Алиса Клевер - Журавль в небе

– Добро пожаловаться! – поприветствовала она нас на мягко искаженном русском, и мы закивали, заулыбались в ответ.

– Спасибо за приглашение, – сказала мама, кивая в той же добродушной и полной достоинства манере, подстраиваясь под стиль Габриель Де Моро. Эта способность мимикрировать, органично встраиваться в предлагаемую среду была ее преимуществом, сверхспособностью, полученной за годы профессионального фиглярства.

– Что вы, это нам в удовольствие, – улыбнулась женщина. – Это просто волшебно, что вы смогли выбраться к нам! Я очень радостна за это. Андре показал мне ваших картин. Замечательная игра! Мы почитаем искусства.

– Ах, конечно. Искусство, искусство! – мама неопределенно махнула рукой и закатила глаза. – Куда мы без него? У вас, однако, чудесный дом! Волшебные цветы.

– А это ваша дочь, Даша́, верно? – Габриэль сделала ударение на последний слог.

– Даша́! – тихонько усмехнулся Сережа, и Габриэль посмотрела на него с некоторым удивлением. Мама прожгла меня взглядом в тысячу вольт, словно я была лично, персонально ответственна за все, что сделает или скажет Сережа. Хотя, если мне не изменяет память, именно я возражала против того, чтобы он шел с нами на обед. Я и сама не горела таким желанием.

– Мы произносим ее имя Да́ша, – пропела мама. – Или Дарья, так оно звучит правильно.

– О, это уж чересчур сложно, – улыбнулась Габриэль. – Русские имена порой очень сложные для нашего французского произношения.

– Что вы! Ваш русский безупречен, – и мама покачала головой, как бы не соглашаясь с Габриэль. – В самом деле, вне всяких похвал. Это просто восхитительно! Скажи, Даша, это же удивительно, правда?

– Да, конечно, – ответила я, не имея возможности промолчать. Мама держалась так естественно, а для меня сложным было лишний раз даже кивнуть. Кроме того, эта дорожка из мелкой гальки – она вовсе не предполагала хождения на каблуках. На ногах самой Габриэль были мягкие удобные босоножки. – Идеальный русский, – добавила я.

– Подарок от отца Андре, – скромно улыбнулась она, разворачиваясь к дому. Small talk[2] был окончен. Я мучилась от желания спросить, где носит самого Андре, но это было бы совершенно неприлично. – Коктейль? Скажите Жаку, что именно вы предпочитаете в такую жару?

– Просто воду со льдом, пожалуйста, – сказала мама, и я присоединилась к ее заказу, не зная, что можно, а что нельзя себе позволить на обеде в доме с такими фонтанами. Габриэль вела себя подчеркнуто просто, но это совершенно не значит, что можно разваливаться на диване, скинув туфли и забросив ноги на журнальный столик.

Мы прошли в дом, где уже потихоньку собирались гости. Габриэль извинилась и ушла встречать вновь прибывших, а мы остались в гостиной, окруженные тихим гулом французской речи, встречаемые взглядами, заинтересованными или равнодушными, и легкими приветственными кивками, на которые отвечали такими же. Все вели себя расслабленно и даже сонно, потягивая вино из бокалов. Около окна я заметила стол с закусками, но никто почему-то к нему не подходил.

– Думаешь, не стоит брать закуски? – спросил меня Сережа на ухо. – Они дадут какую-то специальную команду?

– Понятия не имею, – простонала я в ответ. – Может быть, дадут. Я никогда не бывала на таких обедах.

– Фонтаны, конечно, дело хорошее, но нужно было пожрать до того, как ехать, – хмуро пробормотал Сережа, на которого, видать, фонтаны тоже произвели впечатление. Я совсем не хотела есть, хотя не отказалась бы от вина, но чопорный Жак уже сунул мне в руку ледяной стакан воды с кубиками льда. Его даже держать было холодно, но в такую жару это был плюс. Андре все не появлялся, зато мама уже умудрилась попасться в руки тому самому продюсеру, ради которого мы и приехали на бал. Это совсем не так просто – «попасться в руки» человеку, который вовсе за тобой не гонялся. Вопрос в том, кто за кем бегает, кто на кого приехал посмотреть. Мы на продюсера или он на нас. Маме был необходим второй вариант, и надо отдать ей должное – моя знаменитая «Золушка» мастерски умела проделывать такие номера, переворачивая и выгибая обстоятельства в свою пользу. Она вычислила продюсера в толпе, еще утром запомнив его лицо по фотографиям из интернета. Теперь она разыгрывала сцену «случайная встреча», а я пристроилась рядом бегущей строкой с титрами.

– Ах, как мило, что вы открыли это окно, – воскликнула мама, подплывая к продюсеру. – Даша, скажи ему, что это очень мило. В этой части дома как-то особенно жарко. Да-да, спасибо, я с удовольствием выпью вина. Думаете, можно просто оставить здесь эту воду? У нее какой-то странный привкус. Да, должно быть, минеральные соли. Ну, для такого молодого мужчины, полного сил… Что-что? Сколько? Я вас умоляю, ни за что не поверю. Да, это русский. Мы из России. Вы знали это? О, как неожиданно! Откуда? Что? Да, я – та самая мадам Ольга. Я не думала, что тут обо мне кто-то знает. Видели мой фильм? – тут мама закатила глаза и посмотрела на меня своим фирменным взглядом «господи, они и тут меня нашли, эти поклонники». – Ничего, ничего. Да, это так утомительно, когда невозможно спокойно пройти по улице. Но что поделать – такая работа. Впрочем, тут, в Париже, можно немного расслабиться. Поговорим о вас. Чем вы занимаетесь? Еще вина? Пожалуй…

Уже через короткое время я полностью увязла в переводах ее восклицаний и его ответов – нейтральный, казалось бы, разговор о кино и искусстве, но в сути своей – торговля потенциальным будущим, где нужно было показать товар лицом и набить себе цену. Сережа откровенно скучал, проклиная французские традиции. Пить воду ему наскучило, а в том, будет ли обед, он уже, кажется, начал сомневаться. Социализация и знакомство с парижским обществом совершенно не входили в его планы. Я гадала, как Андре умудрился заручиться поддержкой этого продюсера, если заранее не собирался нас приглашать, и его звонок был результатом сиюминутного порыва. Если же это не так – получается, он давно собирался нас пригласить. Это было запланировано уже тогда, когда я увидела его взбешенное лицо в окне напротив. Там, в музее.

– Никогда не думал, что пара туфель и юбка могут так изменить человека! – услышала я и чуть не подпрыгнула от неожиданности. Андре стоял прямо за моей спиной, улыбаясь самой светской из своих улыбок. На нем был светлый, почти белый льняной пиджак, такой уместный в духоте. Галстука Андре не надел, и его светло-голубая рубашка была фривольно расстегнута на пару верхних пуговиц. Сережа смотрелся по-глупому одиозно и официально, но сам он, кажется, не замечал этого. Рядом с Андре стоял серьезный мужчина лет тридцати с небольшим, невысокий, темноволосый, немного сутулый, но с выразительными серыми глазами.

– Пара туфель не может никого изменить, – пробормотала я, но Андре пропустил мои слова мимо ушей. Он повернулся к мужчине и показал ему на меня.

– Вот, Марко, смотри, это та самая Даша, о которой я тебе рассказывал. Она прилетела со своей мамой, известной русской актрисой Ольгой Синицей.

– Синица – это такая птица, верно? Кажется, небольшая.

– Очень красивая птичка! – кивнул, улыбаясь, Андре, а Марко церемонно склонил голову.

– Марко, очень приятно! – я кивнула в ответ, отметив про себя, что говорили мы по-французски. Марко протянул мне руку, и я безвольно подала свою в ответ, думая про себя, что именно мог рассказывать обо мне Андре.

– А вы, должно быть, приехали вместе с Дашей? – Андре обратился к Сереже намеренно по-французски, зная, что тот не сможет понять ни слова. Оба они повернулись ко мне в ожидании перевода, а я только стояла и беспомощно хлопала глазами, не ожидая от этой встречи ничего хорошего.

– Сергей, – пробормотал мой Сережа, цепляясь за меня взглядом. – Даша?

– Это месье Робен, мамин врач. Это Марко. Кстати, месье Робен прекрасно говорит по-русски, – добавила я, выпрямляя плечи. Что бы он ни задумал, я не собираюсь отдавать ему на растерзание Сережу. Он не заслужил этого. Достаточно было того, что я ему изменила. Того, что я собиралась бросить его. Принятие такого исхода уже было равнозначно поражению. Я думала об этом всю ночь. Наше расставание стало неизбежным уже в ту минуту, когда мы с Андре впервые прикоснулись друг к другу. Что-то случилось со мной в тот вечер, и последующую неделю я тратила все силы на то, чтобы не замечать, игнорировать результаты этих изменений, определенно происходивших где-то на глубинном уровне.

Я не хочу быть с Сережей. Я не смогу остаться с ним. Я хочу только, чтобы он уехал. Но я не позволю Андре причинить ему никакого вреда.