Девушка гордилась тем, что исправила дату отправки каравана из Панамы в Номбре-де-Диос. Этот обман, возможно, и не остановит преступления, но наверняка как-то повредит.

Внезапная мысль развеяла ее приступ самообольщения. Что она защищает? Какое ей дело до пиратов, захватывающих испанские сокровища? Ведь их добывают потом и кровью рабы, а идет золото на то, чтобы удовлетворить алчные запросы церкви, которую Энни ненавидит. Вероятно, она должна быть благодарна Рэйесу за то, что он делает, а она мешает ему.

Эван почувствовал, что мальчишка наблюдает за ним. Эти оценивающие серые глаза, казалось, видели его насквозь. Чтобы снять неприятное ощущение, он выпил еще бокал вина. Его расследование почти подошло к концу. Он узнал маршрут передвижения каравана и его расписание. Благодаря общительному дону Родриго он знал слабые стороны его обороны. Ему не терпелось скорее вернуться в порт Фэзан, чтобы рассказать обо всем Дрейку.

После смерти Касильды Эван жил в тумане горя и гнева. Их любовь напоминала почти забытый сон. У них было так мало времени. Жестокость испанцев погубила Касильду и смертельно ранила сердце Эвана.

Он потягивал вино и, взглянув поверх бокала, снова поймал устремленный на него взгляд чистых серых глаз.

Черт, есть все-таки что-то странное в этом мальчишке. Подавив ироничную улыбку, он приподнял кубок и кивнул парню: «Салют!». Парнишка отхлебнул из своего бокала. В нем что-то не то, подумал Эван, приглядываясь к нему. Гладкие щеки, тонкие запястья. Сколько ему лет? Двенадцать? Четырнадцать? У юноши не было никаких признаков возмужания. Это весьма любопытно.

– Расскажите, что случилось с той женщиной, – неожиданно попросил мальчик.

Воспоминания все еще жгли сердце Эвана. Ему захотелось схватить наглеца за шиворот, стащить со стула и сказать, что его Касильда погибла от испанской стрелы.

Но вместо этого он солгал, не оставляя при этом мысли о великой мести.

– Она заболела. У туземцев пониженная сопротивляемость к болезням и некоторым видам лихорадок. К тому же у них, похоже, нет невосприимчивости к оспе.

– Оспа. Значит, она умерла от оспы?

– Если бы меня волновало состояние здоровья рабов, я бы ответил точнее.

Мальчишка ударил ножом по столу:

– Святые угодники, так вы даже не потрудились узнать, от чего она умерла?

– В этом не было необходимости, – вступил в разговор Родриго.

Мальчик сполз со стула. Из-под полуопущенных век он метал в сторону дона Родриго гневные взгляды.

В голове Эвана зазвучало это очень знакомое выражение. Он примирительно поднял руку:

– Я не обижаюсь. Если вы не против, я выйду на балкон выкурить сигару.

– Ну конечно.

Родриго поклонился и снова сел на место.

– Я тоже скоро присоединюсь к вам.

Эван вышел на балкон и прислонился спиной к стене, согнув одну ногу в колене и уперев ее в стену. Штукатурка еще хранила жар дневного солнца. Вдали помигивали огни бухты. В темноте порт выглядел точно так же, как, и любой другой порт мира – Плимут, Бристоль или Кале. Мигание кормовых фонарей на кораблях, плеск волн и поскрипывание дерева были совершенно одинаковыми во всех частях света.

Лишь успокоительное тепло да разлитый в воздухе тяжелый аромат цветов напоминали ему о том, что он был в волчьем логове. Этот дом был полон тайн. Теперь Эван понял – секретарь Родриго и та девочка, которую он так давно видел в Сан-Хуане – одно и то же лицо. В тот момент, когда она воскликнула «Святые угодники!», он сразу вспомнил ее сидящей на берегу и оплакивающей погибшего отца. Теперь Эван недоумевал, почему он не пришел к этому выводу раньше? Тонкие черты лица, большие серые глаза, рыжие волосы несколько дольше, чем ему хотелось бы, занимали его мысли.

Девушка притворяется мальчиком. Почему? Какие несчастья обрушились на нее после смерти отца?

На балконе послышались легкие шаги, и Эван повернулся в сторону открытой двойной двери. Он погасил окурок сигары и оторвался от стены. Это была она!

– Родриго послал меня извиниться, – сказала она. Говорить низким голосом ей стоило чрезвычайных усилий. – Что я и делаю, сеньор. Простите. Меня не касается, как вы обращаетесь со своей собственностью. Ваше поведение ничем не отличается от поведения других истинных католиков.

«Так вот что беспокоило Новую Испанию», – с горечью подумал Эван, хотя улавливал иронию в словах подростка. До сих пор он не встречал ни одного человека, которого бы волновала жестокость, если она осуществлялась от имени короля Филиппа или католической церкви.

– Вы задаете правильные вопросы – это тоже хорошо, – сказал Эван.

Девушка подошла к краю веранды и устремила взор на маленький внутренний дворик внизу. Решетка ограды была густо увита тяжелыми жасминовыми лианами. Луна освещала тонкие черты лица. Женские черты. Теперь он не сомневался в том, что перед ним – женщина.

– Тогда хорошо ли будет поинтересоваться, что англичанин разнюхивает в Номбре-де-Диосе? – слегка повернув голову, непринужденно бросила она.

Эван перестал дышать. Он мог поклясться, что его сердце остановилось. Девушка все знает.

Волчье логово становится опасным.

Борясь со страхом, Эван выдавил короткий смешок:

– Это еще что за чепуха?

Энни повернулась к нему лицом. Взгляд ее оставался чистым, в глазах бегали искорки.

– Вы оговорились, – сказала она по-английски. – Вы сказали Вента-Кросс, вместо Вента-Крус. И еще неправильно перекрестились.

Проклятие! Эван не ответил, делая вид, что плохо понимает ее идеальный английский.

– Не волнуйтесь, – сказала она. – Я не думаю, что Родриго или Валерия заметили это. Я единственный, кто этим деталям поведения попытался дать объяснение, обнаружив их.

Месяцы, проведенные у кимарунов, научили Кэроу двигаться с быстротой пантеры. Одним молниеносным движением он преодолел разделявшее их расстояние и, схватив ее за руку, прижал к железным перилам.

– Тебе не следовало говорить это, – прошептал он, не обращая внимания на испуганный крик. – Теперь мне ясно, что нужно вырвать один болтливый язык.

Девушка попыталась было крикнуть, позвать на помощь, но Эван закрыл ей рот рукой, ощутив ее мягкие губы и приятную на ощупь кожу. Как это ей удается скрывать свой пол? И какие аргументы нужны, чтобы она согласилась открыть свою тайну? Они начали бороться, и ее маленькая грудь уткнулась в грудь ему. Девушка испуганно посмотрела вниз, в зияющую чернотой темноту сада.

– Да. Я могу столкнуть тебя и сказать, что ты упал сам.

У Кэроу мелькнула мысль, смог ли бы он ради дела или ради спасения собственной жизни убить девушку, погубить юную жизнь? Смерть Касильды разожгла его ненависть к испанцам еще сильнее, но даже в такой ситуации он не в состоянии был бы убить женщину. Благодарение Господу, у него сейчас есть выбор.

– Был бы я таким, как вы, испанцы, – прошептал он, – я бы так и сделал. Но, к счастью для тебя, я действительно англичанин, а точнее – уэльсец. И мне претит убивать девушек.

Глаза Энни расширились от удивления. Эван Кэроу безрадостно улыбнулся:

– Вот видишь, я тоже тебя разоблачил. Полагаю, ты хочешь, чтобы я молчал об этом?

Рукой, которая раньше зажимала ей рот, он провел по ее груди.

– Думаю, что по этому вопросу у нас с тобой разногласий нет.

Энни оттолкнула его и замахнулась, чтобы ударить по лицу, но он вовремя перехватил ее руку.

– В обмен на мое молчание о вашем обмане, – ледяным тоном произнесла она.

– Назови мне свое имя.

Она колебалась всего секунду, потом посмотрела ему прямо в глаза:

– Анна Мария Блайт де Карваль. А ваше?

– Эван Кэроу, из Уэльса. Мы достигли соглашения?

– Да.

Эван отпустил девушку, но, к своему несчастью, недооценил ее: двигалась она стремительно. Проворным движением Энни выхватила короткий острый кинжал и уколола Эвана в бедро, чуть повыше паха. Что это, предупреждение? Или она намеревалась ранить его?

Эван застыл на месте, раздираемый противоречивыми чувствами – гневом и восхищением.

– Тебе нельзя отказать в смелости, – сказал он.

– Да, сэр, – тихо ответила она. – Кажется, теперь мы хорошо знаем друг друга.

ГЛАВА 8

Плимут, Англия, 24 мая 1572 года.

В капитанской каюте «Паско» за столом сидели четверо мужчин. Фрэнсис Дрейк поднял кубок и произнес тост: