Когда Аталия заглянула в заветную щель, майор прощался с Тимеей и нежно держал ее руку в своей. Щеки молодой женщины вспыхнули румянцем. Это и был самый убийственный яд для Аталии, трепетно следившей за трогательной сценой.
Хотя обрученные не объяснялись в любви, их интимная беседа все же не была рассчитана на посторонних. Жених задавал вопросы, дозволенные лишь ему одному.
— Вы спите тут одна? — спрашивал он с веселым любопытством, приподнимая парчовый полог балдахина над постелью невесты.
— Да. С тех пор как овдовела.
(— И до того времени тоже… — злобно прошипела в своем убежище Аталия.)
— А куда ведет та дверь, позади постели?
— В переднюю. Там раздеваются мои гости. Вы тоже оттуда вошли сюда, когда впервые навестили меня.
— А это что за маленькая дверца?
— Просто-напросто моя умывальная.
— И оттуда есть выход?
— Нет. Грязная вода стекает по трубе, а теплая подается из кухни.
— А вон там, третья дверь?
— Вы же знаете, это вход в мою гардеробную. Оттуда можно пройти в гостиную, а затем в переднюю.
— А где спит прислуга?
— Женщины — в людской, рядом с кухней, мужчины — этажом ниже. Над моей кроватью висят две сонетки. Один звонок проведен в комнату горничной, другой к дворецкому, на случай, если они мне вдруг понадобятся.
— А в комнате, смежной с вашей спальней, никто не бывает?
— Там спят Аталия и тетушка Зофия.
— Вот как, и госпожа Зофия?
— Ну да. И все-то вам надо знать, все до мелочей!.. Завтра мы тут устроимся совсем иначе…
(— Завтра!..)
— Дверь вы, конечно, запираете, когда ложитесь?
— Никогда. Да и не к чему! Прислуга надежная, она преданна мне, любит меня. А наружная дверь запирается крепко. Так что мы здесь в полной безопасности.
— А не ведет ли в эту комнату какой-нибудь тайный ход?
— Ха-ха-ха! Кажется, мой дом представляется вам чем-то вроде таинственного венецианского дворца!
(— Разве это твой дом?.. Разве ты его построила?..)
— Ну, так вот. Прошу вас, прежде чем лечь спать, заприте сегодня на ночь все двери. Сделайте это ради меня!
(Что такое? Дракон под ногой святого Георгия разинул пасть и захохотал. Кажется, он смекнул, что скоро в этом доме кто-то уснет вечным сном!)
Тимея улыбнулась и ласково провела рукой по нахмуренному лбу жениха.
— Хорошо, пусть будет по-вашему. Я исполню вашу просьбу и запру на ночь все двери моей комнаты.
(— Запирайся, запирайся! Да смотри, покрепче! — прошипел дракон.)
За нежным прощальным объятьем последовал тихий вопрос:
— Молитесь ли вы перед сном, дорогая?
— Нет, никогда.
— Почему?
— Ведь бог, в которого я верю, всегда бодрствует…
— Простите, милая Тимея, но женщине не к лицу философия. Оставьте скептицизм мужчинам. Истинное украшение женщины — благочестие. Прошу вас, помолитесь сегодня перед сном!
— Вы же знаете, что я была магометанкой. Мусульманок не учат молиться.
— Но теперь вы христианка. А христианские молитвы — прекрасны. Возьмите ночью в руки свой молитвенник.
— Хорошо, ради вас я научусь молиться.
Качука отыскал в молитвеннике, некогда подаренном ей на Новый год Тимаром, «Молитву дев, выходящих замуж».
— За сегодняшнюю ночь я выучу ее наизусть.
— Да, да, сделайте это для меня.
Тимея прочитала молитву вслух.
(— Пусть сам дьявол вселится в этот дом! Да поразят его обитателей адский огонь, яд, кинжал тайного убийцы, отчаяние, буйное помешательство, падучая болезнь, пожар! Аминь! — изрыгал дракон, и его хриплые проклятия смешивались со словами молитвы.)
Невыразимая ярость охватила Аталию. Ей стало казаться, что бдительный майор вот-вот обнаружит в стене тайный ход или, чего доброго, заставит Тимею бодрствовать с молитвенником в руках до самого утра.
(— Проклятие всему! Будь проклят этот молитвенник!)
Но когда майор вышел в переднюю, готовая к услугам Аталия уже поджидала его там. Из спальни послышался повелительный голос Тимеи:
— Посветите господину майору в коридоре!
Она была уверена, что там дежурит кто-нибудь из слуг, ведь они так преданы ей! Но увы, в тот день вся челядь усердно истребляла свадебные лакомства.
Взяв подсвечник, стоявший на столике в передней, Аталия сама посветила майору, когда тот проходил по темному коридору. Счастливый жених так полон был Тимеей, что потерял способность различать другие женские лица. Уверенный в том, что это горничная посветила ему и отворила перед ним дверь, он, желая быть щедрым, сунул в руку Аталии серебряный талер и спохватился лишь тогда, когда услыхал ее приглушенный голос:
— Премного благодарна, милостивый государь.
— Ах, простите, ради бога! Я не узнал вас, мадемуазель, в полутьме.
— Ничего. Пустяки, господин майор.
— Извините мою неловкость… Прошу вас, верните мне эту оскорбительную подачку!
Пряча за спиной полученный талер, Аталия отступила на несколько шагов и отвесила насмешливый поклон.
— Я верну вам его завтра, господин майор. А пока пусть он останется у меня. Ведь я его заслужила.
Майор Качука проклинал свою рассеянность. У него и без того было тяжело на душе, а теперь стало и вовсе не по себе. Выйдя на улицу, он почувствовал, что не в состоянии идти домой, и завернул в штаб караульной службы. Там он обратился к дежурному лейтенанту:
— Послушай, старина, приглашаю тебя завтра ко мне на свадьбу. Очень прошу, возьми меня сегодня с собой в ночной обход.
А в людской между тем веселье было в полном разгаре. Уходя, майор позвонил привратнику, чтобы тот его выпустил. Горничная, сообразив, что хозяйка дома осталась одна, сразу же отправилась к ней узнать, не нужно ли ей чего-нибудь. Полагая, что майору посветила именно она, Тимея разрешила ей идти спать, сказав, что разденется сама. Горничная вернулась в людскую и присоединилась к разгульной компании.
— Попам хорошо, они сами себе господа! — воскликнул подгулявший лакей.
— Чепуха, все там будем, что осел, что монах. И попам не вечно барствовать! — возразил привратник, засовывая в карман ключи от парадного.
— Эх, поднес бы сейчас кто-нибудь чарку-другую пунша! Вот была бы благодать! — воскликнул кучер.
Как бы в ответ на его слова дверь распахнулась, и вошла Аталия, держа в руках поднос, на котором дымились стаканы с пуншем. Ударяясь друг о друга, они как-то зловеще звенели.
Аталия теперь ежедневно баловала прислугу, но сейчас это было как нельзя более кстати.
— Да здравствует барышня, наша благодетельница! — ликовали гуляки.
Аталия с улыбкой поставила поднос на стол. Там была и сахарница, полная сахаром, причем каждый кусок был тщательно натерт апельсиновой коркой и издавал приятный аромат. Г-жа Зофия очень любила попить чайку с ромом и с сахаром, натертым апельсиновой коркой.
— А ты разве не присоединишься к нам? — спросила она дочь.
— Спасибо, я уже чаевничала с барыней. Голова что-то разболелась, пожалуй, пойду лягу.
Аталия пожелала слугам доброй ночи, посоветовав всем тоже не очень засиживаться, так как завтра рано вставать, — и удалилась восвояси.
А челядь с жадностью набросилась на сладкий пунш с апельсиновой корочкой.
Только тетушка Зофия не разделяла общего восторга. Отведав ложечку пунша, она сморщила нос и невольно подумала:
«Этот пунш пахнет совсем как зелье, которое варят из мака мамаши для своих малышей, когда те изводят их капризами».
Почуяв привкус макового отвара, г-жа Зофия не стала пить и отдала стакан с пуншем поваренку. Тому это угощение пришлось как нельзя более по вкусу.
А г-жа Зофия заявила, что она достаточно намаялась за день в хлопотах по хозяйству, потребовала, чтобы все легли пораньше, но предварительно хорошенько осмотрели кладовую, не забрался ли туда полакомиться дичью кот, — и поспешила вслед за Аталией.
Когда она вошла в их спальню, дочь уже лежала в постели. Полог был раздвинут, и видно было, что она повернулась лицом к стене и укрылась с головой одеялом.
Мать тоже начала укладываться. Но даже здесь ее преследовал едкий запах пунша. Ей казалось, что сегодняшний ужин пошел ей не впрок из-за одного противного глотка. Она погасила свечу, но еще долго, облокотясь на подушку, вглядывалась в неподвижную фигуру дочери. Наконец веки ее сомкнулись, и она уснула.