— Показе?

— В показе мод.

— Не уверен, что мне захочется это делать, — проговорил Макс.

— Я бы вам не советовал отказываться. — Тон у Дика был решительный и категоричный. — Раз уж вы ввязались в эту игру и хотите в ней преуспеть, мой вам совет: беритесь за все, за что только сможете. Учитесь. Показы, вероятнее всего, будут не здесь, а за границей. В Милане, Париже.

— Ну, тогда ничего, — поспешно согласился Макс.

— Паспорт у вас есть?[26]

— Разумеется, — удивился Макс.

— У многих ребят вашего возраста его еще нет. Послушайте, значит, я договариваюсь с Ричем, что в какой-то день на будущей неделе вы зайдете к нему.


Рич Фуллер бросил на Макса всего один-единственный взгляд и сразу же понял, что перед ним нечто гораздо более серьезное, нежели очередная модель, годная лишь на то, чтобы сделать несколько фотоподборок по модам или снять пару-другую рекламных роликов: перед ним была целая новая линия. Макс обладал — и Рич сразу же увидел это, еще только вглядываясь в темной комнате в первые контуры самых первых контактных отпечатков, что лежали перед ним в ванночке с проявителем, — обладал чем-то редким, захватывающим, каким-то особым, специфическим качеством, которое пока еще не встречалось в этой сфере. Он был красив, он был фотогеничен, он был изящен, на нем хорошо сидела одежда, но Рич понимал: ребят с такими качествами он сможет найти десятки, даже, пожалуй, сотни. В Максе поражало другое: какое-то странное, почти невероятное сочетание очевидной принадлежности к высшему обществу и — Рич порылся в памяти, подыскивая наиболее точное слово, — явного подонка. Сексапильного подонка. Макс был проституткой, но проституткой высокого происхождения. Вот он стоит — самонадеянный, с прекрасными манерами — и терпеливо выжидает момент, когда у него появится возможность продаться. Продаться, и притом очень дешево, любому, кто сумеет вызвать в нем сексуальный интерес. Потрудитесь только заинтриговать, возбудить, «завести» меня, говорили эти презрительно глядящие, пустоватые большие глаза, эти полные, капризно надутые губы, — и я ваш. Это был облик человека не столько сексуального, сколько стоящего на пороге открытия для себя секса: любопытствующего, голодного и откровенного в этих своих чувствах. С таким образом можно было продавать все, что угодно: одежду, продукты, настроения; но лучше всего можно было продавать самого Макса. Причем самым взыскательным покупателям, готовым хорошо платить.

Рич снял трубку и набрал номер Дика Крейса.

— На этом парне может получиться большущее дело, — выдохнул он.


Когда позвонил Дик Крейс, Макс как раз упаковывал чемоданы, собираясь в Нью-Йорк.

— Снимки неплохие, — сказал Крейс, — думаю, скоро я найду для вас работу. Вы сможете начать прямо сейчас? Встречаться, с кем необходимо, ну и так далее?

— Знаєте, — замялся Макс, — я собираюсь на пару недель в Штаты. Но после этого я свободен.

— Хорошо. Да у вас сейчас и не будет особой работы. Август всегда мертвое время. Но досье на себя вам надо начинать готовить. Так других планов у вас нет никаких? Поступать в колледж или что-нибудь в этом роде?

— Нет, — ответил Макс. — Никаких.

— Отлично. А в Штатах что вы собираетесь делать?

— Ничего особенного. Навещу бабушку, и только.


— Бабушка, можно я тебя кое о чем спрошу? Насчет мамы? — Выражение лица у Макса, когда он посмотрел на Бетси, было очень серьезное и уважительное; они сидели вдвоем в маленькой гостиной на верхнем этаже дома по 80-й Восточной улице; Фред III только что уехал в банк.

— Дорогой, конечно же, можно. Мне ничто не доставляет такого удовольствия, как возможность поговорить о ней. Такое ощущение, будто она сама на время возвращается сюда. — Бетси с трудом выдавила из себя слабую, но призванную показать бодрость улыбку. — А что именно тебя интересует?

— Разное. Прежде всего мне бы хотелось знать, какой она была в детстве, еще девочкой.

— Ну, тут я легко тебе отвечу. Она была просто самой очаровательной девчушкой. Очень красивой. Но вечно попадала в неприятности.

— Значит, я в нее пошел, — проговорил Макс. — Такой же непослушный.

— Может быть, и так, дорогой. Но только я бы не сказала, что она была такой уж непослушной, просто она всегда попадалась. А вот Малыш, твой дядя, каким-то образом не попадался никогда. И она была очень смелой, всегда противостояла твоему деду, доказывала свое. Возможно, я не должна тебе этого говорить, но он относился к ней слишком жестко. А она изо всех сил старалась быть хорошей, так прилежно училась и, конечно же, прекрасно танцевала, она даже хотела пойти на сцену, как вот сейчас Мелисса хочет, но только по характеру она очень сильно отличалась от Мелиссы, была менее… уверена в себе. Я тебе никогда не рассказывала о том, как она однажды убежала и…

Голос Бетси струился ровно, он был живой, наполненный теплом и любовью; Макс терпеливо слушал, хотя ему и было скучно. Его совершенно не интересовало, какой его мать была в детстве. Так прошло почти полчаса, они добрались до первого торжественного выхода Вирджинии в свет, и только тут Макс смог прервать бабушку, не опасаясь показаться невежливым.

— Если судить по твоим словам, она была неплохой девчонкой. Хотел бы я иметь возможность познакомиться с ней в то время. Но меня очень интересует ее работа. Потому что я думаю, а не заняться ли и мне тоже чем-то похожим.

— Правда, дорогой? — Бетси была явно удивлена: Макс никогда не обнаруживал ни малейших художественных наклонностей. — Но, видишь ли, она стала этим заниматься только спустя какое-то время после того, как закончила колледж.

— Правда? А ты не знаешь, у кого она училась, с кем работала, какие-нибудь другие подробности?

— Ну, Макс, это ведь было очень давно. Всех имен я и не помню. Она не училась этому специально, в колледже, а начала работать помощницей у миссис… как же ее звали? Адамсон… да, Адамсон. Это была очень приятная женщина и к тому же принадлежала к одной из самых лучших семей, только поэтому, конечно, ей и удавалось получать столько заказов: люди знали, что могут ей доверять. И она знала, что у Вирджинии тоже похожее происхождение, это было очень существенно. Вот так все и началось. Помню, самый первый заказ, который миссис Адамсон позволила ей выполнить самостоятельно, была детская комната в какой-то квартире на Саттон-плейс, и она так прекрасно там все сделала.

— Не сомневаюсь, — вставил Макс, раздумывая про себя, долго ли он еще сможет выслушивать все это. — Э-э… а у нее была когда-нибудь контора прямо здесь, в доме? Может быть, остались какие-нибудь записные книжки или что-то еще, где я мог бы найти адреса, имена?

— Нет, дорогой. Все свои книжки и дела она держала в Англии. Это я точно знаю. А в самое последнее время снимала под офис гостиничные номера. Она говорила, что хочет чувствовать себя абсолютно независимой. — Голос Бетси немного напрягся; эти воспоминания явно были для нее чем-то неприятны. — Жаль, что она так делала, потому что мне всегда очень нравились ее работы и я очень любила слушать, как она о них рассказывала, а иногда я даже что-то предлагала ей. Всякие мелочи, знаешь.

Макс попытался изобразить на своем лице сочувствие. Он отлично понимал, почему Вирджиния предпочитала работать в гостиницах.

О боже, какая тоска. Но ему необходимо до всего докопаться. Ему надо разузнать, чем занималась его мать весной 1966 года. С кем она тогда встречалась. В то время она была в Нью-Йорке — ну или по крайней мере в Америке — по делам и пробыла тут довольно долго. Это Макс знал точно. Он тоже просматривал ее дневники. Как и сестра до него.

— Да… а ее друзья в Нью-Йорке — кто они были? Мне почему-то кажется… — Он выдержал продуманную паузу, как бы испытывая колебания. — Я чувствую, что смогу ее лучше узнать и понять, если буду знать ее друзей. Мне хочется сделать так, чтобы она для меня оставалась живой. Понимаешь, что я имею в виду? Хочется знать всех ее подруг и друзей, — добавил он, изо всех сил стараясь, чтобы эти слова прозвучали как бы невзначай.

Бетси задумалась.

— Ну что ж, есть один человек, который, возможно, сумеет тебе помочь. В том числе и побольше узнать о ее работе. Его зовут… о господи, как же его зовут, совсем у меня память никудышная стала… Макс, дорогой, подожди немного, пожалуйста, сейчас я припомню…