– Подпись тут неразборчива – с краю бумага рассыпалась, – закончил Алеша. Некоторое время они молчали, глядя друг на друга, не в силах обсуждать прочитанное… Вера, поймав в зеркальце свое отражение, вспомнила, что в ушах ее все еще вдеты бесценные изумрудные серьги. В этой горячке она о них совсем позабыла! Так же молча Вера вынула серьги из ушей, завернула в салфетку и положила в бардачок возле теперь бесполезной карты.
– Круг замкнулся, – сказала она пересохшими губами.
– Да… он замкнулся на нас! – подтвердил Алексей. – Все повторяется. И от судьбы не уйдешь! Вот что следует из этого предупреждения, посланного для нас из стародавних времен.
– Нет, неправда! Мы все-таки кое-что изменили: вспомни письмо отца – рыбка сгинула, клад тоже пропал, а значит, наш род освобожден от заклятья. А теперь едем!
– Да, пора. Дома, говорят, и стены помогают! – кивнул Алексей, поворачивая ключ в замке зажигания.
– Но мы поедем не домой.
– А куда же? – Он удивленно уставился на нее.
– На подворье Валаамского монастыря – к отцу Александру. – И Вера, перехватив его недоумевающий взгляд, добавила: – Я вчера была у него. Случайно… Словно кто-то привел меня, вот… как к тебе. И я все ему рассказала.
– Что «все»? – Его удивление все возрастало.
– Про нас! – Она протестующе мотнула головой. – Не выспрашивай меня сейчас! Пожалуйста… У меня все это не укладывается в голове. А он нам поможет. Он велел, как только с кладом покончим, сейчас же к нему!
– Зря ты мне ничего не сказала! – Алексей нажал на педаль газа, аккуратно вывел машину с обочины на шоссе, переключил скорость и понесся к Москве…
Ровно в двенадцать ночи Вера с Алексеем звонили в дверь квартиры отца Александра на Пречистенке. Отец Александр нисколько не удивился ни их визиту, ни столь позднему часу вторжения, – взглянув на них, посеревших от усталости, еле держащихся на ногах, перепачканных глиной, он все понял. Казалось, что он понял не только то, откуда они к нему явились, – он знал обо всем, что с ними произошло, вплоть до последнего потрясения – содержания попавшего к ним послания… Они готовы были поклясться, что священник был ясновидящим! Им такое было не дано, да и к лучшему – уж больно опасными казались теперь попытки приблизиться к сокрытому от людей тайному знанию…
Отец Александр провел своих поздних гостей в комнату, предложив им сначала помыться и перекусить. Они, поблагодарив, отказались – сильнее всего было в них сейчас желание говорить с ним, слушать его – некое шестое чувство говорило обоим, что отец Александр посвящен в какую-то самую важную тайну их рода, о которой они не знали!
– Ну что ж, дорогие мои, поздравляю вас – вы победили!
Священник стоял перед ними, высокий, прямой, сложив руки на груди. Гостей же он усадил в кресло и попросил монашку, приставленную вести его домашнее хозяйство, приготовить для них крепкий кофе.
Вера с Алексеем глядели на отца Александра во все глаза, и на устах их замер вопрос: в чем же была их победа?..
– Прежде всего, вы выполнили волю Владимира Андреевича, а это победа, потому что исполнить его волю вам было немыслимо трудно по известным мне обстоятельствам. Однако вы с собой справились!
Алеша быстрым и незаметным движением пожал Вере руку, – они сидели рядком на диванчике, откинувшись на целую груду вышитых шелком подушек.
Однако от глаза отца Александра ничто не ускользало, – заметив это тайное рукопожатие, он отошел к окну, улыбнулся, чрезвычайно довольный, и раздернул занавески.
В окно пристально глянула полная, все знающая луна.
– Где твоя рыбка, Вера? – отвернувшись от окна, спросил отец Александр.
– Она… в яме. Под землю ушла. Там не земля была, а пучина бездонная. Она вся ходуном ходила, булькала… бр-р-р-р! – Она вынула из кармана уже порядком испачканный платок и принялась мять его в руках, как будто хотела оттереть следы той земли. – И золотая рыбка… она утонула.
– То есть, можно сказать, исчезла с лица земли? – переспросил отец Александр.
– Именно так! Она канула в Лету, – подтвердил Алексей.
– Вот вам и главное доказательство вашей победы. Победы не в простом, житейском смысле слова – вам за нее не дадут медаль… Эта победа из области метафизики. Она – над временем, над судьбой… Вы замкнули круг, соединили концы невидимой глазом цепочки – и тем побороли вековое чудовищное заклятье! Вы победили одного из самых сильных слуг Люцифера, который мог воплощаться из века в век с помощью власти, данной им золотой рыбке. Помните, отец вам писал, что родовое проклятье тогда потеряет силу, когда рыбка бесследно исчезнет с лица земли… Именно это и случилось, не так ли?
– На здоровьице, миленькие, пейте кофеек! Горя-я-ченький… – Вошедшая старушка монашенка, поклонившись, поставила перед гостями поднос с двумя чашечками, в которых дымился ароматный кофе, сахарницей, тарелкой с румяными пирожками и плетеной сухарницей с круглыми печеньицами.
– Спасибо! – воскликнули в один голос Вера с Алешей сиплыми от волнения голосами.
– Ах, отец архиерей, – подплыла она меленькими шажками к стоявшему у окна отцу Александру, – какие у вас голубочки-то славные!
Старушка, видно, была глуховата и думала, что слов, произнесенных ею на ухо отцу архиерею, никто, кроме него, не услышит. Однако ее громкий шепот раскатился по комнате и заставил гостей залиться краской…
Подметив и это, отец Александр отпустил монашенку и сел перед своими смущенными друзьями.
– Голубочки… Хм! Ну и глаз у матушки Евдокии… А вы не смущайтесь! Не вам, победителям, смущаться – вон какой груз тяжкий скинули с земли-матушки… Какого врага победили! Теперь отец твой, Верушка, там, на небесах, не нарадуется – род его свободен теперь, а значит – и ты свободна… – Он выпрямился во весь рост, голос его нарастал, словно старался он передать глас неслышимый – волю небес!
Вера, поддавшись его порыву, медленно приподнялась с дивана и тоже вытянулась в струну, став перед священником. Она трепетала от предчувствия близости самой важной минуты в своей жизни…
– Вы сказали… мой отец… – начала она и недоговорила…
– Да. Ты не ослышалась, девочка. Ты – единственное родное дитя Владимира Андреевича Даровацкого. Потому что Алеша – его приемный сын!
Алексей вскочил, опрокинув поднос с чашечками и сухариками, всполошенно взмахнул руками, глядя на учиненный разгром, и отскочил в сторону – разлившийся кофе змейкой потек ему под ноги.
– Простите… отец Александр!
– Отец Александр!
Эти два возгласа вырвались одновременно. Вера уже не старалась унять дрожь и только обеими руками вцепилась в край стола так, что костяшки пальцев ее побелели.
– Да, мои дорогие, а это значит, что вы – не брат и сестра. Вы родные по духу, но не по крови, а попросту вы – мужчина и женщина, созданные друг для друга! И мне остается только вас благословить…
Вера пошатнулась, улыбнулась священнику блуждающей странноватой улыбкой и, попятившись, рухнула в кресло и закрыла лицо руками.
Как бы ей хотелось выглядеть здесь сейчас не такой беспомощной и бессильной, но она ничего не могла с собою поделать – эта весть, внезапная, как разрыв сердца, оглушила ее. Сознание, работавшее на последнем пределе, как бы раздвоилось: одна Вера сжалась на диванчике, спасаясь от переизбытка нахлынувших чувств способом страуса – уткнув лицо в ладони… – а другая – спокойно и трезво оглядывала себя, скукоженную, со стороны и результатом осмотра была весьма недовольна! Еще бы – в фильмах или в романах в такую минуту героиня, роняя скупую слезу, должна была тотчас оказаться в объятиях любимого мужчины… И под занавес – поцелуй в диафрагму! А она? На Алешу и не взглянула, он там топчется, собирая осколки и, кажется, утеряв способность что-либо соображать… А сама-то: нет чтобы помочь – только глядит испуганно да ресницами хлопает…
Это раздвоение закончилось тем, что в Вериной голове вдруг что-то словно бы лопнуло, и всеми силами сердца, души, гортани она закричала, падая в пустоту:
– Але-е-шка-а-а!
ЭПИЛОГ
…Воскресное утро. Солнце слепит приоткрытые глаза. И порхает, подрагивает у раскрытой форточки занавеска. В Москве теплынь… Май!
– Что ты делаешь?
– Вылезаю. Кофе поставлю.
– Уже? Еще рано! И потом, кто позволил без разрешения?!
– Вот уж вас, мусью, не спросили!
– Ага-а-а-а! Держите ее!
– Ой! О-о-о-ой!!! Пусти! Да пусти сейчас же! Я не буду, не бу… у… у-у-у…