Юлия Леонова - Звезда Любви

Все эти воспоминания нахлынули на Сергея, и он вновь с раздражением оглянулся на младшую сестру, услышав ее беззаботный смех. Чувство вины заставило его дать отцу обещание позаботиться о ней после его смерти. Перед кончиной своей Кошелев-старший долго и тяжело болел и, предчувствуя близкий конец, переписал завещание, в котором выделил приданое обеим дочерям, а с Сержа взял слово, что он в точности исполнит его последнюю волю. Лариса Афанасьевна после смерти Льва Алексеевича удалилась из мира, став сначала послушницей в Свято-Троицком женском монастыре, а потом приняла постриг и проживала там же под именем сестры Лукерьи. Мирские заботы ее не волновали, и судьбы Полины и Юли были теперь исключительно во власти старшего брата.

— Ваше сиятельство, не останетесь ли отобедать с нами? — улыбнулся Кошелев князю, видя его интерес к девушкам и надеясь, что у Полин появится шанс произвести хорошее впечатление на высокого гостя.

Павел утром не завтракал, ограничившись чашкой кофе, пить который привык на Кавказе, а потому желудок его уже давно давал о себе знать.

— Не откажусь, Сергей Львович, — улыбнулся в ответ Шеховской.

— Тогда прошу в дом, — широким жестом предложил Кошелев.

Что для Полин, что для Жюли присутствие на обеде в их доме Шеховского стало полной неожиданностью. Полин то и дело краснела, когда Павел обращался к ней с каким-нибудь вопросом, и ответы ее были в основном односложными. В мыслях же своих девушка сожалела, что решила не переодеваться к обеду. Ах, как бы хорошо смотрелось на ней новое платье из голубого шелка в тонкую белую полоску! Да и прическу не мешало бы поправить. Серж мог бы и предупредить, что пригласил князя отобедать с ними, — досадовала она на брата. Сам же Кошелев, заметив столь явный интерес соседа к Полине, был весьма доволен.

— Полин, а что Вы читали нынче днем? — поинтересовался Павел.

— Это роман в стихах, написанный камер-юнкером Пушкиным, — краснея от того, что, изображая из себя просвещенную барышню, раскрыла книгу на середине и не прочитала даже названия, ответила Полина. Про камер-юнкера Пушкина она вспомнила только потому, что о нем восторженно говорила Жюли, увидев книгу у нее в руках.

— И как Вам понравился "Евгений Онегин"? — улыбнулся Поль.

— Я еще не прочла до конца, и пока мне трудно составить свое мнение, Ваше сиятельство, — подняла на него глаза Полина.

— Называйте меня, пожалуйста, по имени, — попросил ее князь, постаравшись не выказать своего удивления тем, что Полин до сих пор не читала романа, давно уже бывшего у всех на слуху. — По-соседски, — добавил он с искренней улыбкой.

— А мне понравился роман, — вдруг выпалила Жюли, но тут же покраснела и смутилась под пристальным взглядом Шеховского.

Звякнула, ударившись о пол, серебряная вилка, и Полин, подняв глаза, недоуменно посмотрела на сестру. Не менее красноречивым был и взгляд брата. В столовой повисла мертвая тишина, нарушаемая лишь шелестом колышущейся на ветру шелковой занавески.

С самого начала обеда краем сознания Серж уловил странные перемены, произошедшие в поведении младшей сестры. Жюли не хихикала за столом, не разговаривала, размахивая руками, как обычно, а сидела тихо, как мышь, опустив глаза и рассеянно гоняя еду по тарелке.

— Простите! — Жюли залилась краской и бросилась вон из комнаты.

Сергей выразительно пожал плечами, всем своим видом показав, что не одобряет поведение сестры.

Добежав до своей комнаты, Юленька бросилась на кровать лицом в подушку. Дура! Боже, какая же она дура! Вот кто ее за язык тянул?! Князь теперь подумает о ней Бог знает что! Впору было разрыдаться, и близкие слезы уже подступили к глазам. И отчего вдруг так захотелось плакать? Шмыгая носом, девушка села на постели. Повернувшись на звук открывшейся двери, Жюли увидела нянюшку Пелагею, которая вошла в комнату, переваливаясь с боку на бок под своим немалым весом.

— Что это с Вами, Юлия Львовна? Не иначе, как голову Вам сегодня солнышко напекло! Говорила я Вам, чтобы без шляпки из дому не выходили, косы-то вон какие чернявые, того и гляди, перегреться можно, да и лицо вон за лето как потемнело, — принялась она отчитывать свою любимицу.

— Отстань, Пелагеюшка, без тебя тошно, — отмахнулась Юленька.

— Что это ты, сердешная, так расстроилась? Кто ж тебя обидел? Не иначе, как Сергей Львович опять чем недоволен был?

Юля только вздохнула в ответ на слова няньки. Конечно, Серж будет недоволен и не преминет ей высказать все, что думает о ее выступлении за обедом. Но вовсе не это было причиной ее внезапного побега из столовой. Не было сил смотреть на то, как князь любезничает с Полин. Ах, как же он смотрел на нее! У Юли сердце замирало от этих взглядов. Да я бы что угодно отдала, чтобы на меня одну он смотрел такими глазами! — вздохнула она. Прикрыв веки, она тотчас представила себе лицо Павла Николаевича, такое красивое и в тоже время надменное. Он, наверное, и в грош не ставит своих соседей. Кто они? Мелкие сошки, поместное дворянство! Но все же Полина привлекла его внимание, и трудно было это не заметить.

— А Полина-то наша его сиятельству приглянулась, — заметила Пелагея, складывая в коробку ленты, которые Юленька утром вытряхнула на кровать, когда искала, чем бы подвязать старое платье Полины, что было ей немного велико в талии. — Уж я-то вижу! А хорошо бы он женился на ней. Поехала бы тогда Полюшка в Петербург, а там и ты, моя, касаточка, к сестрице-то в гости наведалась. Глядишь, и тебе бы нашелся столичный жених-то.

— Ой, да помолчи ты, Пелагея! — вскрикнула Юля, и слезы, горячие и нежданные, потекли вдруг из глаз. Шмыгнув носом, Юленька зарылась лицом в подушку и разрыдалась.

— Господи ты Боже мой! — всплеснула руками нянька. — Да ты никак… Ой, девка, да ты что! Выброси из головы, думать забудь!

Договорить Пелагея не успела. Дверь в комнату барышни распахнулась, ударившись о стену, и на пороге предстал разгневанный хозяин усадьбы.

— Вон пошла! — сквозь зубы бросил он Пелагее.

Перекрестив тайком девушку, пожилая женщина торопливо вышла из комнаты.

— Юлия Львовна, — начал Серж тоном, ничего хорошего ей не предвещавшим, — потрудитесь объяснить, что это на Вас нашло за обедом, когда у нас гости за столом?!

— Простите меня, Серж, — пролепетала Юленька, не сводя глаз с потемневшего лица брата.

Сергей вгляделся в лицо сестры. Влажные дорожки слез все еще блестели на щеках, веки припухли и покраснели.

— Почему Вы плакали? — подходя ближе, поинтересовался он.

Юля опустила глаза. Что она может сказать, если и сама толком не понимает, почему разрыдалась?

— Я неважно себя чувствую, — солгала она.

Сергей явно не поверил ей, но настаивать не стал.

— Что ж, тогда прилягте. Я велю Пелагее принести Вам чаю с мятой, — холодно улыбнулся он одними уголками губ.

— Спасибо, Серж! Вы очень добры ко мне, — прошептала она.

Сергей вздрогнул от этих слов. Он так привык ненавидеть ее, считать живым напоминанием о неурядицах в семье, что слышать от нее подобное было для него в новинку, поскольку Юленька, всегда тонко чувствовавшая его отношение к себе, старалась держаться от него как можно дальше.

Оставив Юлю на попечение Пелагеи, Серж прошел в свой кабинет и остановился у окна. Павел Николаевич под руку Полин прогуливались по тенистым аллеям их небольшого парка. Дай Бог, Дай Бог, — подумал Кошелев, — одной заботой меньше будет.

С визита князя Шеховского в родовое имение Кошелевых минул год. И за все это время не было дня, чтобы Юленька не думала о нем. Перед отъездом в столицу Павел Николаевич заехал к соседям проститься. У Жюли, казалось, истекала кровью душа, когда он, на минуту задержав в своей руке тонкие пальчики Полин и нежно глядя ей в лицо, выразил надежду на то, что они смогут увидеться с ней в Петербурге. Самой Юле достался лишь небрежный кивок головой и едва заметная улыбка. Такое пренебрежительное отношение было что острый нож для ее исстрадавшегося муками первой любви сердца, однако пересилив обиду и робость, Юля подошла к Павлу Николаевичу, когда он уже собирался спуститься с крыльца, и, протянув издание "Евгения Онегина", которое когда-то подарил ей отец, попросила написать несколько строк на память. Краснея и смущаясь под его насмешливым взглядом, девушка поблагодарила его, даже не взглянув на написанные карандашом строки, торопливо захлопнула книгу и поспешила уйти в дом, чтобы уже оттуда, из окна гостиной, закусив губы и утирая тыльной стороной ладони неудержимо льющиеся слезы, наблюдать, как князь Шеховской легко вскочил в седло и, еще раз махнув рукой на прощание, направился к воротам усадьбы. Проводив его глазами, Жюли открыла книгу и прочитала на титульном листе написанное четким и размашистым почерком князя четверостишье из романа: