Елена выбрала утреннее белое муслиновое платье с лифом, полностью покрытым брюссельскими кружевами. Мадемуазель Мишель не подвела: платье сидело идеально, в нем Елена выглядела воздушной и хрупкой.
— Отлично, очень тебе идет, в нем ты похожа на трогательную и святую девочку — то, что нужно для утренних приемов, — вынесла вердикт Аглая. — Это снимаем и — в гардеробную. Какое следующее?
— Только не алое. За кого меня здесь будут принимать? — сопротивлялась Елена, умоляюще глядя на подругу.
— Хорошо, давай попробуем золотистое бальное, — предложила мадам Ней и вынула из коробки платье из плотного переливающегося атласа золотистого цвета. Небольшой шлейф, спускающийся сзади от завышенной талии, и две кисейные оборки, расшитые шелковыми нитками одного цвета с атласом — широкая по подолу, а узкая — по низкому вырезу платья — были единственным украшением этого утонченно-простого наряда.
— Оно великолепно, если бы не такой низкий вырез, — засомневалась молодая маркиза, — ведь он открывает грудь почти до сосков.
— Ну, если ты такая скромница, поднимешь оборку повыше, — быстро нашлась Аглая и залюбовалась стройной фигуркой с копной золотистых локонов одного цвета с платьем. — Боже, ты просто молодая королева из сказки. Но к нему необходимы драгоценности, что-то нужно придумать…
— У меня есть серьги, подарок бабушки, — вспомнила Елена.
Она зашла в гардеробную, где горничная поставила ее саквояж, и достала из кожаного мешка сапфировые серьги, подаренные Анастасией Илларионовной, как ей теперь казалось, сотню лет назад. Молодая женщина надела их и вернулась обратно в комнату.
— Вот это да, даже при дворе императора Наполеона такие серьги не останутся незамеченными. К ним не нужно больше никаких украшений. Все абсолютно идеально, — восхитилась Аглая, обойдя Елену со всех сторон, — это у нас будет образ гордой маркизы. Что дальше?
Они померили утреннее бледно-лавандовое платье с рукавом-фонариком и отделкой узкими атласными лентами по подолу, дневное платье из голубого бархата со вставкой на лифе и рукавах из белого шелка и изумрудно-зеленое шелковое платье, украшенное египетским орнаментом. Все сидело идеально и очень шло Елене, оттеняя то глаза, то локоны, то белую кожу молодой женщины. Оставалось только алое бархатное платье.
— Я не понимаю, чего ты боишься — в Париже красные платья носили всегда, наша императрица Жозефина, когда еще была женой первого консула, ввела их в моду. Она ведь креолка с Мартиники, с ее темными волосами и глазами в красном она всегда была неотразима. Вот представлю тебя при дворе, а потом поедем в Мальмезон — у императрицы Жозефины там свой двор, не хуже чем у Марии-Луизы, а император ночует то здесь, то там. — Герцогиня вынула из коробки платье и протянула Елене, — давай померяем.
Маша помогла Елене надеть и застегнуть алое платье, отделанное только узкой золотой тесьмой по вырезу и краю длинных рукавов. Когда молодая женщина посмотрела в зеркало, она не поверила своим глазам, так как не узнала эту роскошную красавицу. Алый бархат льнул к белой коже, локоны на изящной головке сияли чистым золотым цветом, перекликаясь оттенком с тонкой золотой тесьмой, скользящей по низко открытой белоснежной груди. Она как будто стала выше и величественнее.
— А в этом платье ты — победительница всех мужчин. Сюда нужны рубины, и мы возьмем их напрокат у ювелира. Все прекрасно, с завтрашнего дня мы начнем ездить с визитами, и первый визит будет к моей подруге, — рассуждала Аглая, строя планы завоевания высшего света Парижа, как ее любимый супруг строил планы захвата городов для своего императора. И она в своей стратегии всегда была не менее успешна, чем маршал Ней в своих военных победах.
На следующий день герцогиня лично проследила, чтобы Маша одела Елену в новое голубое бархатное платье и причесала так, как вчера научил их месье Поль. В уши молодой женщины вдели бабушкины серьги, а на плечи накинули роскошную ротонду.
— Отлично! — Констатировала мадам Ней, обойдя Елену со всех сторон. — Первый выход должен быть заметным, но не сногсшибательным. Мы едем к племяннице князя Талейрана, бывшего министра внешних сношений. Хотя император отправил его в отставку за неслыханную жадность и взяточничество, князь настолько влиятелен, что все хотят с ним дружить. Талейран когда-то принял сан, был епископом, но во времена революции сан сложил и даже женился, хотя его брак всегда был какой-то странный: княгиня давно живет отдельно, а у него полно любовниц по всему миру. Законных детей у него нет, поэтому жена его племянника, Доротея, занимает место хозяйки во дворце Талейрана. К ней и поедем.
Блестящая лаковая карета, запряженная четверкой серых лошадей, везла дам по улицам Парижа. Дом маршала Нея находился недалеко от Тюильри, и через десять минут перед Еленой открылась панорама этого роскошного дворца, отреставрированного и достроенного императором Наполеоном с помпезным величием, свойственным этой молодой монархии.
— Сюда нам еще рано, мы пока ждем приглашения от императора, — заметила мадам Ней. Она отправила прошение Наполеону с просьбой разрешить представить ко двору маркизу де Сент-Этьен, но ответа пока не получила.
Наконец экипаж остановился около прекрасного старинного особняка на улице Сент-Флорантен, принадлежащего бывшему министру внешних сношений Телейрану. Герцогиня подала визитную карточку лакею в лиловой, отделанной золотым шитьем ливрее, который проводил их в гостиную и пошел доложить о них хозяйке этого дома — племяннице Талейрана графине Доротее.
— Посмотри, дорогая, какая роскошь. Что умеет делать Талейран — так это получать деньги и от друзей и от врагов, — шепнула на ухо Елене герцогиня, — у него единственный официальный наследник — его племянник генерал Эдмон де Талейран-Перигор. Года три назад князь женил его на Доротее, младшей из дочерей последнего курляндского герцога Петра Бирона. Девушка после смерти отца унаследовала обширные владения в той части Польши, что отошла к России. Талейран, будучи еще министром внешних сношений Франции, просил содействия у русского императора Александра в устройстве брака Доротеи со своим племянником, а сам при этом был любовником ее матери.
— Боже, Аглая, разве так бывает? — изумилась Елена.
— Тише, дорогая, в Париже везде у стен есть уши, — улыбнулась изумлению молодой женщины мадам Ней, — а на твой вопрос отвечаю — только так и бывает: деньги — к деньгам, знаешь такую поговорку?
Дамы присели на изящный позолоченный диван времен регентства, обитый драгоценным гобеленом, изображающим сцену охоты. Как видно, бывший епископ и аристократ, чей род насчитывал восемьсот лет, Талейран в отличие от амбициозных представителей новой империи понимал толк в подлинной роскоши. За дверью гостиной раздался звук легких шагов, и в комнату вошла молодая женщина, скорее всего ровесница Елены, одетая в роскошное вишневое бархатное платье, украшенное по подолу широкой золотой каймой. Молодая женщина была изумительно красива. Густые черные волосы и огромные карие глаза казались еще ярче на фоне белоснежной, как лепесток камелии, кожи, безупречный овал лица, высокая, как колонна, гибкая шея, редкой красоты белые плечи и грудь, выступающая из низкого выреза платья — все завораживало глаз и вызывало только одно чувство — восхищение.
— Дорогая Доротея, как я рада видеть тебя после долгой разлуки! — воскликнула герцогиня, поднимаясь навстречу красавице, — и к тебе первой я привезла жену нашего дорого маркиза де Сент-Этьена. Он поручил ее заботам нашей семьи, и я помогаю ей освоиться в Париже.
— Здравствуйте, мадам, я очень рада нашему знакомству, — графиня Доротея улыбнулась и стала еще красивее, хотя это казалось уже невозможным. — Я вижу по вашему лицу, что вы не француженка, такая красота, как ваша, бывает только в Польше и России, что, впрочем, теперь одно и тоже. Не смущайтесь, я тоже здесь чужая, Сен-Жерменское предместье все время дает мне понять, что я иностранка — это, конечно, не касается нашей дорогой герцогини, поскольку ее золоте сердце и доброта известны всем. Садитесь к столу, сейчас подадут чай, и мы с вами познакомимся поближе.
Слуга поставил на золоченый столик поднос с чайным сервизом и, повинуясь знаку графини, удалился. Она разлила чай и предложила дамам пирожные, а потом посмотрела на Елену и сказала:
— Вы русская — такие камни, как у вас в ушах, можно увидеть только при российском дворе, здесь хоть и пыжатся, но не дотягивают до Санкт-Петербурга, про немцев я вообще не говорю, они бедны как церковные мыши. Так я права? — с любопытством спросила она.