— Да.

— И какое же несчастье занесло вас в этот Богом забытый город?

— Да так, — пожала плечами Шарлотта. — Возможность получить тут работу.

— Я бы на вашем месте поспешил домой. А в каком месте в Англии вы живете?

— В Уилтшире. — Шарлотта непроизвольно вспомнила невысокие холмы, Хартест, уютный огонь в печи на кухне, Няню, миссис Тэллоу, и при мысли обо всем этом снова залилась слезами.

— Никогда не был в Уилтшире, — задумчиво произнес он. — Я знаю только Лондон и Шотландию.

— У меня бабушка живет в Шотландии, — сквозь слезы проговорила Шарлотта.

— Правда? — переспросил он. — Интересно, может быть, мне доводилось с ней встречаться. Она, случайно, живет не в Эдинбурге?

В слове «Эдинбург» у него получилось не меньше пяти слогов; Шарлотта рассмеялась:

— Нет, не там.

— И кто же тот садист, который у вас тут боссом? Кстати, вы, случайно, не знаете Малыша Прэгера? Я его ищу.

— Ошиблись этажом, — объяснила Шарлотта. — Я вас провожу. Да, знаю. Он мой… — Она заставила себя остановиться. Ей вовсе не хотелось, чтобы этот сочувственно отнесшийся к ней незнакомец подумал, будто она набивает себе цену. — Он босс моего босса.

— Послушайте, я серьезно говорю: если вам тут не по душе, надо уходить. Нелепо тратить свою жизнь на то, что тебе не нравится. Я привык считать, что работа — это самое важное, что есть на свете. Точнее, возможность получать от нее удовлетворение.

— Я не могу уйти. — Шарлотта встала. — Честное слово, не могу. Хотя и очень бы хотела. Спасибо вам за сочувствие. И за платок. Пойдемте, я вас провожу.

Они прошли уже половину коридора и тут столкнулись с Фредом, который шествовал в облаке сигарного дыма, положив руку на плечо Фредди.

— Майкл! — воскликнул он. — Меня ищете?

— Нет, Малыша. Нам надо закончить с ним кое-какие дела. Я заблудился, и вот эта милая и довольно грустная девушка показывает мне дорогу к его кабинету. Надо лучше заботиться о своих сотрудниках, Фред. Когда я на нее наткнулся, она рыдала над вашими стенограммами.

— Правда? — с несколько зловещим оттенком в голосе переспросил Фред. — Ну что ж, тому, кто тут работает, надо уметь быть жизнестойким. И, честное слово, у меня нет времени заниматься каждым эмоциональным срывом. Хорошо, Шарлотта, я провожу мистера Браунинга в кабинет Малыша.

Шарлотта слабо улыбнулась своему новому знакомому и пошла назад в свой кабинет. Так, значит, это он и есть, тот самый легендарный Майкл Браунинг. То, что «Прэгерс» станет теперь вести некоторые его дела, было для банка огромнейшим и очень важным приобретением. Насколько слышала Шарлотта, Майкл Браунинг стоил сейчас около трех миллиардов долларов; источником этих средств в основном была созданная им сеть супермаркетов; и он оказался совсем не таким, каким рисовался ее воображению на основании услышанных когда-то, проникнутых благоговейным трепетом описаний. Через две недели после того, как она появилась в банке, Гейб делал для Браунинга какой-то материал и буквально заходился тогда в пароксизмах нервотрепки и показной активности. Шарлотте никогда бы и в голову не пришло, что человек, ставший причиной всей этой лихорадочной деятельности, способен носить с собой запасные платки на тот случай, если ему попадутся рыдающие женщины, и может тратить время на то, чтобы выслушивать их жалобы. Если бы ей представилась хоть малейшая возможность, она могла бы без всяких усилий влюбиться в этого Майкла Браунинга; но, конечно, такой возможности у нее не будет.

Она только устроилась за столом и принялась просматривать оставленные Гейбом бумаги, как зазвонил телефон. Это был Фред.

— Зайди-ка ко мне, — распорядился он без всякого выражения.

Шарлотта быстренько причесалась, побрызгалась «Диориссимо», набросала немного грима на свое все еще заплаканное лицо и снова вышла в коридор. Если ей предстоит удовольствие возобновить знакомство с Майклом Браунингом, то она должна выглядеть как можно лучше.

Но нет: Фред был у себя в кабинете один.

— Как ты смеешь, — заговорил он, — плакаться и жаловаться клиенту? Важному клиенту. Как ты смеешь?

Он был страшно рассержен; Шарлотта, не привыкшая видеть в его глазах ничего, кроме обожания, вдруг открыла для себя совершенно нового Фреда Прэгера и поняла, почему все его так боятся. Но тем не менее спокойно, не мигая, встретила его взгляд:

— Я не знала, что он клиент, и я ему не жаловалась. Он… сам наткнулся на меня. Когда я плакала.

— Плакала! На работе! — Фред с презрением посмотрел на нее. — Боже мой, Шарлотта, сколько тебе лет и как, по-твоему, для чего ты тут находишься? Здесь тебе не домашняя вечеринка, здесь занимаются бизнесом! Каждый день на несколько миллиардов долларов! Постарайся, пожалуйста, это понять, запомнить и выработать у себя к этому профессиональное отношение.

— Но…

— Шарлотта, у тебя здесь противоестественно привилегированное положение!

— Ничего подобного! Это не так. Гейб Хоффман обращается со мной как с… как с каким-нибудь дерьмом.

— А в твою красивую, избалованную головку никогда не приходила мысль, почему он так себя ведет? Потому что когда-нибудь, в один прекрасный день, если только мне не изменит мое терпение и Малышу не изменит его терпение, ты сама окажешься в таком положении, что сможешь обращаться с Гейбом Хоффманом как с дерьмом. И он это знает. Такая возможность может оказаться тебе очень по душе. Но уверяю тебя, Шарлотта, ему она не по душе. Он просто сейчас как бы мстит тебе за это заранее. До того, как произойдет то, что может потребовать мщения, а не после. Постарайся это запомнить. И впредь веди себя как следует, иначе никакого будущего у тебя может здесь и не быть. Никогда.


На Рождество Шарлотта уехала домой — измученная, отчаявшаяся, с горечью в сердце. Дома она сумела убедить всех в том, что живет там великолепной жизнью; всех, кроме Няни, которая в День подарков[28] обнаружила ее в библиотеке, где Шарлотта сидела, тупо уставившись в окно ничего не видящим взглядом.

— Не очень здорово тебе в банке, как я понимаю? — спросила она.

— Не очень, — ответила Шарлотта. Она чувствовала себя слишком усталой, и спорить с Няней ей не хотелось. — А как ты узнала?

— Ты пополнела, — сердито объяснила Няня. — Ты всегда ешь слишком много сладостей, когда из-за чего-нибудь расстраиваешься.


В Нью-Йорк она вернулась второго января, а третьего уже вышла на работу; по дороге в метро она чувствовала себя такой несчастной, как никогда в жизни, если не считать того времени, когда умерла мама. На остановке возле Уолл-стрит она очень медленно поднялась в город и пошла по Вильям-стрит в сторону Пайн-стрит. Часы показывали семь утра, на улице еще стояла темень. В узких улочках было так же мрачно, как у нее на сердце. Она вспомнила, в каком радостном возбуждении летела по этим же улицам в самый первый раз, и у нее даже появилась на мгновение мысль, стоило ли ей вообще все это начинать. Но она тут же в самом прямом смысле слова сжала зубы. «Так не пойдет, Шарлотта Уэллес, — произнесла она вслух. — Ну-ка, возьми себя в руки».

Едва только она вошла в дверь и взяла ключ, как внизу, у лестницы вдруг откуда-то появился Малыш. Он был очень бледен и тяжело дышал.

— Малыш! — По взаимному согласию они отказались от употребления слова «дядя». — С Новым тебя…

Малыш не обратил на нее никакого внимания. Он даже не заметил ее. Он просто прошел мимо и вышел на улицу. Шарлотта никогда еще не видела такой ярости и такой решимости на его обычно добродушном лице.


В этот день Малыш пришел в банк с самого раннего утра, прошел прямо в кабинет Фреда и заявил ему, что просит Мэри Роуз о разводе.

— У него явно есть… любовница, — рассказывала потом Бетси Шарлотте, не в силах посмотреть ей в глаза, — и эта любовница беременна.

— Беременна! — поразилась Шарлотта. Она немного помолчала, а потом в ней заговорила английская школьница. — О боже! — Она разрывалась между потрясением оттого, что человек такого возраста, как ее дядя, может проявлять подобную глупость и безответственность, и скрытым удовольствием при мысли о том, что у дяди, которого она так любила, есть все-таки хоть какие-то радости в жизни.

— Да, дорогая. Извини, тебе это все, наверное, очень неприятно. Насколько я понимаю, эта женщина живет в Лондоне. Она англичанка.