Розалинда Лейкер - Золотой тюльпан. Книга 1

Катарина отрицательно покачала головой.

— Нет. Но я много слышала о цветах от матери, которая живет здесь же, в Делфте, на улице Ауде Лангендийк, это недалеко от дома фрау Вольф. У матери есть сад с цветниками и фруктовыми деревьями. Сад очень ухоженный, но она все равно разрешает детям там играть. А у нас сада нет. Посмотрите в окно и увидите сами.

Франческа взглянула в окно. Внизу, вдоль домов узкой лентой светился канал, проходя вдоль всей улицы. От рыночной площади отходило множество узеньких улочек, которые соединялись с улицей Волдерсграхт с помощью мостов. Девушка сразу же заметила, что расположенная напротив богадельня из красного кирпича была изображена на картине, которую она видела по пути в эту комнату. Этот вид можно написать, только глядя в окно, у которого сейчас стояла Франческа.

— Я уже видела эту картину в коридоре, — сказала девушка, которая сразу же оценила всю ее красоту и умиротворенность. Одна из обитательниц богадельни сидела у открытых дверей и что-то шила, точно так же, как та женщина, которую изобразил Ян Вермер.

— Это одна из любимых моих работ Яна, — с довольным видом сказала Катарина. — Он назвал ее «Маленькая улочка в Делфте». Когда мне нравится какая-нибудь картина Яна, он отдает ее мне. Поэтому покупатели, которые приходят в его галерею, что бы что-нибудь купить, ничего не могут найти. А о том, что у нас есть в доме, они и понятия не имеют.

Франческа вернулась на свое место.

— Мой отец написал несколько портретов матери, с которыми решил никогда не расставаться. Да, кстати, я хотела спросить о саде вашей матушки. Дети часто туда ходят?

— Когда захотят. Боюсь, они устраивают у нее в доме настоящий переворот, но моя мать ничего не имеет против. Она выращивает самые прекрасные тюльпаны в Делфте, и однажды два моих малыша шлепнулись прямо на клумбу. Вы бы видели, сколько было сломано цветов! — Катарина с сокрушенным видом подняла глаза к потолку.

— Может быть, ваша матушка позволит мне сделать несколько набросков у нее в саду, а потом я написала бы цветы маслом.

— Уверена, что она не станет возражать. Имейте в виду, что, обучаясь у Яна, вам вряд ли придется писать цветы. Хотя, без сомнения, в некоторых вопросах он иногда будет предоставлять вам полную свободу. Вы сами убедитесь, что Ян не слишком суровый учитель, но иногда он бывает ужасно строгим с детьми. Впрочем, как и я. Иначе в доме не будет покоя, и Ян не сможет работать. Вот почему дети с такой радостью бегают в сад моей матери. Там они могут шуметь, сколько угодно.

— А мастер Вермер пишет портреты ваших детей?

— Нет! Ведь они такие непоседы. Поэтому он с них делает только рисунки. Тот, кто не знает, что у нас многочисленное потомство, глядя на картины Яна, может подумать, что в доме вообще нет детей. Хотя, — вдруг что-то вспомнив, добавила Катарина, — Ян несколько раз писал мои портреты, когда я была беременна.

— А сколько у вас детей?

— Сейчас восемь. — На прелестное лицо Катарины набежала тень грусти, и она с нежностью посмотрела на младенца. — Мы потеряли двоих детей, один из них умер прошлым летом.

— Простите, я не знала.

— Я не могу об этом говорить.

— И не нужно, — с сочувствием сказала Франческа. Из уважения к горю Катарины она сразу же сменила тему разговора. — А в этой комнате есть какие-нибудь работы вашего супруга?

Катарина снова подняла глаза на Франческу и покачала головой.

— Несколько картин Яна висят в других комнатах, а одна незаконченная находится у него в мастерской. Может быть, вы хотите посмотреть, где вам придется работать? А я пока поменяю малышу пеленки и уложу его спать.

— Да, я бы очень хотела взглянуть на мастерскую. Как мне туда пройти?

Франческа без труда смогла бы быстро найти мастерскую, так как Катарина все ей подробно объяснила, но по пути она встретила трех маленьких девочек, которым очень хотелось взглянуть на ученицу их отца.

— Добрый день, дети, — поприветствовала их Франческа. — Меня зовут Франческа Виссер. Думаю, вы уже знаете, что я буду учиться мастерству художника у вашего отца. А как вас зовут?

Старшая девочка со строгим личиком и золотистыми волосами почтительно присела:

— Меня зовут Катарина, как и маму, но папа зовет меня Риной. Мне девять лет.

— Ты старшая дочь в семье?

— Нет, старшая у нас Мария, ей пятнадцать.

Франческа обратилась к девочке помладше, с ясными, как у матери, глазами и очаровательными веснушками.

— А тебя как зовут?

— Лисбет, мне скоро будет восемь.

Самая младшая девчушка с озорными глазенками все время подпрыгивала во время этого разговора в ожидании своей очереди.

— Я — Беатрис, и мне скоро исполнится пять лет!

Рина пихнула ее в бок.

— Тише! Ты разбудишь малыша. — Обращаясь к Франческе, она добавила: — Нашему маленькому братику всего три месяца.

— Я его видела. Просто чудесный мальчик, — Франческа опустилась на колени и обняла Беатрис.

Две другие девочки тоже стали на колени, Рина прижалась к руке Франчески, а Лисбет, которая всегда заботилась о своей внешности, сначала аккуратно расправила юбку. Они стали расспрашивать гостью о ее доме и семье. Девочкам очень хотелось узнать, сколько у нее братьев и сестер. За оживленной беседой они совсем не расслышали звука приближающихся по коридору шагов, и Франческа вдруг краешком глаза увидела, что рядом с ними остановился кто-то в высоких, расширенных кверху башмаках.

Девушка посмотрела снизу вверх и увидела возвышавшуюся над ней фигуру мастера Яна Вермера. Он стоял подбоченясь и приветливо улыбался, его черная шляпа была сдвинута назад. Лицо Вермера запечатлелось у Франчески в памяти, прежде чем он успел заговорить. Лицо художника было продолговатым, с твердо очерченным подбородком и копной вьющихся каштановых волос длиною до плеч, темные изогнутые брови оттеняли живые блестящие глаза. Тонкий нос с расширяющимися ноздрями загибался книзу, и казалось, что когда-то он был сломан. Рот у Вермера был большим и чувственным. Когда он улыбался, были видны неровные мелкие зубы. Он склонился над Франческой, очень удивленный тем, что застал ее в компании троих своих отпрысков.

— Так вы новая няня или моя ученица?

— В данный момент и то, и другое.

Вермер протянул девушке руку и помог подняться.

— Добро пожаловать в Делфт, Франческа!

Франческа вместе с Вермером направилась в мастерскую, по дороге он стал расспрашивать девушку о том, как ее учил отец. Когда Ян узнал, что Хендрик занимался с дочерью так же, как в свое время обучали его самого, он одобрительно кивнул головой.

— Ну, вот мы и пришли! — художник широко распахнул дверь в мастерскую и пригласил Франческу войти.

Мастерская оказалась очень большой и просторной, не менее шести метров в длину. Ее окна выходили на рыночную площадь, но так как первый этаж был расположен очень высоко, зеваки никак не могли сюда заглянуть, хотя одно из окон с гербом из цветного стекла оказалось открыто. Красивая, затейливо сделанная люстра сверкала в лучах утреннего солнца. Стены мастерской были светлого кремового цвета. Часть комнаты украшена дорогими шерстяными гобеленами в коричнево-красных, желтых, зеленых и голубых тонах. Стол был застелен коричневой скатертью, а на ней лежала еще одна — темно-синяя. На другом столе разложены все принадлежности художника. Посреди мастерской, на полу из черно-белой плитки стояли два мольберта с табуреточками. Франческа догадалась, что один из них предназначался для нее, но она сразу же направилась к другому, на котором стояла почти законченная картина.

Девушка сразу же увидела, что Ян Вермер относился к числу очень немногих художников, которые, казалось, пишут не красками, а солнечным светом. В его картинах она увидела воплощение своей собственной мечты. Они были написаны с виртуозным мастерством, к которому так стремилась Франческа, и до которого ей было еще очень далеко. То, что она вынашивала в мыслях и в сердце, предстало сейчас перед ней в портрете Катарины, купающейся в чистом дневном свете. Все вокруг преломляло, поглощало и отражало этот свет, было продумано до мельчайших деталей. Франческу охватило чувство глубокой благодарности к Виллему, который сумел усмотреть в ее скромных ученических работах сходство с шедеврами этого великого мастера. От волнения у нее перехватило горло, и она молча всматривалась в каждый штрих на картине.