Мор Йокаи - Золотой человек

Собственно говоря, я точно даже не знаю, кто он, что он делает, чем живет. А между тем ведь я знаю его с детства. Люди, которые наведываются к нам на остров, разное рассказывают о его мошенничествах.

Вскоре после побега отца мальчик отправился в Турцию. Он сказал, что идет разыскивать родителя. Одни говорили, что он его нашел, другие — что так и не напал на отцовский след. Третьи утверждали, что он обокрал отца, сбежав с его деньгами, и промотал все до последнего гроша. Кто знает? От него самого правды не добьешься. Где он был, что делал — можно лишь смутно догадываться. О себе он рассказывает всевозможные небылицы, да так ловко, что невольно веришь, хотя и знаешь, что это заведомая ложь. Сегодня он здесь, завтра — там. Его видели в Турции, встречали в Италии, ловили в Польше, в Венгрии, он везде чувствует себя как дома, и нет такого человека в нашей стране, которого он знал бы и не провел бы за нос. А уж если ему с кем-нибудь удалось проделать злую шутку, то можно быть уверенным, что через какое-то время он снова ее повторит. Он бегло изъясняется на десяти языках, за кого он себя выдает, за того его и принимают. То он коммивояжер, то солдат, то моряк, сегодня он — турок, завтра — грек. Одно время он выдавал себя за польского графа, потом за жениха русской княжны, за немецкого чудо-доктора, якобы владеющего искусством излечивать все болезни, при этом он продавал целительные снадобья. А кто он на самом деле — узнать невозможно. Одно несомненно: он — платный шпион. Чей? Турецкого султана или австрийского императора? А может, русского царя или всех троих, вместе взятых, да в придачу и еще кое-кого? Он служит всем и продает всех оптом и в розницу. Сюда он наведывается по нескольку раз в год. Приплывает с турецкого берега на утлой лодчонке и, переночевав у нас, на той же лодке переправляется на венгерскую сторону. Какие у него дела там и здесь — одному богу известно. Но то, что каждый его визит — страдание для меня, это так. Ненавидит его и Ноэми, даже не подозревая при этом, как достоин он ненависти. Зачем он навещает нас? Ну, во-первых, он сластолюбец и любит вкусно поесть. А в моем доме к его услугам лакомые блюда и есть молодая девушка, которую он дразнит, называя своей невестой. Впрочем, это, вероятно, не единственная причина визитов Тодора. Остров, возможно, скрывает какие-то неведомые мне тайны. И я уверена: Тодор негодяй из негодяев, платный доносчик, человек, развращенный до мозга костей. От него можно ждать любой подлости. Он знает, что мы с дочерью поселились на острове незаконно: формально у нас нет на него никаких прав. Владея этой тайной, он мучает и шантажирует нас, занимается открытым вымогательством. Он угрожает, если мы перестанем исполнять все его прихоти, выдать тайну острова австрийцам или туркам. Узнав, что на Дунае есть новая, не учтенная никаким мирным договором часть суши, обе стороны начнут дипломатический конфликт и прежде всего неминуемо решат выселить с острова всех жителей, как уже однажды было с территорией, лежащей меж горой Альбион и рекой Черна, которая была объявлена «ничьей Землей». Подумать только, одно слово этого человека может погубить все, что было создано моими руками на этом пустынном острове за двенадцать лет тяжелого труда! Этот рай, в котором мы так счастливы, снова превратится в пустошь, а нам придется скитаться по белу свету. Но и это еще не все. Мы должны трепетать не только от страха перед императорскими чиновниками, но и перед церковью. Как только все эти архиепископы, патриархи, архимандриты и благочинные проведают о том, что на острове живет существо, которое с момента крещения ни разу не посещало божьего храма, они тотчас же отнимут у меня мою девочку и насильно заточат ее в монастырь. Теперь вам понятно, сударь, почему я так горько вздыхала?

Тимар глядел на диск луны, медленно спускавшийся по кроне тополей.

«Если бы я был всесилен!» — думал он про себя.

— Этот человек в любую минуту может сделать нас несчастными, — продолжала Тереза. — Для этого ему стоит лишь обмолвиться в Стамбуле или в Вене о нашем острове. Лишь он один способен выдать нас. Но я ко всему готова. Остров обязан своим существованием вон той скале. Она-то и разбивает Дунай на два рукава. Однажды, когда турки сражались с армией серба Милоша, сербские контрабандисты завезли на остров и спрятали в зарослях три ящика пороха. Так и остался здесь этот порох. Кто знает, может, тех контрабандистов поймали, а может, даже убили их? Мне удалось разыскать ящики с порохом. Я спрятала их в самую глубокую расщелину под скалой. Сударь! Даю вам слово: если меня заставят силой покинуть этот остров, я подожгу фитиль под пороховым складом, и скала взлетит на воздух вместе с нами. И на следующий год, в паводок, от этого куска суши не останется и следа. Теперь вы понимаете, почему я вздыхала, мешая вам спать?

Тимар продолжал безмолвно сидеть, подперев голову и уставившись в одну точку.

— И еще я вам скажу, — проговорила Тереза, наклонившись к Тимару и понизив голос до шепота. — Мне кажется, у этого человека были и другие причины внезапно нагрянуть на наш остров именно сегодня, а затем так же неожиданно исчезнуть. Его привел сюда не только карточный проигрыш в захудалой корчме и желание выудить у меня деньги. Он явился сегодня из-за вас, — вернее, из-за ваших пассажиров. Тот, кто владеет тайной, должен быть теперь начеку!

Луна скрылась за тополями, на востоке заалела заря. В роще раздался свист иволги. Рассветало.

Со стороны большого острова донесся протяжный гудок рожка, эхом прокатившийся по реке. Это был сигнал подъема.

Послышались шаги. С берега пришел матрос и доложил, что ветер стих и барка готова к отплытию.

Из домика вышли Эфтим Трикалис с дочерью.

Ноэми тоже встала и готовила на кухне завтрак, состоявший из козьего молока, ячменного кофе и медовых лепешек вместо сахара. Тимея не стала пить кофе и отдала свою порцию Нарциссе, которая без раздумья приняла угощенье чужестранки, Ноэми заметно огорчилась.

— А куда исчез господин, ужинавший вместе с нами? — спросил Тимара Эфтим Трикалис.

— Покинул остров еще ночью, — ответил Тимар.

Эфтим угрюмо опустил голову.

Стали прощаться с хозяйкой. Тимея несколько бестактно пожаловалась на дурное самочувствие. Тимар уходил последним, он оставил на память хозяйке дома пеструю турецкую шаль для Ноэми. Тереза поблагодарила, пообещав, что Ноэми непременно будет ее носить.

— Я еще вернусь сюда! — сказал Тимар, пожимая руку Терезе.

По дерном обложенной тропе они спустились к берегу. Тереза и Альмира провожали гостей до самой лодки.

Ноэми, взобравшись на вершину скалы, уселась на мягком ковре из мха и лишайника и мечтательным взором своих голубовато-синих глаз провожала удаляющуюся по Дунаю лодку.

Нарцисса взобралась на колени к девушке и стала ластиться к ней, как бы прося взять на руки.

— Уйди, неверная! Так-то ты любишь меня? Зачем бегала к чужой? Только потому, что она красавица, а я нет? А теперь, когда та ушла, ты снова ко мне? Теперь и я хороша для тебя? Уходи! Я больше тебя не люблю!

Она взяла мурлыкающую кошку на руки, прижала к груди и, уткнув подбородок в ее пушистую шею, долго смотрела вслед уходящей шлюпке. В глазах девушки блестели слезы.

Весь день «Святая Борбала» при попутном ветре быстро двигалась вверх по венгерскому Дунаю. До самого вечера на судне все было спокойно.

Спать отправились рано. Выяснилось, что прошлой ночью никто как следует не выспался.

Однако Тимару и в эту ночь не суждено было отдохнуть. На барке царила мертвая тишина. Казалось, она стоит на якоре, и только волна, плещущая о борт, нарушала молчание ночи. Сквозь эту тишину Тимар вдруг услышал какую-то возню за стеной. Через тонкую перегородку до него донеслись странные звуки. Сперва они напоминали звон монет, потом — хлопанье вытаскиваемой пробки, всплеск ладоней, постукивание ложки о стакан и, наконец, бульканье воды в тазу. В довершение всего послышался глубокий вздох и восточное восклицание: «О аллах!»

В перегородку тихо постучали.

— Зайдите, пожалуйста, ко мне, сударь, — послышался голос Эфтима.

Быстро одевшись, Тимар поспешил на зов.

В соседней каюте стояли две койки, разделенные столиком. Одна была отгорожена занавесом, на другой лежал Эфтим. На столике стояла какая-то шкатулка и два флакона.