Анна не чувствовала ничего, кроме боли. Вокруг нее мелькали какие-то лица, слышался тихий шепот и хруст накрахмаленных передников. Во время всех предыдущих родов рядом с ней была только повивальная бабка и несколько соседок. Все знали, что рожать детей — это обычное для женщины дело, но сейчас от Анны ни на шаг не отходил врач. Его лицо как-то странно плавало в тумане, а ледяные руки обжигали измученное лихорадкой тело. Анна не могла понять слов врача, а тем более на них ответить. Душераздирающий крик заполнил все ее существо, она знала только одно: вместе с маленьким сынишкой они сейчас ведут борьбу за свою жизнь.
Когда, наконец, боль утихла, Анну охватило убаюкивающее спокойствие. Не было криков новорожденного, и она уже знала, что ее столь горячо любимое и долгожданное дитя проиграло битву за свою крохотную жизнь. И все же связь между ними не оборвалась.
— Моя любимая, — раздался изменившийся от горя голос Хендрика.
Анна открыла глаза. Муж сидел рядом с ней на краю кровати и держал за руку. На его лице было такое отчаяние, что Анне хотелось обнять его и утешить, но руки ее не слушались. Больше в комнате никого не было. Анна лежала в свежей ночной рубашке на чистых накрахмаленных простынях. Она посмотрела в угол, где раньше стояла детская кроватка. Там было пусто.
— Анна…
— Я все знаю, — тихо прошептала Анна, — наш сын ждет меня.
Хендрику пришлось наклониться совсем близко, чтобы услышать ее слова.
— Нет! — закричал он в отчаянии. — Не покидай меня! Я не смогу жить без тебя! — Он с болью смотрел на родное лицо, такое бледное от страшной потери крови, а затем прижал руку жены к губам. Слезы градом катились из его покрасневших от горя и бессонницы глаз.
Анна собрала все силы и прошептала:
— Душой я всегда буду рядом с тобой, мой любимый. Постарайся не забывать об этом.
— Ты ведь все для меня, Анна. Ты — моя любовь, весь мой мир и моя душа!
— И я люблю тебя так же, и всегда буду любить.
Ей не хотелось покидать Хендрика, но сил на борьбу больше не осталось, и сейчас Анну охватило удивительное чувство полного умиротворения. Жаль, что нельзя объяснить это Хендрику. Ведь смерть — это всего лишь дверь в иной мир. Анна закрыла глаза. Нет, она еще не может уйти.
— А где девочки?
— Я их позову.
Хендрик поднялся и открыл дверь. Девочки стояли, прижавшись друг к другу, рядом с ними были Мария и Грета. Франческа обняла сестер, Алетта уткнулась ей в плечо, а с другой стороны прильнула Сибилла.
— Улыбнитесь для мамы! — настойчиво сказала сестрам Франческа. — Сейчас ей нужно именно это.
Девочки вымученно улыбнулись и подошли поцеловать мать.
— Милые мои, — нежно прошептала Анна.
Мария и Грета стояли рядом с кроватью, они видели, что Анна доживает последние минуты, и не сможет с ними попрощаться. Девочки держали мать за руку, а Хендрик присел на край кровати и приподнял жену. Голова умирающей покоилась на его плече. Вдруг Анна чуть слышно захрипела, и через секунду ее не стало.
После смерти матери жизнь Франчески в корне изменилась. Девочке было только тринадцать лет, но беззаботное детство для нее навсегда закончилось. Франческа поняла это на следующий день после похорон, когда спустилась к завтраку и не обнаружила своего прибора на привычном месте. Теперь ее место было в конце стола, там, где всегда сидела Анна. Франческа неуверенно взглянула на Хендрика, который стоял с изможденным лицом и налитыми кровью глазами. По ночам он в одиночестве пытался залить свое горе вином. Хендрик поднял руку и указал Франческе на место матери.
Все остальные молча наблюдали, как Франческа подошла к месту Анны и стала за ее стулом. Девочке казалось, что ее сердце разорвется от горя, хотя в душе она понимала, что заставило отца принять такое решение. Хендрику было невыносимо смотреть на пустой стул жены. Кроме того, теперь Франческа стала хозяйкой дома, и все должны были это признать. Теперь она будет давать указания Марии и Грете, а сестры будут обязаны ее слушаться.
Хендрик прочел молитву и сел за стол. Со дня смерти Анны за столом царило неловкое молчание. Веселые семейные беседы ушли в прошлое, теперь обращались друг к другу только за тем, чтобы передать что-то с другого конца стола, или Мария делала какое-нибудь замечание по поводу погоды. Хендрик весь ушел в свое горе и не поднимал головы. Он молча съедал все подряд, что ему клали на тарелку, хотя раньше любил вкусно поесть. Домашние старались его ничем не беспокоить.
Франческа сразу же почувствовала, что ее новое положение в доме расстроило всех сидящих за столом, включая и самого Хендрика, хотя эта мысль пришла в голову именно ему. Наступило тягостное молчание, Франческа вся напряглась и ждала, что сейчас кто-нибудь разрыдается. Она сдерживалась изо всех сил, чтобы не расплакаться первой. До сих пор это ей удавалось, и она по ночам плакала в одиночку у себя в комнате, а наутро старалась утешить сестер и Марию.
Первой не выдержала Грета. Она закрыла лицо передником и выбежала из кухни. Хендрик сидел с опущенной головой. У Сибиллы началась истерика, она схватила чашку с молоком и ударила ею о блюдце.
— Хватит! Я больше не хочу, чтобы мама была мертвой!
Это был крик отчаяния, прорвавшийся после нескольких дней оцепенения, когда девочка все еще надеялась, что все случившееся — только дурной сон. И вот теперь Сибилла почувствовала всю горечь и безвозвратность потери. Франческа подбежала к сестре, но Сибилла схватила корзинку с хлебом и швырнула ее на пол. Она пыталась привлечь внимание отца. Вместо того, чтобы рассердиться, Хендрик молча отодвинул стул и вышел из кухни. Это была первая сцена, устроенная Сибиллой, за которой последовало множество других. Из-за любого пустяка она стала бросаться на пол и бить ногами, как маленький ребенок. Нравоучения Марии больше не действовали, и старая няня была вынуждена прибегать к помощи Франчески. Алетта, которая была больше всех привязана к матери, всю свою любовь перенесла на Франческу. Они часами могли сидеть рядышком и беседовать о матери, вспоминая разные забавные мелочи, которые делали ее образ по-прежнему живым. Потом девочки стали доверять друг другу свои надежды и мечты.
Сестры часто заходили в мастерскую и подолгу смотрели на большой портрет Анны. Некоторое время в мастерской никто не работал, картина Хендрика на мифический сюжет осталась незавершенной на мольберте, как это было в день смерти Анны. Сестры стояли рядышком перед портретом, с которого на них смотрели сияющие глаза Анны. Ее лицо светилось улыбкой, по плечам струились золотистые локоны, а из-под широких юбок выглядывала розовая атласная туфелька. На портрете мать была как живая.
— Давай поставим мольберты и будем работать в этом углу, а мама будет на нас смотреть, — предложила Франческа.
Алетта радостно согласилась. Никто в жизни не вдохновлял сестер так, как Анна, и сейчас они с готовностью вновь принялись за работу, зная, что именно этого хотела бы мать.
В круг новых обязанностей Франчески входило ведение счетов. Она была прекрасно обучена вести хозяйство, и это не доставляло ей труда. Когда Франческе случалось спросить совета у Хендрика, он всегда отвечал одно и то же:
— Делай так, как сделала бы твоя мать.
Все шло хорошо, но когда настало время оплаты счетов, а в доме осталось всего несколько стиверов, Франческа решила, что пришла пора заставить Хендрика работать. Шесть недель он просидел, запершись в гостиной, где в одиночестве пил целыми днями. Иногда Хендрик уходил в какой-нибудь кабак. Франческа отважилась обсудить дела с Виллемом де Хартогом, торговцем, покупавшим у отца картины для продажи. Она отправилась к нему, прихватив папку с офортами Хендрика.
Чтобы пройти к дому де Хартога, нужно было пересечь площадь Дам, которая находилась в самом сердце города, состоящего из мостов и каналов и напоминающего по форме веер. Анна любила покупать здесь овощи и рыбу, потому что тут они всегда были свежими. Как обычно, на площади царило оживление. Франческа прошла мимо городской ратуши, украшенной пилястрами и карнизами, с фигурами морских божеств на фронтоне. Сама площадь и ведущие к ней улицы были запружены толпами народа, повозками, ручными тележками и экипажами. Франческа остановилась, чтобы посмотреть на странствующих гимнастов в ярких костюмах, выступавших под звуки флейты и барабана.