Тери Браун - Зимний цветок

— Видите ли, все несколько сложнее. Уэллсы и Бакстоны не слишком ладят друг с другом. Скорее, наоборот. Я фактически уверена, что мой дядя приравнивает семейство Уэллс к назойливым муравьям в корзинке для пикника. А тетя расстроится, поскольку Джон не принадлежит к высшему свету, и к тому же он младший сын, а значит, останется без наследства.

— Вот оно что. Так ваш избранник, мало того что не имеет подходящей родословной, — он еще и небогат. Двойной грех, так сказать.

— Именно, — вздохнула Ровена.

— Насколько далеко вы хотите завести этот фарс? До приема в честь помолвки? Или до свадьбы? И как собираетесь спасать меня от Джона? Вы же понимаете, что стоит ему прослышать о нашем обручении, и он ринется за моей головой? Невооруженным взглядом видно, что он по уши влюблен в вас.

Щеки Ровены загорелись. Она не смогла скрыть радостной улыбки.

— Обещаю, что помолвку мы вскоре разорвем. Но будет чудесно, если слухи продержатся хотя бы неделю. Все равно Джон скоро возвращается в Кент.

Себастьян поднялся и испытующе уставился на девушку:

— А что я получу взамен?

— Не знаю, — покачала головой та. — Развеете скуку?

— Возможно, но вы же понимаете, сколько хлопот возникнет у меня с матерью?

Ровена кивнула и затаила дыхание. Лорд Биллингсли вздохнул и покачал головой:

— Либо я бесхребетный дурень, либо готов пожертвовать головой ради любви. Что поделать. Мы оба знаем: у меня нет причин подыгрывать фальшивой помолвке, но я не могу отказать. Лучше сразу сообщить Джону, чтобы он услышал новости из наших уст.

— Спасибо. Вы чудесный человек, Себастьян. Пруденс совершила огромную ошибку.

Молодой человек сжал челюсти, но кивнул и протянул руку:

— Пожалуй, нам пора, дорогая?

Ровена с готовностью взяла его под локоть:

— Как скажешь, милый.

— Ты готова?

Виктория подавила ребяческое желание высунуть язык. Почему-то Лотти всегда действовала ей на нервы.

Девушка в последний раз поправила перед зеркалом прическу. Сегодня она надела тот же незадачливый костюм, в котором ходила к Волосатому Герберту. Ей хотелось, чтобы Марта воспринимала ее на равных, и Виктория поклялась вести себя при следующей встрече солидно и сдержанно.

— Готова, — откликнулась она и наградила свое отражение суровым кивком.

Надев темный плащ, она вместе с Лотти отправилась на метро в восточный район Лондона.

При выходе с перрона в нос ударил острый запах нечистот и мусора. В широких дверных проемах перекошенных кирпичных домов на корточках сидели дети. Они наблюдали за прохожими огромными голодными глазами. Ноги от холода оберегали обмотки из ветоши и газет. В одном из переулков Виктория увидела, как на огромной куче отбросов над трупом кошки дерутся крысы. По улицам расхаживали ярко накрашенные женщины с младенцами на руках. В ожидании захода солнца они торговали вразнос мылом и прочими мелочами.

Виктория понимала, что попала не только в другую часть города; она окунулась в совершенно иной мир. До сих пор ее жизнь ограничивалась безопасными оазисами Мейфэра, Белгравии и Сент-Джеймса. Естественно, Лотти она не сказала ни слова. Неказистая женщина постоянно излучала некое самодовольство, отчего в Виктории пробуждался дух противоречия, и она ни словом, ни жестом не выдала ужаса при виде окружающей грязи и нищеты.

Девушка крепче сжала губы и последовала за спутницей. Та наблюдала за ней краем глаза, будто осуждала за происхождение, воспитание и наивность. Но может, Лотти права. Почему она считает себя вправе обладать многим, когда у этих людей нет ничего? К горлу подступил ком, дышать становилось все труднее, и в конце концов Виктории пришлось замахать рукой и остановиться.

Лотти повернулась и сурово свела брови:

— Не стоит мешкать. Здесь небезопасно. — Но тут она хорошенько разглядела Викторию, и строгое лицо смягчилось. — Когда я попала сюда в первый раз, то плакала и не могла остановиться, — тихо призналась она.

— Я не плачу, — выдохнула Виктория и только сейчас поняла, что по лицу текут слезы.

Лотти подождала, пока она приведет себя в порядок.

— Я не могу быстро ходить, — призналась Виктория. — У меня случится приступ.

— И почему вы ничего не сказали? — сердито спросила Лотти. — У моей племянницы астма. — (Виктория поморщилась от ненавистного слова.) — Ингалятор у вас с собой?

Виктория показала на свой ридикюль. Она постепенно училась следить за собой. Да, ей не хотелось признаваться в болезни, но последний приступ у няни Айрис серьезно напугал.

— Ну хоть что-то. Анна постоянно забывает свой. На обратном пути попробуем поймать кеб до метро.

— А почему штаб находится здесь? — ощутив некоторую симпатию к спутнице, рискнула спросить Виктория.

— Денег нет, — коротко бросила Лотти. — Мы тратим все средства на борьбу с тиранией.

— Как?

— Всеми доступными способами.

Лотти потянула на себя дверь каменного строения, — судя по всему, когда-то оно служило конюшней.

Виктория подняла голову и принялась карабкаться по узкой лестнице. В воздухе стоял устойчивый запах конского навоза, так что догадки о былом предназначении места оказались верны. Тем не менее запах выгодно отличался от царящей на улице вони от мусора и нечистот, так что Виктория даже обрадовалась.

Наверху лестницы обнаружилась еще одна дверь. Перед тем как ее отпереть, Лотти постучала три раза.

— К чему такая секретность?

Лотти закатила глаза, и Виктория решила держать язык за зубами.

Помещение занимало весь второй этаж. Два окна выходили на улицу, по одному на каждой стороне, и еще два смотрели во двор. Однако судить об освещении не приходилось, поскольку все окна плотно закрывали ставни. У одной стены стоял большой печатный станок и длинная полка с железными плошками. Виктория приняла их за приспособления для глажки.

В углу пряталась слишком маленькая для такого пространства печь. Ее окружали столы, создавая своего рода барьер, так что до остального помещения тепло не доходило. У одного из столов три женщины что-то внимательно читали, заглядывая друг другу через плечо. Увидев Лотти и Викторию, Марта подошла к ним и радушно обняла.

— Какие новости? Что за катастрофы нам грозят сегодня? — спросила Лотти.

— Угля осталось часа на три. Полиция выкинула Сельму из тюрьмы и велела прекратить голодовку, пора платить аренду, а у нас шаром покати.

— Все как обычно, — улыбнулась Лотти.

— Как вам наш скромный штаб? — обратилась Марта к Виктории. — Машину в углу зовут Герда. Она моя радость, гордость и бич Божий.

— Постоянно ломается, — подтвердила Лотти.

— А что это? — спросила Виктория.

— Наш печатный пресс. — Марта оживленно замахала. — Идемте, покажу.

Она объяснила, как работает пресс и готовится к выпуску газета. Лицо Марты оживилось, а в голосе звучала искренняя страсть при воспоминаниях об учиненных несправедливостях.

Виктория живо припомнила унижение, испытанное в кабинете мистера Герберта, как чувствовала себя изгоем только благодаря своему полу. Грудь сжало от обиды, поскольку к девушке пришло понимание.

Если женщин не начнут воспринимать всерьез, ей никогда не доведется заниматься наукой. А для этого нужно, чтобы слабый пол получил для начала право голосовать и влиять на политику государства.

— Я хочу помочь! — вырвалось у Виктории. — Любым способом, каким смогу.

Темные глаза Марты загорелись.

— Никогда раньше не верила во вмешательство Божьего промысла, но сейчас мне кажется, что наши молитвы услышаны.

Виктория засмеялась:

— Мне давали разные прозвища, но еще никто не называл меня посланницей высших сил.

Марта отвела Викторию в укромный уголок, подальше от остальных.

— У меня много единомышленниц, и многие помощницы отлично справляются, но уже довольно давно я ищу кого-то, кто сумеет держать в уме всю картину. Того, кто станет моей правой рукой.

Она, приложив к губам палец, внимательно рассматривала Викторию. Та вытянулась: решалась ее судьба. Марта кивнула, будто пришла к какому-то выводу.

— Прошу прощения, я отлучусь на минуту.

Суфражистка приблизилась к Лотти и негромко с ней заговорила. Лотти бросала на Викторию взгляды и качала головой. В конце концов она пожала плечами.