всего несколько дней задержки… Вот потому и хотела тайно попросить гражданина Гойе не отправлять никуда моего супруга, чтобы у него не появилось глупых подозрений в неверности, вы меня понимаете?..

И все равно мадам Гойе сообразила не сразу, пришлось объяснять, что Наполеон развил бешеную активность, ему не сидится дома, вон с утра пораньше уже умчался со своими генералами, запросто может снова уехать куда-нибудь в любой день. А супруга подозревает, что забеременела, и не желает, чтобы уехавший за новыми подвигами генерал приписал этот подвиг другому.

– Теперь понятно?

– А… Теперь понятно. Но мой муж и не собирался его никуда отправлять.

– Откуда вы знаете? И потом, эти мужчины, что они смыслят в дамских делах? Им бы все воевать…

Обсуждать несуществующую беременность надоело, сама мадам Гойе, с которой Жозефина никогда не дружила, тоже, теперь креолка придумывала, как сплавить ненужную подругу поскорее прочь.

Но Гойе оказалась упорной.

– А почему бы вам не попросить господина Барраса, ведь вы с ним дружны?