Владимир Андреев - Зита и Гита

Адвокат Гупта несколько усталой походкой прошел в свой кабинет. Снял телефонную трубку и набрал номер.

— Алло! Мама, добрый день, это — я, Гупта. Если кто будет меня спрашивать, скажи — я сейчас буду. До встречи.

Он положил трубку. Подошел к окну, поднял жалюзи. Яркое солнце, голубизна моря и волны зелени ударили в усталые глаза.

Гупта немного повеселел.

Вошла секретарша.

— Сэр, вас спрашивает господин Рави.

— Хорошо, я возьму трубку, только прошу тебя, Сита, не называй меня «сэр», лучше по имени.

— Хорошо, простите, господин Гупта, — и секретарша, наклонив голову, с улыбкой закрыла за собой дверь.

— Я слушаю, — сказал в трубку Гупта.

Послышался легкий треск и щелчок, и мягкий баритон произнес знакомое со студенческих лет:

— Сенека приветствует Луцилия!

— О, Рави! Рад, рад, мой давний дружище и наставник, мой гуру и вдохновитель. Слушаю тебя.

— Гупта! Извини, я сразу начну без предисловий. Иду вперед, как боевой слон. Нам необходимо встретиться. Переговорить. У меня есть предложение.

— Что ж, дорогой Рави, я не имею никакого римского права тебе в этом отказать, — полушутя отвечал Гупта.

— Итак, — Гупта приподнял левую руку и посмотрел на часы, — сейчас половина второго. Давай, скажем, в два часа, в нашем с тобой кафе, в парке «Висячий сад».

— Прекрасно! — долетело из трубки и послышались короткие гудки, которые нервно постанывали, пока Гупта не положил трубку.

Он снял облегающий сюртук — черный ширвани, повесил его в шкаф. Вместо ширвани надел свободный белый пиджак европейского покроя и вышел из кабинета.

— Сита, — обратился он к секретарше, — позвони ко мне домой, я задерживаюсь, у меня важное свидание, а затем надо будет поехать по опекунским делам.

— Хорошо, господин Гупта. До свидания!

— До свидания, — произнес с облегчением Гупта, отвесив легкий поклон.

Он вышел на улицу и подозвал такси.

Легкий «Кабриолет» мчал Гупту по голубому полумесяцу Марин-драйв, — скоростному шоссе вдоль залива Бэк-Бэй — «жемчужному ожерелью».

Шофер, смуглый молодой парень, был молчалив, но чувствовалось — за рулем сидит не новичок.

— Господин, вот и Малабар-Хилл!

— Отлично! Благодарю вас.

— Не за что, господин. Храни вас Бог! — и водитель широко улыбнулся.

Расплатившись с шофером, Гупта поспешил к маленькому кафе под манговыми деревьями.

Он сел за свободный круглый белый столик из бамбукового дерева.

В кафе было уютно. Оно находилось на поляне среди мангового леса. В центре кафе красовалась великолепная арековая пальма.

Подошел официант и склонился над Гуптой.

— Мне два лимонада, фрукты и чай.

Официант удалился.

И вдруг Гупта почувствовал, что кто-то прикоснулся к его плечу. Он обернулся. Ну конечно, Рави! Гупта вскочил и друзья обменялись пожатиями рук:

— Рам, рам, Гупта!

— Рам, рам, Рави!

— Дорогой Гупта, — начал Рави, когда они уселись и стали потягивать лимонад. — У меня, собственно, нет никакого срочного дела и предложения; есть, правда, кое-что, но это — потом. Мне хотелось встретиться с тобой. И, зная, как мы оба заняты, я решил вытащить тебя на воздух, отдохнуть, поговорить, пообщаться. Ведь ты сам знаешь: телефон есть телефон. А в жизни между людьми важна встреча.

— Итак, за встречу! — усмехнулся Гупта и поднял бокал белого вина.

Друзья выпили и рассмеялись.

… Искусство духовного общения, как известно, в Индии развито довольно широко.

Умение слушать — отличительный дар этих бесед. Здесь исходят из убеждения, что разговор должен идти не на уровне слов, а выявить что-то, стоящее за словами, то, что на уровне сердца.

Это, естественно, не Сократовские беседы и не обычные диалоги. Подобные беседы превращаются как бы в совместные медитации.

Это на языке хинди называется «сатсанг», то есть ее особенность состоит в том, что направление ее — в сторону вечного, беспредельного.

Прошло уже полчаса, как друзья, однокашники по университету Гупта и Рави беседовали вдвоем на свежем ветерке, пробивающемся сквозь листву с бирюзовых волн Аравийского моря.

В кафе было немноголюдно. Единственный официант довольно умело и неслышно обслуживал клиентов. Бармен с широким лицом и красными толстыми руками мясника с изяществом слона наполнял бокалы и пиалы, выставлял на стойку небольшие подносы с бетелем, фруктами и сладостями.

— Недавно, Гупта, я прочел книгу, сборник статей об Индии. И что я открыл для себя? Ты будешь удивлен, — продолжал Рави, отпив из бокала глоток вина. — Ты прекрасно знаешь, как я ценю Редьярда Киплинга, этого английского писателя и поэта, с его бессмертным «Маугли». Но дело в том, Гупта, что Индию мало кто из иностранцев понимает, о своих я не говорю.

Так вот, Киплинг — не понял Индии. Не понял главного — ее духовности. Это лишний раз доказывает, как говорил мой отец, что англичане навязывали свой порядок и свое миропонимание.

А почему? Да потому, что человеческий разум ограничен, а духовное — бесконечно.

Аналитический ум приходит к выводу: «Во многой мудрости — много печали. Все суета сует». То есть заходит в тупик.

Мне понятен поиск Киплинга. Он вновь бросился из тупика к истоку, но к истоку не духовному, а животному в человеке. И беда его в том, что он не «расширил человеческого» в человеке, а, находя положительное в животном мире, так и увяз в своих духовных поисках там, не видя, что край света за первым углом».

Писать об Индии и не видеть того, что человек выше животного на Слово, а Слово — это разум, знание, сознание с Богом.

И нашему народу на протяжении веков это было известно, потому он и сохранил свою наивность, детскость, доверчивость. А ты знаешь, что эти качества беззащитны, как мишени.

Рави замолчал. Вытащил из бокового кармана аккуратно сложенный батистовый платок и промокнул росинки пота на лбу.

Гупта жестом подозвал официанта.

— Еще два чая, пожалуйста…

— Минуту, господин.

Официант удалился.

— Да, Рави, но ты вначале говорил, что был чем-то удивлен, когда прочел какую-то книгу, — напомнил ему Гупта, поправив воротник рубашки.

— Да, да, я как раз к этому и веду свою речь, дорогой Гупта. Киплинг пришел к тому, — продолжал Рави, — что удел человека — это борьба за жизнь, за выживание. И, обретя некую модель этой борьбы, насаждать ее по всему миру, нести «бремя белых», нести цивилизацию, а цивилизация, как тебе известно, мой бесценный друг Гупта, экстракт игры в жизнь, в жизнь не истинную, одухотворенную, а материальную, а человек уже давно выше этого, это пройденный этап еще со времен Ашшурбанипалов вавилонских. И метание человека, как зафлаженного волка, происходит на протяжении тысячелетий.

Убери цивилизацию, сдери ее — и человека нет, он дикий. Только культура стремится к искоренению зла, а цивилизация — к его «облагораживанию», в лучшем случае.

А все рядом. Все найдено. Бери, человек, пользуйся.

Так вот, я в этой книге прочел статьи Ромена Роллана — француза, но более всех меня потрясли русские риши: Афанасий Никитин — негоциант и русский князь Салтыков Алексей, сын Димитрия. И мне сдается, что только русским дан талант понимать чужое, иное, как свое, родное. Может быть, потому, что они в некоторой степени не совсем европейцы?.. — Рави помолчал.

Официант принес чай и поставил на белые салфетки каждому.

Гупта зачарованно, с глубоким вниманием слушал своего приятеля. Еще недавно, в университете, он был другим, а сейчас так вырос в познаниях. Он радовался в душе за него, а значит, и за себя. Ему было хорошо и спокойно.

Действительно, человек становится рабом своих представлений. А внутреннее познание ведет к единству бытия, приводит к радости величайшей. «Радость есть особая мудрость».

Официант принес кокосовую и рисовую воду со льдом.

Рави, вдохновенный, как Бог, поблагодарил официанта, огляделся вокруг, отпил из пиалы глоток чаю и сказал:

— Гупта, так вот, Салтыков приехал в Индию по приглашению англичан, как их гость. Рекомендательные письма были у него к английским губернаторам, и получал он приглашения на чисто колониальные увеселения. Но он отказывался от всего этого.