— Сандра, дорогая, я ушел, — крикнул он любовнице сквозь запертую дверь ванной.
— Ах! — воскликнула Сандра. — Почему так скоро?
— До вечера, — сказал Ранджит и вышел из номера.
Через час он был уже у себя в комнате.
Облачившись в халат, он расхаживал из угла в угол и курил сигарету за сигаретой.
«Итак, дорогой Ранджит, — думал он, — разберемся: что, где и как. Кто нас обидел, когда и за что. Зиту надо срочно увезти и выяснить, кто здесь, в доме. Вероятно, это двойник Зиты. В полиции все перепутали. Надо срочно туда пойти и у соседей дома, где обитает Зита, выяснить, кем она назвалась, что не составит труда», — и он вышел из комнаты. В холле Ранджит увидел Бадринатха, сестру и священника.
— Свадьба? Придется с этим пока что подождать. В этом месяце совершается много обрядов. Освобожусь восемнадцатого числа, тогда пожалуйста! — донесся голос священнослужителя.
— Хорошо, я согласна! — сказала Каушалья.
— А если пораньше? До восемнадцатого-то вон еще сколько дней, — попробовал возразить Бадринатх.
— Это невозможно! Только восемнадцатого. Раньше не могу, — настаивал на своем священник.
— Ладно, пусть так, — согласился дядя.
— Вот и прекрасно! А теперь я должен откланяться, — и священник направился к выходу.
Проводив служителя культа, Бадринатх вошел в комнату к невесте.
— Итак, свадьба назначена на восемнадцатое число, — спокойно начал он.
— Так скоро? — встрепенулась Гита.
— Почему скоро? Восемнадцатое число, мне кажется, удобный срок, и все так находят.
— А нельзя отложить? — испуганно спросила Гита.
— Видишь ли, родители твоего жениха назначили нам этот срок, и неудобно отказываться. Если мы отложим свадьбу, они могут это неверно истолковать, и тогда…
— А разве можно спешить в таких делал? — прервала его Гита. — И вы же сами понимаете, что… — она умоляюще смотрела на дядю, не находя слов.
— Это тот случай, когда ты должна уступить. Я специально для свадьбы украшения заказал. Они уже давно готовы. Ну, а Рави — разве найдешь еще такого жениха? — ласково уговаривал ее Бадринатх. — Нет, я иду за твоими украшениями и слушать ничего не хочу! — заключил он, проявив твердость, несвойственную его характеру.
— Дядя!
— Что еще, доченька? — отозвался Бадринатх, остановившись у дверей.
— Ничего, — еле слышно сказала Гита.
— Все будет хорошо! — успокоил ее дядя.
Кроме веры в карму, в круговорот рождений, смертей и перевоплощений, в Индии сильно укоренен культ предков. С давно умершими предками разговаривают так же, как с живыми. Поэтому Гита в который раз подошла к портрету «родителей Зиты», подняла свои большие и грустные глаза и стала шептать, как молитву, слова, обращенные к ним. Ранджит вслушивался, спрятавшись за колонной. Это была исповедь молодого, чистого и страдающего сердца:
— Я не вправе называть вас моими родителями! Я не ваша дочь, но я назвалась ею. У меня для этого были серьезные причины. Мне не просто было решиться. Но так много было несправедливости в вашем доме, что я решилась и солгала, что я ваша дочь. Только вы одни можете меня понять и простить. Но ведь и вы не можете сказать, что мне делать? Здесь все считают меня вашей наследницей. Считают, что у меня есть какие-то права на внимание Рави, на его любовь. А я — Гита! Я всего лишь простая цыганка!
Девушка вытерла слезы краем сари и медленно пошла в сад.
Ранджит, уловив несколько важных для себя слов из ее исповеди, как тень, отделился от стены и скрылся в своей комнате.
Через несколько минут он мчался в такси на встречу с людьми Юсуфа. Во внутреннем кармане его пиджака лежала фотография Зиты.
— Остановите здесь! — скомандовал водителю Ранджит и, быстро расплатившись, вышел.
У кафи-хаус стояли двое мужчин в белых чалмах, опершись на ствол зонтичной акации.
Отвесив поклон, Ранджит извлек из кармана фотографию и передал ее одному из них, стоявшему ближе к нему, высокому, в темных очках.
— Вот ее фотография. Где она живет, я вам уже объяснял по телефону. Итак, узнайте, кто она и откуда, чем занимается.
— Да это же Гита! — воскликнул мужчина в темных очках и передал фотографию своему товарищу.
— Да, это она, танцовщица, циркачка. Она часто выступает на рынках, — подтвердил тот.
— Гита? Танцовщица? — изумленно переспросил Ранджит.
— Конечно, она. Нет никаких сомнений, — в один голос заверили двое.
— Она цыганка. И мы ее разыщем!
— Да ведь я сказал вам, где она живет! Вы должны проследить за ней и доставить в надежное место.
— Нет ничего проще, господин Ранджит! — ответил высокий в очках.
— Дня через два, я надеюсь, мы встретимся? Деньги получите сразу же после успешного завершения этой простой операции, — и, откланявшись, «клиент» остановил такси и поехал в полицейский участок.
Там его встретил сержант, который сидел за столом, медленно двигая челюстями, как жвачное животное. В его глазах застыли тупость и равнодушие.
Поприветствовав блюстителя порядка и представившись, Ранджит стал излагать цель своего визита:
— Не так давно, господин инспектор, вами была задержана и доставлена домой девушка по имени Зита, сбежавшая от своих опекунов, господина Бадринатха и госпожи Каушальи. Не могли бы вы показать мне ее дело?
— Дело я вам показать не могу, но фотографию беглянки и протокол, свидетельствующий о том, что она доставлена куда следует, можно!
Сержант позвонил.
Минут через пять вошел полицейский с папкой в правой руке и положил ее на стол перед сержантом. Тот открыл папку, и стал листать ее, отыскивая нужные ему страницы. Увидев фотографию девушки, он повернул папку к посетителю.
— Чья это фотография? — загадочно спросил Ранджит.
— Это? Это племянница господина Бадринатха, Зита.
— До вчерашнего дня и я так считал, но на карточке не Зита! Зита только похожа на нее. Здесь цыганка-танцовщица Гита! — невозмутимо солгал Ранджит, безошибочно рассчитав, что полиция сразу кинется к ним в дом и заберет лже-Зиту.
— Можете проверить, кто находится в доме господина Бадринатха: Гита или Зита, — добавил он.
Сержант поднял на него удивленные глаза:
— Где же тогда Зита?
— Вот и я хотел бы знать это. Разыщите мне ее как можно скорей! Даю срок: до восемнадцатого числа этого месяца она должна быть здесь! — повелительным тоном сказал Ранджит, уверенный, что полиция совершила явную ошибку, за которую сержанту не поздоровится от высшего начальства.
Сержант почесал затылок и сдвинул на лоб свою форменную фуражку с околышем лимонного цвета.
В день, когда должна была состояться свадьба, восемнадцатого числа рано утром, Зита направилась в храм, чтобы совершить благодарственный молебен в честь предстоящего события.
Поднявшись по каменным ступеням, она вошла под его своды. Сквозь благовонную дымку, исходившую от агарбатти, проступали очертания скульптур Рамы, Ситы и Ханумана — священной обезьяны, верного слуги Бога. Скульптура Рамы, украшенная огромным зеленоватым сапфиром, возвышалась в центре храма. Рядом — пожертвования: цветы и рис.
Зита внесла свою лепту: поставила рис в небольшой чашечке и две розы.
В храм вливались все новые и новые потоки верующих. Перед алтарем на низкой скамеечке сидел брахман, главный пуджари. Ученик протяжно читал листки санскритских молитв — мантр. Его голос, как горный ручей, то возвышался, то, словно обходя невидимые преграды, затихал мягкой волной и, журча, таял в дымке агарбатти.
Простояв в храме более часа, Зита собралась уходить. Она осторожно повернулась и слегка задела высокого старца в круглых темных очках и белой чалме. Извинившись, она направилась к выходу. На площадке ее кто-то задел локтем. Она оглянулась и узнала старого человека в темных очках, слепого, которого задела в храме. Слепец лихорадочно шарил посохом вокруг себя, видимо, потеряв ориентир.
— Осторожнее! Позвольте вам помочь! — уважительно обратилась к нему девушка.
— Ничего, я как-нибудь дойду до машины, — ответил тот и уронил свою палку.
Зита подняла ее и взяла слепого под руку.
— Я провожу вас. Вот ваша палка. Вот так, — и она помогла ему спуститься со ступеней.