Мор Йокаи - Золотой человек

«Чиститель» неохотно поднялся и, достав огниво, брюзгливо пробурчал:

— Я-то истинный католик, а вот про вас говорят, что вы католик лишь на корабле, а как ступите на землю, становитесь кальвинистом. На воде-то вы богу молитесь, а на суше только и слышишь от вас сквернословие. И еще говорят, что имя ваше — «Фабула» — по-латыни означает «сказка». Ну что ж, так и быть, на этот раз я поверю сказкам, которые услышал от вас…

— Вот это мудрые слова! А теперь ступай, ступай да не показывайся, пока не позову.

Двадцати четырем гребцам турецкого судна потребовалось битых три часа, чтобы подняться вверх по Дунаю от того места, где они впервые увидели перед собой «Святую Борбалу», до Периградского острова, разделявшего реку на два рукава. Скалистые вершины острова скрыли от турок весь дунайский бассейн. Преследователи не могли видеть, что происходило за скалами.

На подступах к острову турки увидели плавающие доски и бревна, выброшенные из пучины на поверхность реки. То были останки погибшей мельницы, но со стороны их трудно было отличить от корабельных снастей.

Миновав остров Периграда, турецкая галера вышла в открытые воды. Дунай просматривался теперь на расстоянии полутора миль. Ни единого судна не видно было ни на реке, ни у причалов. Лишь у самого берега полоскались на мелкой речной ряби крошечные рыбачьи лодки и плоскодонные суденышки.

Галера поднялась немного вверх по реке, держась середины, а затем пристала к берегу. Турки спросили у пограничной охраны, не проходило ли тут судно с грузом. Охрана уверяла, что за последнее время ни один корабль до этих мест не доходил.

Проплыв дальше, турки нагнали погонщиков лошадей, буксировавших «Святую Борбалу» до Периграды. Турецкий капитан допросил и их.

Погонщики оказались добрыми сербскими парнями. Уж они-то знали, как сбить турок со следа «Святой Борбалы». «Затянуло ее в периградскую пучину вместе с грузом и людьми, вон даже канат оборвало», — сказали они. Не дослушав сетований погонщиков, — кто, мол, теперь оплатит их труд, — турки отпустили их восвояси. (Впоследствии, под Оршовой, погонщики снова встретили «Святую Борбалу» и тянули ее дальше вверх по течению.) Турецкая галера развернулась и стала спускаться вниз по Дунаю.

Когда турки вновь проходили мимо Периграды, они заметили с борта судна пляшущую на волне доску. Доску эту вытащили на палубу и увидели запутавшийся на ней канат с небольшим железным якорем: доска была от мельничной лопасти.

Канат распутали и высвободили якорь, и тут-то стало видно выбитую на якоре большими буквами надпись: «Святая Борбала».

Теперь у турок не оставалось никаких сомнений относительно судьбы барки. Наверняка на судне оборвался буксирный канат, экипаж выбросил якорь, но тот не выдержал груза, судно занесло в стремнину, и вот останки судна плавают на поверхности, а останки людей покоятся на дне речном в глубокой могиле.

— О великий аллах, не идти же нам за ними следом!

Две смертельные опасности «Святая Борбала» оставила позади: коварные скалы заточенного в темницу Дуная и турецкую галеру, преследовавшую беглецов по пятам. Впереди барку ждали два новых суровых испытания: штормовой бора и карантин в оршовском порту.

Отвесные скалы в верхней части Железных ворот образуют узкую, в сто саженей, горловину, в которой бурлит могучая река. Грозный поток воды несется здесь между двух сплошных стен под уклон, падая местами с высоты в тридцать футов. Прибрежные скалы, желтые, багряные, зеленые, громоздятся друг на друга, а на вершинах торчат серо-зеленые вихры смешанного леса.

Над скалой в три тысячи футов на фоне узкой полоски неба такой чистой синевы, будто бездонная вселенная накрыта голубым стеклянным сводом, плавно парят и кружат горные орлы. Впереди, без конца и края, высятся скалистые горы.

Поистине поразительная картина предстает взору: в узком скалистом ущелье, всем чертям назло, упрямо движется навстречу хлещущим через борт волнам утлая скорлупка без мотора, без паруса, без весел. Низко сидящая на воде барка все ползет и ползет вверх по реке, против течения, против ветра, а на ней горстка людей, каждый из которых надеется либо на свой разум, либо на свое богатство, либо на свою силу, либо на свою красоту.

Даже грозный бора не страшен здесь судну. Двойные шпалеры скал перехватывают порывы ураганного ветра. И рулевой на судне, и погонщики волов на берегу могут наконец перевести дух.

Но бора не дремлет.

День клонился к вечеру. Фабула передал руль второму рулевому, а сам, пристроившись у жаровни на корме судна, занялся приготовлением шашлыка «по-разбойничьи». Подбросив поленья в огонь, он нанизал на деревянные шампуры куски говядины вперемежку с салом и свининой, туго-натуго перетянул их бечевой и поворачивал над огнем до тех пор, пока мясо не стало вполне съедобным.

Вдруг клочок чистого неба между двух накренившихся грозных скал потемнел. С борой шутки плохи.

Огромная свинцовая туча в мгновение ока заволокла синий небосвод, и в ущелье воцарилась тьма. Над головой — бегущие тучи, по сторонам — темные скалы. Зеленоглазая молния сверкнула в вышине, и раздался оглушительный гром. Острие молнии вонзилось в Дунай перед самым носом судна, на мгновение озарив адским пламенем крутые берега. От страшного треска, усиленного тысячеустым эхом и водной гладью, как будто разверзлась земля. Хлынул ливень.

Наперекор стихиям, барка продолжала путь, спеша засветло пришвартоваться у Оршовы и не застрять там на ночь.

Вокруг не было видно ни зги. Только при вспышке молнии на миг все озарялось зловещим светом. Подавать здесь сигналы рожком бессмысленно: он слышен лишь на румынском берегу. Но умный, смекалистый человек всегда найдет выход из положения.

Шкипер встал на носу судна, взял в руки кремень и огниво и принялся высекать искру.

Ливню не погасить искры. И через густую сетку дождя погонщики волов увидят эти искры, сосчитают количество ударов и по этим сигналам поймут, что от них требуется. Тем же способом они подадут с берега ответ. Это тайный телеграф контрабандистов и здешних речников. Язык знаков в совершенстве разработан жителями обоих берегов, разделенных государственной границей.

Тимее гроза пришлась по душе.

Накинув бурнус, она глядела в иллюминатор и, улучив момент, окликнула Тимара:

— Мы как в склепе!

— Нет, мы рядом с ним, — отвечал шкипер. — Вон тот высокий утес, который словно зажигается от молнии, зовется Могилой апостола Петра. А два каменных истукана рядом — это две старухи.

— Какие старухи?

— Предание гласит, что две старухи — румынка и венгерка — поспорили между собой, кому принадлежит могила святого Петра: Румынии или Венгрии. Святой апостол никак не мог заснуть от их криков и в гневе своем превратил старух в безмолвные каменные изваяния.

Тимея не поняла шутку, и легенда ей не понравилась.

— А откуда известно, что здесь могила святого? — спросила девушка.

— На той скале растет много целебных трав, излечивающих разные болезни. Эти травы вывозят отсюда за тридевять земель.

— Значит, святые апостолы даже после смерти творят добро, — заключила она.

— Тимея! — послышался из каюты повелительный голос Эфтима.

Девушка отошла от окна и спустила жалюзи. Когда Тимар, стоявший на носу барки, вновь обернулся, Тимеи уже не было видно.

Наперекор грозе барка двигалась вперед.

Наконец она вышла из мрачного склепа.

И как только раздвинулись суровые скалы, тучи над головой тоже исчезли, словно их и не бывало. Своенравный бора унес их прочь так же внезапно, как и нагнал. Перед путниками открылась прекрасная долина Черна. Холмистые склоны по обоим берегам были сплошь покрыты виноградниками и фруктовыми садами; заходящее солнце пригревало белые домики, утопающие в зелени стройные башни с красными черепичными крышами; на небе сквозь кристальную сетку дождя сверкала радуга.

Дунай уже не казался грозным, он степенно катил свои воды широким руслом, и на западе на сапфирно-синей глади показался остров — город и порт Оршова.

Здесь их ждало четвертое, самое опасное испытание… Солнце уже зашло, когда «Святая Борбала» встала на якорь у Оршовы.