— И зачем тебе эта гильза? — с недоумением спросил Байрамгельды. — Чай хочешь кипятить?..
— Напрасно, мой друг, гадаешь, — ответил Клычли, любуясь сверкающей гильзой. — Все равно не узнаешь. Лучше позови сюда Аннамухамеда.
Тот пришел и стал тоже наблюдать за работой Клычли. Ждал, пока он закончит ее.
— Ну, вот… Теперь, кажется, и за дело можно приниматься, — сунув подмышку гильзу, поднялся Клычли.
— За какое? — удивился бригадир.
— Прошу следовать за мной. Дорогой узнаете, — был ответ.
Подчиняясь воле Комиссара, Аннамухамед и бригадир молча двинулись за ним.
…Спустившись с песчаного откоса, Клычли Аширов и его спутники пересекли плотину, прошли еще с километр по предгорной низине и остановились. Клычли обвел взглядом окрестность: горы, плотину и лежавшую между ними лощину, словно желая убедиться, правильно ли он выбрал место для остановки. Потом, глянув на бригадира и указав рукою на свободное перед собою место, спросил:
— Это дно водохранилища?
— Дно. Но месяца через два и здесь заплещется, водичка. А что?
Не ответив на вопрос, Клычли подошел к небольшому барханчику, покрытому мелкой рябью и много раз перевеянному степными ветрами, опустился на колени и доверху наполнил гильзу чистейшим золотым песком.
— Вот, Айна, тебе подарок для поездки в Ульяновск, — сказал Комиссар, протягивая гильзу молодому бульдозеристу. — Главное сделано. Осталось немного: забить эту гильзу круглым деревянным срезом и подпись выбить. Ну, скажем, хотя бы такую:
«Здесь хранится земля со дна Копетдагского рукотворного моря в Туркмении, расположенного на трассе Каракумского канала имени Владимира Ильича Ленина.
От коллектива строителей».
— И все! Больше ничего не нужно.
— Клычли-ага, ты молодец! — воскликнул Байрамгельды, обнимая друга. — Все придумано здорово и все в этом подарке имеет глубокое значение: военная, отстрелянная гильза и мирная земля. Со дна моря!.. Выходит, не зря зовем мы тебя Комиссаром, умная ты голова!
Похвала бригадира смутила Клычли. Он краснел, отворачивался от прямого взгляда своих друзей и несколько раз повторил:
— Да ну вас! Нашли за что хвалить…
Не спеша пошли обратно.
У бригадира и Клычли настроение было доброе, веселое. Только Аннамухаммед вроде бы чем-то был озабочен.
— Ну, а ты чем недоволен? — спросил Байрамгельды, поворачиваясь к Аннамухаммеду.
— Да все о тексте думаю! — не поднимая головы, признался он. — Не мастер я по этой части. Иной раз письмо сяду писать, и то не выходит. А тут речь надо произнести. И где? На родине Ленина, в день открытия мемориала. Клычли-ага, вот если бы ты и в этом деле подсобил…
Не меняя веселого выражения лица, Клычли ответил:
— Твоя просьба, Анна, напомнила мне одну фронтовую поговорку: «Нет ли у тебя табачку, а то у меня спичек нет!» Это шутка, конечно. И ты на нее не сердись. Если надо, то и с текстом помогу. Только будет ли прок от моей помощи? Я ведь тоже не Шолохов и не Кербабаев. И все же, по-моему, весь секрет любого сочинения или речи в их простоте. Чем проще слова, короче, яснее фраза, тем они доходчивее, сильнее.
— Это я тоже заметил, — уныло произнес Аннамухаммед. — Да беда в том, что не знаю, с чего начать. Хоть разбейся, а начало не выходит! Вся надежда на тебя, Клычли-ага…
Комиссар ответил не сразу. Увязая в песке и с трудом одолевая подъем, становившийся все круче и круче, все трое шли какое-то время молча.
— Конечно, хорошо бы начать твое выступление с какой-нибудь яркой пословицы, — посоветовал Клычли-ага. — Пословица, брат, подобно бриллианту, придаст речи и блеск, и глубину. Вот и надо в самом начале, сделать упор на нее, на пословицу. Пусть она и выразит главную мысль о том, каким бесценным даром в нашем горячем крае является живительная влага, вода. Пословиц на этот счет немало, но свежих, не тронутых, почти не осталось. А потом я перешел бы к рассказу о Ленине… Да, да! О нем! — Клычли быстро посмотрел на своих товарищей. — О его душевной щедрости, чуткости, доброте, о его прозорливости. Эти черты ленинского характера туркмены узнали давно, еще тогда, когда Советской власти шел всего второй год. Уже тогда Ленин хорошо знал все наши беды и нужды. И не только наши — всех народов бывшей царской окраины. А ведь от Москвы до Средней Азии — не одна тысяча километров!
Зная о том, как тяжело мы живем, Ленин старался помочь нам, хотя и в России в это время жилось несладко: шла гражданская война. Рука голода крепко держала людей за горло. На счету каждая копейка. Но Ленин и Совнарком сумели все-таки выкроить деньги для Средней Азии, которые пошли на развитие местного земледелия. Об этом разве забудешь? И ты, Анна, непременно скажи о той, ленинской заботе. Скажи, что туркмены помнят ее. Теперь другое дело. Благодаря свободе, завоеванной под руководством великого Ленина, мы обрели такие силы и такие крылья, что нам по плечу любые дела! И мы покорили одну из самых своенравных рек на земле — могучую Амударью, строим самый крупный на нашей планете Каракумский канал. И не было бы у нас никогда таких успехов, если бы не братская помощь народов нашей страны. Это очень важная мысль и ты подчеркни ее в своем выступлении, Анна.
Канал достиг уже тысячного километра и скоро дойдет до самых западных точек Туркмении: Красноводска и Бекдаша. Принесет он жизнь и Мешед-Мессерианскому плато, где раскинется новый, невиданный оазис субтропических растений. На трассе канала мы создаем моря. Одно из них — недалеко от Ашхабада. Это наше, Копетдагское море. Когда ты дойдешь до этих слов, не забудь, Анна, показать участникам торжественного собрания вот эту гильзу с землей со дна водохранилища. Пусть все видят, что ты говоришь правду!
Клычли замолчал, подумал о чем-то и после паузы добавил:
— Ну, а все остальное скажешь сам, без моей подсказки.
Последние слова Клычли произнес уже на вершине холма, недалеко от бригадного стана.
Увидев бригадира и его спутников, Курбанклыч Шириев просиял:
— Наконец-то явились пропащие!
Все утро Курбанклыч ломал голову, куда же они исчезли, какие такие неотложные дела подняли их чуть свет. Но как ни ломал голову, ответа не находил.
Оглядев вернувшихся товарищей, Курбанклыч понял, что дела у них и в самом деле были, кажется, непростые: лица озабочены, разговор серьезный. Обратил он внимание и на медную гильзу, которую нес Аннамухаммед.
— Куда это вы сбежали в такую рань? — изнемогая от любопытства, крикнул Шириев, как только увидел своих товарищей на склоне увала.
— Не скажем! Будешь много знать — быстро состаришься, — уклончиво ответил Байрамгельды.
— Клычли-ага, и ты не скажешь? — обратился Курбанклыч к Комиссару.
— Нет, не скажу!
— Почему?
— Болтун — находка для шпиона, — пошутил Клычли. — Так учили нас в годы войны.
— Да, ну вас! Несерьезный вы народ, — обиделся Курбанклыч.
— Ладно, не серчай, — сказал ему Байрамгельды миролюбиво. — Ты лучше доложи, как у тебя с завтраком? Мы голодны, как волки.
— Второй уж раз разогреваю…
— Значит, готово? — обрадовался Байрамгельды. — Тогда скорее стели сачак и подавай еду. Мы закусим, подобреем и тогда все, все тебе расскажем!
Оставшиеся до отъезда дни Аинамухаммед писал текст. Он мало разговаривал, часто уединялся и, склонившись над листами ученической тетради, все писал и писал. Иногда к нему присоединялся Клычли-ага. Они долго вели беседу, обсуждая написанное, вносили в него поправки, дополнения.
И только перед самым отъездом в Ульяновск Анна снова стал таким, как прежде: веселым, общительным. Он много шутил, смеялся и даже вполголоса что-то напевал. Веселость шла ему. Когда он улыбался, его глаза немного сужались, и в них загоралась золотая лукавая искорка. Прямой нос слегка расширялся и смуглое мужественное лицо вдруг озарялось ослепительным блеском белых, ровных зубов.
Провожали Анна всей бригадой до самого аэропорта. Гул самолетов заглушал голоса людей. Но несмотря на эту обычную помеху, друзья успели высказать Анна все самые добрые и сердечные пожелания.
…Аннамухаммед и его спутники прилетели в Ульяновск за несколько дней до Ленинского юбилея. Никто из них до этого здесь не был, и, естественно, решено было не терять времени и прямо на следующий день с утра начать знакомство с городом. Кто знает, придется ли снова когда-нибудь побывать на этой священной волжской земле, где прошли детство и юность великого человека, указавшего миру путь в светлое будущее.