Мор Йокаи - Золотой человек

Рулевой имел все основания бить тревогу. Встречное судно в ущелье Тахталия, да еще в шторм, при ураганном ветре — дело нешуточное.

Михай Тимар взял у Тимеи подзорную трубу, через которую она рассматривала скалистую вершину, где Мирко оборонял от врагов прекрасную Мелиеву.

У западной излучины Дуная посреди реки чернела какая-то громадина.

Не успев поднести к глазам подзорную трубу, Тимар тут же крикнул рулевому:

— Это мельница!

— Все пропало! Покарал нас бог!

Навстречу барке в бешеном потоке реки неслась водяная мельница, где-то сорванная ураганом с цепей. Необычное судно без руля и ветрил, без рулевого и матросов мчалось как шальное, сокрушая все на своем пути, вынуждая сворачивать с курса и садиться на мель встречные тяжелогрузные суда, не успевшие достаточно быстро сманеврировать и уступить дорогу взбесившемуся чудовищу.

«Святой Борбале» сворачивать было некуда. Барка оказалась между Сциллой и Харибдой.

Тимар, не проронив ни слова, отдал Тимее подзорную трубу, да еще показал, как лучше разглядеть гнездовье орла, предки которого кормили влюбленных изгнанников. Затем, решительно сбросив с себя плащ, он прыгнул в шлюпку с пятью гребцами и отдал им приказ захватить с собой малый якорь, тонкий трос и отвязать лодку от плота.

Трикалис и Тимея, разумеется, не могли понять его слов, ведь Тимар отдавал приказания по-венгерски. Не разобрали они и напутствия шкипера рулевому:

— Держать только прямо, не отклоняться от курса!

Но уже спустя несколько минут Трикалис простым глазом разглядел, какая опасность им всем угрожает. Шальная мельница стремительно приближалась, мчась в гремящем потоке, треща и хлопая бешено вращающимися лопастями и загораживая почти весь узкий фарватер. Стоило ей столкнуться с груженым кораблем, как они оба мгновенно очутились бы на дне.

Шлюпка с шестью мужчинами на борту упорно продвигалась вперед против быстрого течения. Четверо гребли, пятый сидел на корме у руля, а шкипер стоял на носу лодки, скрестив руки на груди.

Что они хотят предпринять? Как может утлая скорлупка противостоять громадной мельнице? Что могут сделать шесть пар мужских рук против разбушевавшихся стихий?

Да будь каждый из шестерки самим Самсоном, и тогда их соединенные усилия оказались бы ничтожными в борьбе с силами природы. Попытаться оттолкнуть мельницу к берегу — бессмысленно. Скорее уж мельница столкнет шлюпку в пучину. На буксир мельницу тоже не возьмешь, чего доброго, сам окажешься у нее на буксире. Это все равно как если бы паук захотел поймать огромного жука-рогача.

Но шлюпка с гребцами вовсе не стремилась держаться середины Дуная, она пыталась достичь западного мыса острова Периграда.

В этом месте река накатывала такие высоченные волны, что лодка временами совсем исчезала из поля зрения, будто проваливалась в пучину, чтобы уже в следующее мгновение оказаться на гребне пенящегося вала. Разбушевавшаяся река швыряла лодчонку из стороны в сторону, крутым кипятком кипела вода под днищем.

А тем временем матросы брошенной на волю волн шлюпки советовались, что им предпринять.

Кто-то предложил пробить в стене мельницы брешь, чтобы она пошла ко дну.

Это бы не помогло. Стремительное течение все равно понесло бы затопленную мельницу на тяжелогрузное судно.

Другой матрос предложил взять мельницу на абордаж и завлечь ее в пучину.

Этот совет тоже не годился — ведь вместе с мельницей водоворот неизбежно затянул бы и шлюпку.

Но вот Тимар отдал приказ рулевому лодки держать курс прямо на скалистый остров Периграда, вершина которого, похожая на царский венец, и называлась Скалой Влюбленных.

Когда шлюпка приблизилась к берегу, Тимар поднял тяжелый якорь и так легко бросил его в воду, что лодка даже не колыхнулась. Вот тогда-то и обнаружилось, что худощавый шкипер обладал недюжинной силой.

Якорь увлек за собой длинный моток троса: глубина даже у берега была весьма значительной.

Затем Тимар приказал рулевому поспешить навстречу мельнице.

Только теперь все поняли его замысел: Тимар хотел посадить мельницу на якорь.

— Никудышная затея! — говорили матросы. — Мельница развернется поперек фарватера и загородит дорогу судну. Да и трос слишком тонкий, не выдержит…

Эфтим Трикалис, разгадав замысел Тимара, отшвырнул свой чубук, бросился по трапу палубной надстройки к рулевому и, громко крича, потребовал немедленно перерубить буксирный канат и предоставить барке плыть назад по течению.

Хотя Фабула не понимал по-гречески, он по жестам догадался, чего от него хотят.

Налегая на руль, он с величайшим хладнокровием пробурчал:

— Спокойно! Тимар знает, что делает.

Тогда Трикалис в отчаянии выхватил из-за пояса кинжал и бросился к тросу, перекинутому с судна на берег. Но Фабула сделал ему знак оглянуться назад, и то, что Эфтим Трикалис увидел за кормой, сразу заставило его изменить свое намерение.

За ними следовало какое-то судно. Привычный глаз мог бы распознать его и на расстоянии мили: высокая парусная мачта со свернутыми на реях снастями, высокая корма и две дюжины весел.

То была турецкая военная галера.

Трикалис немедленно засунул кинжал обратно за пояс. Несколькими минутами раньше, заметив, что барке грозит опасность, он весь побагровел от напряженного ожидания катастрофы, теперь же, при виде галеры за кормой их судна, Трикалис пожелтел, как лимон.

Он поспешил к Тимее. Та все еще разглядывала в подзорную трубу вершину острова Периграда.

— Дай-ка мне трубу! — дрожащим от волнения голосом сказал Эфтим.

— Ах, какая прелесть! — проговорила, обращаясь к отцу, Тимея.

— Что там?

— На той скале живут маленькие козочки, и они резвятся, словно белки.

Эфтим направил подзорную трубу на турецкое судно. Брови его сдвинулись, он побледнел как мертвец.

Тимея взяла трубу из рук отца и снова разыскала играющих на скале коз. Эфтим правой рукой обнял дочь за талию.

— Как они пляшут, как прыгают! Бегают друг за другом. Ах, какая прелесть!

Прекрасная гречанка и не подозревала, что рука, лежавшая на ее стане, уже готова была подхватить красавицу и бросить за борт корабля в пасть взбаламученной водной стихии.

Однако то, что увидел Эфтим в следующую минуту, снова вернуло его к жизни.

Тимар, вплотную подведя шлюпку к мельнице, схватил правой рукой виток троса, на конце которого был закреплен железный крюк. Шальная мельница, словно допотопное чудище, быстро мчалась навстречу. Огромные лопасти бешено вращались в стремительном потоке, и под пустым зерноприемником, треща и содрогаясь, впустую крутились жернова, будто и впрямь перемалывая тяжелые пшеничные зерна.

Ни души не было на обреченной мельнице. Только белая кошка сидела на грибовидном красном навесе, крытом дранкой, и отчаянно мяукала.

Улучив момент, Тимар стремительно взмахнул над головой витком троса с крюком на конце и набросил его на лопасть мельницы.

Как только железный крюк зацепился за одну из лопастей, вращающееся под напором воды колесо стало натягивать якорный трос, и плавучая мельница поплыла в другую сторону, прямо на скалы. Так медленно, но верно катилось к своей гибели чертово колесо.

— Я говорил, Тимар знает, что делает! — прогремел Фабула, а Эфтим, не в силах сдержать радостный крик: «Молодец, сынок!» — так крепко сжал руку Тимее, что та вздрогнула и перестала наблюдать за веселыми козлятами.

— Ты только посмотри!

Тимея перевела взгляд на мельницу. Подзорная труба уже была не нужна — мельница и барка приблизились друг к другу на каких-нибудь десять саженей — как раз достаточно для того, чтобы судно могло беспрепятственно пройти по узкому руслу, не задев адской машины.

Но Тимея не видела ни опасности, грозившей барке, ни того, как была предотвращена смертельная угроза. Широко раскрыв глаза, гречанка уставилась на белую кошку, брошенную на произвол судьбы.

Перепуганная кошка, увидев приближающееся судно и людей на нем, громко мяукая, заметалась по карнизу мельничной крыши, словно собираясь прыгнуть на палубу.

— Ой, бедная кошечка! — причитала Тимея. — Хоть бы мы подошли к ней поближе, чтобы она могла перебраться к нам.