— А как же насчет ужасной угрозы фрау Вольф отправить меня в тюрьму, если я ослушаюсь ее?
— Если ты будешь послушной, тебе нечего бояться. Я воспринимаю это ее предупреждение, как способ сдержать твое своенравие, точно также, как вид розги в твердой руке учителя способен утихомирить шум в классе, даже если он и не воспользуется ею.
Франческа ужасно расстроилась, что не получила поддержки.
— Может быть, вы возьмете письмо от меня Питеру и передадите ему, когда вернетесь в Амстердам? Я написала ему уже давно и храню здесь, в мастерской, дожидаясь случая, когда смогу попросить кого-нибудь выполнить мою просьбу.
— Моя дорогая девочка, — мягко произнес Виллем, и в голосе его прозвучало сочувствие. — Я не могу идти против воли Хендрика. Если он изменит свое решение, то я доставлю этому молодому человеку любое количество писем от тебя, но пока что я вынужден отказаться.
Разочарование на лице Франчески и печально повисшие руки девушки повергли Виллема в отчаяние. Он отошел к окну, взволнованный болью, которую причинял, и вспоминая, какой тяжелой была жизнь Франчески в течение последних пяти лет после смерти матери. Ей пришлось взвалить на свои хрупкие плечи не только все возраставшие хлопоты по дому, но и справляться с совершенно ненадежным отцом, пристрастие которого к выпивке и азартным играм вынуждали ее бороться с долгами со всех сторон. Что же касается Питера ван Дорна, то вполне возможно, что нынешнее необъяснимое состояние подавленности и меланхолии Хендрика вызвали ничем не обоснованную антипатию к молодому человеку, чьи ухаживания он до этого поощрял. Как отличается эта жизнь от той, что вели его собственные дочери!
Виллем повернулся к Франческе.
— Не печалься, милое дитя. Не уверен, что поступаю правильно, но я возьму твое письмо Питеру. Так как пройдет какое-то время, прежде чем я вернусь в Амстердам, я отправлю его из следующего же города, в который еду сейчас. Но только одно это письмо — и больше никаких до тех пор, пока Хендрик не даст разрешения!
Благодарность и признательность переполняли Франческу. Правда, она по-прежнему оставалась под надзором Гетруд Вольф, но девушка утешала себя мыслью, что это, возможно, окажется не таким уж сильным препятствием, и к тому времени, когда Клара пришла сопровождать ее назад на Кромстрат, обрела былую уверенность и веселость.
Утром того дня, когда Беатрис Вермер исполнилось пять лет, Франческа работала одна в своей мастерской. Она пришла пораньше и подарила девочке маленькую деревянную куклу в зеленом платье, от которой ребенок пришел в восторг. Был почти полдень, когда Трид и Рина ворвались в студию вместе с именинницей, возбужденно прыгающей вокруг них.
— На сегодня с работой все, юффрау Франческа! — радостно выкрикнули дети. — Как только закончится обед, все начнут готовиться к празднику!
Франческа захватила с собой выходное платье, как делала всегда, когда Вермеры приглашали ее на свои торжества. Дважды супруги Диссиус, имевшие завидную коллекцию картин Яна, включали ее в число приглашенных на музыкальные вечера вместе с ее учителем и Катариной. Девушку с радостью встречали и в доме рядом с таверной Мехелина, где жил главный пекарь гер ван Байтен с женой и семьей. Среди полотен Вермера, висевших на стенах их комнат, была очаровательная картина с Катариной в желтом платье, играющей на клавикорде; рядом были изображены джентльмен с гитарой и поющая женщина. Именно так и проходили музыкальные вечера в доме Вермеров, где собирались их друзья.
Франческа переоделась в спальне наверху, взглянула в зеркало проверить, как она выглядит в платье из темно-зеленого шелка с кружевными оборками вокруг глубокого круглого декольте. Затем вдела в уши золотые серьги, принадлежавшие ее матери, и мысли тут же вернулись к тем временам, когда она наряжалась к вечеринкам дома. С острой тоской и болью Франческа вспомнила вечер, когда Питер принес гиацинт. Страстное желание снова увидеть его превратилось в постоянную боль, которую она могла приглушить, только уйдя с головой в работу.
Спустившись вниз, Франческа увидела, что гости уже прибывают. Появилось множество маленьких детей. Взрослые, следуя старому обычаю, несли пирожные и другие сладости, чтобы добавить их к праздничному пиршеству детей. Все эти деликатесы ставили на длинный, покрытый узорчатой полотняной скатертью стол. Катарина с сияющим от радости лицом встречала гостей поцелуем и находила особые слова для каждого ребенка. Она выглядела прекрасной и элегантной в платье из тяжелого кремового атласа и коротком, отделанном мехом горностая желтом шелковом жакете, в котором позировала для «Любовного письма» и в котором Ян несколько раз рисовал ее до этого. Приехала мать Катарины, фрау Тин, тоже нарядная и счастливая, и с нежной улыбкой наблюдала, как играют ее внуки.
В разгар веселья Яна вызвали к неожиданному посетителю. Когда он вскоре вернулся, то тут же подошел к Франческе и тихо шепнул ей на ухо:
— Элизабет провела посетителя ко мне в галерею, решив, что это — очередной покупатель, но дело совсем не в этом. Он ждет сейчас в более уютной приемной и хотел бы поговорить с тобой.
Глаза девушки расширились, но Ян отвернулся, не дав никакого намека на личность ожидавшего. И все-таки она знала — и не осмеливалась поверить! Франческа поспешно вышла из комнаты, а когда приблизилась к галерее, не выдержав, бросилась бегом. Рывком распахнув дверь в приемную, она увидела Питера. Радость и паника одновременно захлестнули ее.
— Питер! — выдохнула Франческа.
Он рванулся к ней навстречу, и Франческа, ни о чем больше не думая, скользнула в его объятия. Поцелуй унес все ее слова, дыхание и даже волю. Только сейчас она полностью осознала, как ей не хватало Питера, и эта мысль заставила ее раствориться в его поцелуе. Франческа обхватила Питера за шею, в то время как он неистово прижал ее к себе. Казалось, будто они не в состоянии оторваться друг от друга, но в конце концов благоразумие вернулось к ним, и Франческа высвободилась из объятий. Она дрожала, словно в лихорадке, и оперлась рукой о вырезанную голову льва на спинке стула. Голос ее прозвучал хрипло и тихо, почти как шепот.
— Ты здесь из самых добрых побуждений, но тебе не следовало приходить.
— После того, как Алетта рассказала мне, что ты написала ей, а затем, получив вчера письмо от тебя, отправленное из Лейдена, разве мог я оставаться в стороне?
— По крайней мере, сейчас ты знаешь, почему я в первый раз написала тебе именно так. — Девушка не могла понять, что с ней происходит, у нее дрожали даже губы.
— Первое письмо, пришедшее так быстро после твоих слов, что ты дашь мне понять, если наша дружба будет угрожать твоей работе, заставило меня поверить, что ты приняла окончательное решение по пути в Делфт.
— Я так и предположила.
— Об этом же твой отец сказал мне утром в день твоего отъезда — он запретил нам видеться.
Франческа вскинула голову.
— Он так сказал?
Питер недоуменно нахмурился.
— Ты разве не знала?
Она устало покачала головой.
— Не понимаю, что нашло на него. Он дал какое-нибудь объяснение?
— Сказал только, что хочет, чтобы ты сосредоточила все свое внимание на работе, не отвлекаясь ни на что другое.
Франческа безрадостно рассмеялась.
— Он печется о моем благе, и все-таки заставляет меня жить почти круглосуточно под контролем и постоянной угрозой заточения в исправительный дом, если я нарушу приказания! Я пытаюсь выбросить все из этой головы, когда начинаю работать по утрам, но иногда мелочные придирки Гетруды Вольф за завтраком выводят меня из равновесия.
Питер взял ее руки в свои.
— Нам нужно обсудить кое-что серьезное, это касается Людольфа ван Девентера.
Франческа с отвращением отвернулась.
— Не хочу говорить о нем! Я так довольна, что с тех пор, как уехала из дома, не произносила и не слышала его имени. Алетта, правда, писала, что он купил кое-какие полотна папы, но это было неприятным напоминанием о человеке, которого я хочу забыть.
— Тебе это не удастся, если твой отец пообещал, что ты выйдешь за него замуж!
Она недоверчиво посмотрела на Питера.
— С чего вдруг ты предполагаешь столь ужасную возможность? Такое никогда не произойдет. Отец знает мое мнение о замужестве.
— Он знал также и о твоей любви к свободе и независимости, но отнесся ли к ней с уважением?