— ПОМОГИТЕ! КТО-НИБУДЬ, ПОМОГИТЕ!
Хлоя выглядит невпечатленной. Она бы вообще не обратила внимания на мой крик, если бы не внезапный грохот наверху. Я очень хорошо знаю этот звук, раньше я прислушивалась к нему почти каждый будний вечер, когда ждала папу с работы. Возле дома только что затормозила машина. Кто-то приехал, и этот кто-то может услышать мой крик.
— ПОМОГИТЕ!
— Какого черта? — Хлоя убирает шприц и несется к лестнице, глядя вверх на кухню. Кухонная дверь, должно быть, все еще снята с петель, яркий свет пробивается сквозь темноту. Кто бы там ни был, есть вероятность, что он поймет, что здесь дело нечисто, если только хватит времени прийти на задний двор. Автомобильная дверь захлопывается прямо над нами. Хлоя моментально оказывается у стула, на котором закреплен проектор, и хватает охотничий нож, принесенный заранее.
— Сиди тихо, — произносит она, направляя нож в мою сторону. — Пикнешь, и я не задумываюсь убью того, кто там находится. И это не пустая угроза. — Я не сомневаюсь, что она достаточно безумна для подобного. Все мои силы уходят на то, чтобы оставаться беззвучной. Я просто сижу, изо всех сил прислушиваясь и отчаянно молясь. Никогда в жизни я не молился настольно беззаветно.
Когда я слышу голос там, наверху, остатки дыхания перехватывает.
— Эв? Эвери, ты здесь?
Люк. Я низко опускаю голову, подбородком упираясь в грудную клетку, и реву.
Хлоя одергивает край своей свободной черной рубашки, открывая полицейскую форму, надетую под нее. Прячет нож за пояс и стреляет в меня предупреждающим взглядом.
— Я убью его, — шипит она и идет вверх по лестнице. — Люк! Это Хлоя! Мы получили звонок о взломе полчаса назад, но здесь никого нет!
Вот же стерва.
— Хлоя? Эвери и мне пыталась дозвониться. Когда я перезванивал, линия не работала.
Хлоя обрубила провода? Облегчение и ужас проносятся сквозь меня. Если бы она этого не сделала, Люк бы не приехал. Но сейчас он здесь, в смертельной опасности. Мне нужно подняться по лестнице на кухню. Я должна, черт возьми, увидеть, что там происходит. Переставляя ноги так далеко, как только могу, а это всего лишь пара сантиметров от стула, я продвигаюсь вперед. Стул шаркает по полу довольно громко, заставляя сердце выпрыгивать из груди. Она сказала — ни звука, а я на грани провала. Однозначно, смерть не входит в мои сегодняшние планы, но потребность сохранить Люка в безопасности перевешивает инстинкт самосохранения. Поэтому я больше и не пытаюсь. Вместо этого наклоняюсь вперед, складываясь почти вдвое. Из этой позиции мне виден луч желтого света в кухне, вместе с парой черных полицейских ботинок и парой потрепанных конверсов, наполовину скрытых промокшими джинсами.
— Дверь была в таком состоянии, когда ты приехала? — спрашивает Люк. Он кажется озадаченным, взволнованным. В его голосе слышны панические нотки, но он пытается их контролировать.
— Да, а на снегу были следы. Следы борьбы. Кому-нибудь еще было известно, что она здесь одна? — спрашивает Хлоя.
Только тебе, чокнутая психопатка!
Я тяну веревки на запястьях за спиной, но они не поддаются. У Хлои явно годы практики в том, чтобы заставить человека оставаться на месте, без шансов на побег. Мне не сбежать.
— Нет. Нет, я... понятия не имею, возможно, она вообще не отсюда звонила, — тихо признался Люк, — Мы... поссорились.
Кухню заполнила тишина. И вдруг:
— Она узнала о твоем отце?
— Нет, — Люк издает длинный, тяжелый вздох. Он меряет шагами кухню. Я даже знаю выражение его лица, когда он с тревогой ее осматривает. — Я собирался сказать ей, но...
— Все в порядке, я понимаю. Нет смысла добавлять еще одного человека в список, так?
— Не совсем. Я просто... — он замолкает на полуслове. — О мертвых либо хорошо, либо никак. — Он делает паузу. Один вдох. Два. Голос срывается, когда он спрашивает, — Что ты делала в подвале?
Хлоя отступает назад. Заряд адреналина проносится сквозь мое тело. Вот оно. Он начал что-то подозревать. Он знает. Убьет ли она его прямо сейчас? Вся жизнь проходит перед моими глазами.
— Внизу горел свет. Хотя не думаю, что там кто-то побывал.
Тишина. Блин, ну же, Люк! Думай, думай! Крепко зажмурив глаза и затаив дыхание, я жду и молюсь, чтобы пазлы в его голове сложились в единую картинку, и он бросился вниз по лестнице. Но нет.
— Ладно, я поднимусь наверх. Проверишь внизу? — говорит Люк ровным тоном. Абсолютно спокойным. Словно обрел каплю уверенности, думая, что за спиной у него есть поддержка. В лице Хлои — той, что не раз прикрывала его в опасных ситуациях, а не психически больной стервы, затеявшей все это. И мои надежды окончательно рушатся, когда Хлоя соглашается:
— Не вопрос. Кричи, если что найдешь.
Пол под кедами Люка жалобно скрипит, когда он разворачивается и покидает кухню. Я слышу, как он бежит вверх по лестнице, выкрикивая мое имя.
Хочется отозваться, но к тому времени, как он успеет появиться на мой зов, если все-таки услышит меня из подвала, Хлоя окажется здесь и перережет мне глотку, не моргнув и глазом. Я сохраняю спокойствие. До крови закусываю губу, рот полон металлического привкуса. Ботинки Хлои замирают наверху, и, наконец, она торопится назад в подвал, по-прежнему с ножом в руке. И выглядит она до чертиков безумной. У нее точно сорвало крышу.
— У нас больше нет времени на светские условности, мисс Бреслин. Боюсь, большую их часть придется пропустить. Надеюсь, ты не возражаешь.
— Ты шутишь? Не можешь ли ты всерьез решить, что можно убить меня и скрыть это, пока Люк наверху?
Лицо Хлои искажает кривая ухмылка. Она спокойно направляется к табурету, на котором оставила яд и шприц, и снова начинает тщательно наполнять его.
— Люк — не самый умный мальчик, Айрис. В последнее время он чаще распевает песенки по барам, чем концентрируется на своей работе, насколько я слышала. Да и это займет пару секунд. Кроме того, самое время получить признание за мою работу.
Я чувствую вкус желчи во рту. Признание за работу? Слова Люка раз за разом прокручиваются в голове, и, наконец, я понимаю, что обречена. Серийные убийцы хотят попасться. Как правило, они гордятся творением своих рук и хотят взять на себя ответственность.
— Это ты отправила то видео на станцию, так ведь? То, что забрало ФБР? — с трудом удается мне произнести.
— Конечно. Мне пришлось. Чертов мэр Брайт со своей чертовой книжонкой. Великий Рупор из Брейквотера, «знаток», собирающийся поведать всю правду о том, что произошло с теми бедными-несчастными девчушками. Туфта. Это была я. Я и парни. Почему вся слава должна достаться Максу?
— Но ты заставила моего отца взять вину на себя, за них. Ты вынудила его взять на себя вину за смерть Джеффа, Адама и Сэма.
Хлоя передергивает плечом, уставившись сквозь меня.
— Так сложилось, грех было не воспользоваться обстоятельствами. И вообще, тогда я не была готова. Сейчас все изменилось. И я должна закончить начатое нами. — Хлоя с той же кривоватой ухмылкой на губах делает шаг вперед, и я покрываюсь гусиной кожей от страха. Больше нет смысла молчать. Изо всех сил пытаясь ослабить веревку, впившуюся в запястья, я набираю воздух в легкие и кричу.
— Люк! В подвале! ЛЮК!
Хлоя оказывается прямо надо мной.
— Ты жалкая. Ты действительно жалкая. — Она слегка приподнимает рукав моей рубашки, обнажая руку. Я пытаюсь уклониться от ее прикосновений, но нет ни единого шанса их избежать. Она подносит конец иглы к моей руке, сосредоточенно выискивает вену. И именно в этот момент я замечаю Люка, бегущего вниз по лестнице за ее спиной.
— Хлоя, твою мать! Хлоя, нет! — Мои глаза встречаются с его — эмоции бьют через край. Страх. Паника. Злость. Его ужас насквозь пронзает меня. Ситуация — хуже не придумаешь. Он не думает, что дотянется до меня вовремя. И так и происходит.
Острое жало иглы впивается мне под кожу, принося мучительное осознание безнадежности, холодной и равнодушной. Боль, которая следует за ней, еще хуже. Намного, намного хуже. Мгновенная вспышка — и словно бомба взорвалась в моей голове. Яд погружается все глубже, разносится по телу как вирус. Следом меня охватывает неконтролируемая дрожь. Люк бросается на Хлою, отталкивая ее от меня в попытке вырвать иглу из-под моей кожи. В пылу схватки их тела оказываются на полу, но игла по-прежнему в моей руке. Я вижу, как Люк откатывается на спину и, раскачиваясь, изо всех сил наносит Хлое удар по лицу. Отчаяние, написанное на его собственном лице, причиняет мне невыносимую боль. Но сил думать о его отчаянии просто нет. Мое бессилие что-либо изменить затмевает все. Голова запрокидывается назад, каждый мускул в моем теле напрягается. Тело бьется в конвульсиях. Спазмы настолько сильные, что я с трудом могу дышать. Яд действует неотвратимо, тело больше не подчиняется мне, нет ни единого шанса сделать глоток желанного воздуха.