Он раздраженно посмотрел на нее:
– Если вы не возражаете, то я не расположен сейчас беседовать.
– А вам и не нужно. Это я люблю поговорить.
– Серьезно?
– А как иначе вы узнаете человека, если не поговорите с ним.
Он провел рукой по лицу:
– Да, вероятно, я не хочу узнавать людей.
– Думаю, хотите. Просто не хотите хотеть.
– Что?
– Я наблюдала за вами сегодня с Холли.
Он поерзал в кресле и снова нахмурился:
– Это случайность.
– Возможно, – согласилась она. – Должна вам сказать, что Холли была в полном восторге от посещения мастерской. Она весь вечер только и говорила о домике для фей, который вы с ней смастерили. Она заснула на полуслове, рассказывая мне, какая семья фей поселится в нем.
К ее удивлению, Сэм еще больше нахмурился, словно рассердившись на то, что сделал Холли счастливой.
– Это очень важно для нее, да и для меня тоже. Я хочу, чтобы вы об этом знали.
– Хорошо. Я принял это к сведению.
Наклонившись поближе к нему, Джой сказала:
– Вот если поставить елку у этого большого окна, то огоньки гирлянд будут отражаться…
Он перебил ее:
– Я же сказал, что не праздную Рождество.
– Да, конечно, я поняла вас. – На самом деле она ничего не понимала. – Если вы не хотите наряжать елку, мы с Холли могли бы сами этим заняться.
Он резко поднялся из кресла и, схватив кочергу, принялся ворошить горящие в камине поленья. Сноп ярких искр взметнулся к дымоходу. Закончив, он повернулся к Джой и с обжигающе ледяным выражением лица припечатал:
– Никакой елки. Никаких украшений. Никакого Рождества. Вы здесь, чтобы следить за домом, а не заниматься организацией праздника.
– Я знаю. Но если вдруг передумаете, то знайте, что я много чего умею помимо уборки и готовки. – Джой поднялась из кресла, прихватив выбранную книгу. Она взглянула ему прямо в глаза и сказала: – Я продолжу выполнять свои обязанности. И знайте, Сэм, я не боюсь вас. Вам не удастся выжить меня отсюда, как бы вы ни старались.
Она стала приходить в гостиную-библиотеку каждый вечер. Несмотря на данный себе зарок не появляться в библиотеке в это время, Сэм каждый вечер ждал ее появления, сидя в кресле у камина.
Он практически всегда молчал. Говорила Джой. Она рассказывала ему о своем бизнесе, о пожаре в доме, где она снимала жилье, и описала ему жизнь Холли с момента рождения чуть ли не поминутно. Ее низкий голос соблазнял и завораживал. Безмолвие дома, нарушаемое лишь потрескиванием поленьев в камине, создавало впечатление, что они одни в целом мире. Дни тянулись для него бесконечно долго, а вечера пролетали, как одно мгновение.
Это его раздражало. Он прожил здесь пять лет и никогда не нуждался в компании. Он и Кей терпел только потому, что она готовила и убирала, и он, как правило, держал ее на расстоянии. И вот пожалуйста. Сэм каждый вечер сидит в сумраке библиотеки, ожидая Джой, которая придет и нарушит его одиночество, за которое он так боролся.
Днем Джой и Холли не было ни видно ни слышно. Они словно превращались в призраков. Время от времени до него доносился смех девочки, который тут же замирал, словно кто-то прикрывал ей рот ладонью. Дом сиял безукоризненной чистотой, вкусная еда ждала его в столовой, но Джой не появлялась. Как ей это удается, Сэм не понимал.
Но еще большей загадкой было для Сэма то, почему это его беспокоит. Сначала он категорически не хотел их присутствия в доме. Сейчас, когда они обе превратились в невидимок, избавив его от своего присутствия, Сэм невольно ждал их появления и нервничал. Это ему решительно не нравилось.
Черт побери, он до сих пор не начал новую работу. Мысли о Джой и Холли постоянно его отвлекали. Сегодня он остался в доме один: мать с дочерью уехали во Франклин. Он узнал об этом из записки, которую нашел на кухне рядом с блюдом черничных маффинов и термокружкой с кофе.
Теперь, вместо того чтобы сосредоточиться на работе, он постоянно выглядывал из окна в надежде увидеть старенький синий седан Джой. Ему вдруг подумалось, что ее видавший виды автомобиль совершенно не годится для поездок в горах в снегопад.
Он представил себе скользкую горную дорогу. А вдруг Джой не справится с управлением? Его руки невольно сжались в кулаки. Нужно было отвезти их в город самому. Но он ничего не знал об их планах. Он практически не видел Джой за исключением их вечерних посиделок в библиотеке.
Если бы он удосужился открыть рот накануне, она, вероятно, упомянула бы о предстоящей поездке. Тогда он мог бы предложить их подвезти. На крайний случай Джой могла бы воспользоваться его внедорожником.
Почему, черт побери, он ждет ее возвращения? Почему его так заботит ее безопасность? Зачем он вообще об этом думает? Он прекрасно знал, что эти беспокойные мысли возникают из-за случившегося в его собственном прошлом.
Вскоре он все-таки увидел подъезжающую машину. Но это был Кен Тейлор. Он и его жена Эмма владели художественным салоном во Франклине, где Сэм выставлял свои поделки на продажу. Салон пользовался спросом у туристов, приезжавших в горы зимой, чтобы покататься на лыжах, а летом отдохнуть на озере.
Обрадовавшись визитеру, который отвлек его от мрачных мыслей, Сэм накинул куртку и вышел навстречу Кену в морозный снежный полдень.
Кен вышел из грузовика и протянул руку:
– Привет, Сэм.
– Спасибо, что сам приехал забрать стол, – ответил Сэм, пожимая протянутую руку.
– Ты только создавай свои шедевры, – ухмыльнулся Кен, – а я за ними хоть на Эверест залезу. – Он открыл задний борт грузовика. – Ты бы хоть раз сам приехал в салон, чтобы увидеть реакцию покупателей на твои произведения. Это зрелище дорогого стоит. – Он покачал головой. – Всякий раз, когда я привожу от тебя новую работу и выставляю ее в салоне, клиенты устраивают овацию.
– Приятно слышать, – сказал Сэм. Удивительно, что поделки из дерева, поначалу воспринимавшиеся им как простое хобби, чтобы занять голову и руки, превратилось в настоящий источник вдохновения. Ему нравилось, что его работы ценят.
Было время, когда его имя постоянно упоминалось в газетах, а фотографии не сходили с обложек глянцевых журналов. Репортеры осаждали его просьбами об интервью. Несколько его картин были куплены европейскими знаменитостями и украшали их дворцы. Он был любимцем художественной тусовки. Живопись была для него единственной всепоглощающей страстью. Сэм вкладывал в картины душу и сердце, заслуженно пользуясь обожанием ценителей искусства и уважением коллег-художников. Он был так погружен в работу, что не замечал ничего и никого вокруг. Остальная жизнь для него просто не существовала. А когда спохватился, было уже поздно. Он остался наедине со своей славой и картинами, только тогда поняв, чем пожертвовал ради славы.
Так что теперь он абсолютно равнодушен к аплодисментам и вниманию публики.
– Спасибо за приглашение посетить салон, но мой ответ – нет, – натянуто улыбнувшись, ответил он. Сэм и сам не мог объяснить, почему чурается потенциальных покупателей, почему не хочет услышать их похвалу. – Полагаю, что образ отшельника подогревает ко мне интерес публики. Зачем же разрушать его?
Кен задумчиво посмотрел на Сэма, пытаясь его понять, но потом махнул рукой:
– Дело твое, парень. Но если вдруг передумаешь, Эмма будет на седьмом небе от счастья заполучить тебя на беседу с почитателями твоего таланта у нас в салоне в рамках регулярно организуемых ею встреч с современными художниками.
– Звучит устрашающе, – ухмыльнулся Сэм.
Кен тоже засмеялся.
– Это точно. Эмма просто изводит меня подготовкой к очередному вечеру, бесконечно обсуждая закуски, пресс-релизы, рекламные объявления по радио… – Глубоко вздохнув, он прервался. – А один художник во время последней встречи умудрился нахамить собравшимся. Не пойму я эти художественные натуры, хотя и доволен, что занимаюсь продажей их работ. – Кен поморщился. – Ничего личного, Сэм.
– Я тебя прекрасно понимаю, поверь мне, – успокоил его Сэм. Он знал много таких художников, о которых говорил Кен.
– Но Эмме так нравятся эти встречи. Кроме того, это полезно для нашего бизнеса. Я даже облачаюсь в костюм по такому случаю. А уж тарталетки с жареным сыром… просто пальчики оближешь…