Ребята рассказывали мне, что Вэдэха одно из мест в городе, где встречаются неформалы. Я не знала, чем отличаются неформалы от остальных людей. Тогда мне стали объяснять и это. Насколько я поняла, неформалами называются те люди, которые примыкают к разным необычным движениям или направлениям в искусстве. Они слушают свою музыку, одеваются по своей моде, собираются в определенных местах, у них существуют всякие странные ритуалы, общие интересы и еще много чего, всего не запомнишь. Андрей еще называл их альтернативщиками, это значит – другими, отличными от всех остальных.

Мы шли вдоль киосков, торгующих всякой всячиной, ребята то и дело останавливались и рассматривали какие-то безделушки.

Они звали меня, чтоб я тоже посмотрела, присоединилась и приобщилась.

Они говорили о субкультуре, всевозможных течениях, группах, приверженцах… Да я всего и не запомнила. Поняла только, что здесь можно купить всякие знаки, подтверждающие эту самую приверженность.

– Выбери себе что-нибудь на память, – настаивали ребята.

Я пожимала плечами и отнекивалась. Куда я это буду носить? Но они подводили меня к прилавкам, извлекали какие-то колечки, сережки, ремешки, кулончики, заколки. Я отшучивалась и одновременно представляла себе маму, как бы она посмотрела на меня, если бы я стала носить все эти неформальные штуки.

Но ребята продолжали дурачиться. В одном месте продавали ободки для волос, мы остановились. Паша надевал мне на голову очередной ободок, Андрей фоткал и показывал результат.

Я никак не могла выбрать. Все время спрашивала, сомневалась.

Андрей сначала настаивал на том, чтоб я решила сама, потом ему это надоело, и он остановился на черном ободке с черепами, сказал «с черепушками». И правда, они же маленькие и совсем не страшные, эти черепушки.

Потом мы просто гуляли. Ребята пытались что-то рассказывать, я почти не слушала. Наблюдала за Андреем, ждала сама не знаю чего. Они все время хохмили, а я не понимала их шуток, может быть, потому что все время думала об Андрее. Они пытались развлечь меня, а я была как деревянная.

Я в очередной раз попыталась взять Андрея за руку, он странно дернулся, как будто ему это было неприятно. Я смутилась, отступила. А он стал рассказывать о своих знакомых девушках. И снова они с Пашей перешучивались, а я чувствовала себя глупо.

Нашли пустую скамейку и уселись на нее. Холода я не чувствовала. Андрей начал демонстрировать нам с Пашей снимки в своем телефоне. Сначала он показал фотки со мной, те, что он снимал под Звенигородом, потом я увидела снимки других девчонок. Их было много. Разные девушки мелькали передо мной: они смеялись, позировали, некоторые были полуодеты… У меня пересохли губы, и кровь прихлынула к щекам. Я перестала различать лица и фигуры, они все превратились в цветные пятна, поплыли, и я поняла, что это слезы, что я вот-вот расплачусь. Андрей перечислял имена, какие-то смешные случаи. Я постаралась взять себя в руки, нашла в себе силы улыбнуться. Повернулась к Паше и, почти не соображая, что я делаю, повисла у него на плече. Надо было доказать самой себе и Андрею, что мне наплевать на него. Что у меня парней – пруд пруди! Ах нет, ведь я же все о себе ему рассказала! Так вот почему он предупреждал меня не доверять первому встречному… А я-то дура!

Паша усмехнулся и сообщил мне, что он давно встречается с девушкой, и тоже показал ее снимок в своем телефоне. Она была рыженькая, симпатичная, так хорошо улыбалась…

Я совершенно растерялась, отшатнулась от него и, сжавшись, замерла на скамейке между ними. Я не знала, что делать дальше и как себя вести.

Андрей снова все решил за меня. Он посмотрел на часы и позвонил Жене. Чем дольше он говорил с ней, тем больше хмурился.

– Тебе пора домой, – заявил он, закончив разговаривать.

Я молча склонила голову. Обман раскрылся. Мой телефон был выключен, чтобы мама не донимала меня звонками. Но я совершенно забыла о Жене!

До метро мы шли, не говоря друг другу ни слова.

Когда доехали до моей станции, Андрей еще раз позвонил и сказал, что все в порядке, мы на месте.

Проводив меня до дома, он буркнул:

– Ты меня подставила.

Потом они с Пашей ушли, а я осталась наедине с запертой дверью подъезда. Снова железная дверь! Прежде чем войти в квартиру, я сняла ободок с черепушками и спрятала его под курткой.

Женя обиделась. Правда, она не читала мне нотаций, только сказала, что так не делают и что ей пришлось весь вечер отдуваться за меня перед мамой.

Я забилась в угол, как бывало дома после скандалов, и приготовилась молчать весь вечер.

Женя походила туда-сюда по комнате и неожиданно предложила:

– Хочешь погулять?

Я согласилась. И не потому, что снова хотела на улицу. А потому, что предложение было необычным и неожиданным.

Но прежде чем выйти, Женя велела мне включить телефон и позвонить маме.

– Я соврала, сказала ей, что ты возле дома дышишь свежим воздухом, так что не подведи меня, – сообщила Женя.

Я видела, как ей неприятно все это говорить. Вспомнила бабушку, которая всегда меня выгораживала. Но ведь я никогда не задумывалась над этим. Мама постоянно меня ругает, бабушка старается прикрыть. Я так привыкла. А сейчас выходило, что Женя, вместо того чтоб отругать меня, сама же и выгородила…

Я позвонила, выслушала очередную мамину тираду о том, как я должна себя вести, подтвердила Женины слова, соврала, что у меня разрядился телефон, все, как обычно.

Потом Женя накормила меня ужином. Есть не хотелось, но я заставила себя, просто чтоб не возникло лишних вопросов.

Я думала: вот сейчас Женя станет меня воспитывать. Скажет, что она за меня отвечает, что я должна думать не только о себе. Потом про чувство ответственности и про то, что ей пришлось ради меня врать моей маме. Но Женя повела себя совсем не так. Они все здесь словно сговорились. Все, с кем мне довелось познакомиться в этом городе, вели себя непредсказуемо. От этого я терялась.

Мы шли с Женей по ярко освещенным улицам среди тысяч и тысяч гуляющих или спешащих куда-то людей, машины чуть двигались в вечерних пробках, повсюду горели и переливались огни, и у меня было ощущение праздника, как будто вот-вот наступит Новый год.

Женя рассказывала о моем папе. Он был старше ее на несколько лет. Но при этом в детстве они были очень дружны. Когда папа брал ее с собой в свою компанию, Женя просто прыгала от счастья, потому что с ним было очень интересно, гораздо интереснее, чем со сверстниками.

Она рассказывала, а я молчала и думала о папе. О том, что мы давно никуда не ходили вместе. О том, что он так увлекательно мог говорить о совершенно простых вещах и что надо бы как-нибудь попытаться наладить с ним отношения.

Еще Женя спрашивала, куда я хочу поступать. Вопрос требовал ответа, а у меня его не было.

– Ты ведь очень хорошо учишься, – сказала Женя, – у тебя есть шанс поступить в Москве. Ты думала об этом?

Ха! Думала… Я могу думать о чем угодно. Только кто меня станет слушать.

Она снова прочитала мои мысли:

– Ты уже определилась? Говорила с родителями?

– Нет…

Она вздохнула.

– Пойдешь куда скажут? – осторожно спросила она.

– А что мне остается? Можно подумать, меня из дома выпустят… Спрячут паспорт, и все.

– Ну, – Женя усмехнулась невесело, – удержать человека трудно. Знаешь, у моей Татьяны была довольно сложная обстановка в семье. Там мама жесткая женщина. Так вот, в шестнадцать лет Татьяна устроилась на работу. Работала, училась, а когда окончила школу, вообще ушла из дома. Я не призываю тебя к тому же, просто привожу пример.

Я задумалась. Уйти из дома? Немного страшно. Я ведь никогда не жила одна, ничего не умею, да и не хочу. Наверное, во мне что-то не так. Но, с другой стороны: если я еще немного поживу с родителями, то просто сойду с ума!

Конечно, Жене я не стала об этом говорить. Разве она способна меня понять?

Разве взрослые вообще способны понимать?

Женя не настаивала на ответе. Узнала осторожно, что я собираюсь делать завтра.

– Ничего, – ответила я.

Ах, если бы можно было рассказать ей про Андрея! Мучительно хотелось поговорить с кем-нибудь. Но с кем? С Полиной или Элей можно было бы… но тут я вспомнила о том, как Андрей предупреждал меня о малознакомых людях. Нет, есть вещи, которые надо держать при себе. Это тяжело, даже больно. Но надо!

А Женя снова ничего не спросила и не выясняла. Как будто ее это не касается. Я тут же одернула себя: вот именно, не касается! Это только мое.