Совершенно непристойная сцена. Через полчаса все в комнате перевернуто вверх дном: подушки валяются на полу, ковер сбился, обнажив свою блеклую изнанку, столик отъехал в угол (хорошо еще, что хоть цел!), и посреди всего этого безобразия – они… Обнимаются. Нежатся. Сосредоточенно рассматривают порванную в клочки прозрачную ночную рубашку, состоящую из пары полосок кружавчиков… Фыркают. Кусаются. Падают притворно без сил. И, наконец, встают!
День делится на долгие путешествия в рай в объятиях друг друга и короткие промежутки между…
– Слушай! – Вера сидит на кухне в Алешиной рубашке, с хрустом отламывая куриную ножку. – А ты никогда не задумывался, как грустно бывает, когда сбываются мечты?
– Я? Интересно, чем это ты меня кормишь, тут же есть нечего – не кура, а сущая колибри!
– Вот и не ешь! А потом, почему это я тебя кормлю? По-моему, это ты меня кормишь!
– Ну конечно, продал одну-единственную акварельку, и это называется прокормил…
– Да я не о том, дурашка! Кто меня в магазин не пускает? Кто сумки запрещает таскать?! То-то… Сам выбирать не умеет, а потом на куриц ругается! Да еще на вопросы мои не отвечает…
– Дай поесть – хуже будет! А то у нее все мечты, мечты… Мечтопомешанная… Хватит мечтать! Ты работать когда собираешься? Роман обещала к маю закончить. И главное, мне читать не дает – я весь уж изныл тут от нетерпения! Интересно же…
– Говоришь, работать когда?! – Вера с деланным возмущением вскочила и принялась мутузить противника колючими кулачками. – Да ты же мне и не даешь! А на самом деле, знаешь… – Она неожиданно прервала свое занятие, разулыбалась и уселась на колени к Алеше, обхватив его шею руками. – Бывает же грустно… правда?
– Это когда понимаешь, что все сбылось?
Она кивнула. Алексей засмеялся:
– Ну, во-первых, не все! Нам еще знаешь сколько успеть надо всего… А потом, какая тут грусть, если человек жил, весь замурованный в гипс, а потом с него этот гипс сняли! А тебе бывает грустно?
– Иногда.
– А почему? – Он немного нахмурился и крепче сжал ее тоненькое запястье.
– Потому что исчезает предвкушение… Ну, когда все впереди, понимаешь? Предвкушение счастья – вот оно, близко, лови! И ты стоишь в воротах и понимаешь, что мяч сейчас будет твой! А это такое чудесное чувство… Кстати, цени – для тебя постаралась, объяснение для дураков – ты же болельщик буйнопомешанный!
– Предвкушение, говоришь! – Он подхватил ее на руки и через весь коридор понес в гостиную. Опустив на диван под старинным зеркалом, нежно поцеловал со словами: – Это тебе за футбол!
А потом слегка откинулся и заглянул в сиявшие влажным глубоким блеском глаза.
– А ты предвкушала, что вся эта наша кутерьма с братом и сестрой может закончиться… вот таким светом? Или чем-то подобным… Этим вот утром, когда андрогинчик наш гуляет по травке целенький, а не разрубленный пополам!
– Андрогинчик ты мой! – Вера расцвела улыбкой и зашептала на ушко: – Не знаю… Может, и было что-то такое. Такое предчувствие, что это особое испытание и, если мы его выдержим, все будет хорошо… Уж очень все это было… как… во сне. Невероятно и ирреально. Клад…
Золотая рыбка… И мой отец! Вот он один был реальным во всей этой странной истории.
– И ты получила все, о чем мечтала, моя столбовая дворянка! – Он бережно развел ее руки и шепнул: – Погоди… Сейчас приду.
И когда Вера осталась одна в этой волшебной комнате, которую полюбила с первого взгляда, с первого своего появления здесь, – в комнате, населенной прошлым, она приподнялась с дивана и взглянула на себя в зеркало.
Ее глаза еще больше позеленели за эту весну – они стали подобны цвету молодой прозрачной листвы, сквозь которую светит солнце…
Она взяла лежащие возле зеркала на комоде бесценные изумрудные серьги и приложила к ушам. С той самой минуты, как прочли они с Алексеем послание, поведавшее о печальной судьбе юной Катерины, Вера наотрез отказалась их надевать… Но все же не могла иногда устоять против искушения примерить перед зеркалом вот так, не вдевая… И сейчас, любуясь густыми снопами лучей, бьющих из бесчисленных изумрудных и бриллиантовых граней, она подумала: «Интересно, какой была Катерина… И Олена. И та хозяйка зеркала, которая умерла после того, как оно треснуло… Похожа я хоть сколько-нибудь на одну из них? Или во всех нас есть черты сходства?..»
Она не знала, что была почти точной копией матери Катерины – венецианки Вероники Франко, шесть веков назад владевшей серьгами, которые подрагивали теперь в ее руках! Серьги эти были на Веронике, когда обручалась она с дожем Венеции, а на пальце сверкало кольцо, сделанное к серьгам, – свадебный подарок мужа. И кольцо это Вероника отдала, чтобы муж швырнул его в волны на церемонии обручения с морем вместо маленькой золотой рыбки, что была заранее для того изготовлена. Но Вероника ни за что не пожелала пожертвовать этой рыбкой… которая ее погубила! Рыбкой, которая добралась до далекой России, чтобы извести целый род… Рыбкой, которую наша современница – просто москвичка – зашвырнула в бездонное чрево земли. И стала свободной!
Ничего этого Вера не знала. Как не знала и Вероника о страшной разрушительной силе, заключенной в прелестной и безобидной на вид безделушке. И, быть может, не было бы этой истории, растянувшейся на столетия, если б не позарилась Вероника на украшение, предназначенное в жертву… Только вряд ли могла она бороться с неодолимым влечением – ведь ювелир Бенедетто Альбани, знавшийся с темными силами, уже наложил на золотое украшение роковое заклятье… И не накликал ли беду сам Марино Фальери, бунтовщик, решивший разрушить республику, повергнуть покой Венеции в хаос во имя собственной единоличной власти… Не зародись в его голове темный замысел, быть может, и рыбка была бы бессильна! Ведь зло отворяет ворота злу.
Вера положила серьги на комод, свернулась клубочком в углу дивана и задумалась. Выходит, интуиция ее не подвела. С тех пор как узнала она об их с Алексеем мнимом родстве, любовь ее разгоралась сильнее – вопреки доводам разума, вопиющего о смертном грехе! Так, может быть, именно интуиция – загадочное шестое чувство – и есть та единственная связь с Провидением, которое ведет нас, помогая не заблудиться на путях изменчивой и бесконечно обманчивой, играющей с нами реальности…
Она внутренне передернулась, вспомнив о том, как чуть не сошла с ума от своих кошмарных видений… И поблагодарила своего ангела-хранителя, спасшего ее, приведя на подворье к отцу Александру. И как объяснить, почему после встречи с ним она поверила, что черный человек больше не явится к ней?.. Сумела перебороть свой страх… По крайней мере, она знала теперь, что такое страх! И что такое любовь. В ту памятную ночь, когда они с Алешей примчались к отцу Александру, он еще долго не отпускал их, и они говорили, говорили обо всем… И как ни старался священник подробно им все разъяснить, Вере до сих пор не верилось, что они – двое самых обыкновенных людей – не просто завоевали право быть друг с другом, а еще и сумели покончить с заклятьем, сгубившим не одно поколение…
Зазвонил телефон.
– Алло! Ташенька, как я рада! Вечером? Ничего не делаем. Придем обязательно! Что-нибудь захватить? Ладно. Пока, целую. – Вера повесила трубку. – Э-э-э! Где ты там? – крикнула она в направлении коридора.
– Вторая часть Барбизонского балета! – послышалось в ответ, и на пороге возник Алеша в белой тоге из простыни с подносом в руках.
Вера завизжала и вскочила на ноги: на подносе в круглой глубокой хрустальной чаше снежно сияло мороженое, украшенное ягодами клубники и дольками апельсина.
– И когда ты это все… А главное, утаил! Сюда ставь, сюда!
– Молчи, женщина! – Алексей царственным жестом повелителя отстранил ее, водрузил посреди шестигранного стола чашу с мороженым и извлек из-под стола ведерко с шампанским, обложенным льдом.
Вера ахнула:
– И по какому поводу?
– Беспамятная! Позор тебе… Ну подумай как следует. Хотя для того, чтобы думать, надо же иметь чем!
– Ох! – Вера вспомнила: ровно месяц тому назад они переступили порог особнячка в Хлебном, вернувшись под утро от отца Александра. И поселились здесь, чтобы больше не расставаться…
– За наш медовый месяц! – Алеша открыл шампанское, разлил по бокалам и поднял свой.
И скоро позабытое мороженое таяло сиротливо, потому что им было не до него…
– Слушай, ты не знаешь, куда я свои запонки подевал? – выглянул Алеша из ванной.