— Встал на праведный путь. Какая чудесная фраза. Наверное, что-то из проповеди Сэма?
— Нет, в данном случае это означает деликатные и добрые отношения с соседями. Тренеглосы, кстати, мои соседи.
— О да. Совершенно верно.
По ним хлестал ветер, и они шатались как пьяные.
Беседа еще продолжалась в шуточном ключе, но в голосе Росса слышались стальные нотки.
— Почти пришли, — сообщил Валентин. — Я поражен, что ты нашел моего коня.
— Я услышал его ржание... Зачем ты ездил в Мингуз? Чтобы стащить там что-нибудь?
— Дорогой кузен! Не люблю, когда меня обвиняют в краже!
— После того как в прошлом году я помог тебе выпутаться из той заварушки, я получил кое-какие привилегии, как мне кажется.
— Возможно, ты обладал ими и до того. Но я вызывал людей на дуэль и за меньшие оскорбления.
Они остановились.
— Твоя лошадь все еще здесь, я ее слышу, — сказал Росс. — Доброй ночи.
— Полагаю, — произнес Валентин, — я могу и сознаться, чтобы меня не заподозрили в чем-нибудь похуже. Я совершил нечто вроде кражи, но самого нежного типа. Знаешь кухарку Карлу Мэй, которую недавно наняла Рут?
— Откуда мне ее знать?
— И впрямь, откуда бы. Возможно, я моложе и впечатлительнее, но, заехав на прошлой неделе к Фредерику по поводу утренней охоты, я заметил такое милое улыбчивое личико под муслиновым чепцом, что не смог удержаться от расспросов. Ее зовут Карла Мэй. Ручаюсь, я украл только то, что она сама охотно предложила.
Росс поразмыслил.
— Как поживает Селина?
— Еще шесть месяцев.
— И?
— Она просто цветет!
— Цветок поувянет, когда она узнает, что ты забирался в спальни Мингуз-хауса.
— Вот потому я так старался остаться незамеченным. Серьезно, кузен!
— А мы разве не серьезны?
— Стоило мне на ней жениться, так она решила, что я святой. Даже несмотря на наши шашни еще при жизни ее первого мужа. Эти надежды давным-давно рухнули. Я ей объяснил, что скрестил пальцы на брачной церемонии, когда дело дошло до «отказаться от всех остальных». Полагаю, сейчас мы неплохо ладим. Пока я соблюдаю некоторую осторожность. Пока она ничего не знает.
— У нас очень тесное сообщество. Полагаешь, я здесь единственный любопытный?
Но Валентин продолжил мысль:
— Знаешь, дорогой кузен, женщинам все равно, если мужья сбиваются с пути, пока они не знают об этом, как и все остальные. Тут дело не в любви, а в гордости. Все дело в самолюбии. В уважении к себе. Любовь играет ничтожную роль в их негодовании.
— Возможно, это относится и к мужчинам. К некоторым из них. Получается, все дело в характере конкретных людей?
— Молодец! Ты схватываешь на лету.
— Нахальный щенок.
Валентин рассмеялся.
— Теперь я точно прощен.
— Мне нечего прощать, за исключением твоей дерзости. Постарайся только не попадаться на глаза менее дружелюбным.
— Поможешь мне? С такого-то мягкого песка непросто запрыгнуть в седло.
Когда Росс вернулся в Нампару, Демельза уже лежала в постели, но не спала. Она читала книгу при трех свечах. Супруги улыбнулись друг другу.
— Ты промок?
— Нет, начался отлив.
— Думала, там ливень.
— Я под него не попал.
При таком освещении казалось, что годы ее не коснулись. Днем, когда Демельза смеялась, морщинки вокруг глаз и губ становились заметнее, но даже это не умаляло ее красоты. Только из глаз исчез жизнерадостный блеск после гибели Джереми. Седые пряди исчезли, к волосам вернулся изначальный цвет. Многие годы, зная, как Росс ненавидит краску для волос, Демельза пользовалась ею украдкой: то подкрасит за ушами, то виски, думая, что он не замечает. Но в прошлом году Росс привез из Лондона бутылочку краски для волос, которая идеально соответствовала природному цвету Демельзы, поскольку он срезал ее локон, пока она спала. Отдав бутылочку, Росс просто сказал: «Не хочу, чтобы ты менялась».
— Встретил кого-нибудь? — спросила Демельза.
— Валентина.
— Неужели? И как он?
— Проявляет интерес, как я понял, к одной служанке в доме Тренеглосов, Карле Мэй.
— Возмутительно!
— Да.
Росс пожалел, что разболтал слишком много. Валентин для них как кость в горле. Но Росс не особо беспокоился из-за нарушенного обещания, ведь Демельза никогда не сплетничала.
— Он был на берегу?
— Да.
— Мать честная! Рыскал там, ясное дело. А Селина на третьем месяце!
Росс сел на кровать и стал развязывать шейный платок.
— Белла благополучно уснула?
— Поднялась к себе сразу после твоего ухода. Росс, она решила, что ты ушел, потому что она брала слишком высокие ноты.
— Этого я и боялся. Придется сказать ей, что это не так. Ты знаешь, как я люблю эти долгие прогулки.
— То есть, это и впрямь не из-за Беллы?
Он рассмеялся.
— Белла знает, что я не в восторге от ее пения. По правде говоря, я не очень люблю, когда женщины поют. Кроме тебя, но твой голос нежный, и тебя так легко слушать! Говорят, у нее хороший голос...
— Намного, намного лучше, чем у меня!
— Уж громче точно!
— Это очень ценится, Росс! В Труро нас очень благосклонно приняли!
— Разумеется. Когда приходит Кристофер, он всегда ее хвалит.
— Не знаю, заметил ли ты, но они влюблены.
Росс погладил ее по руке.
— Сарказм тебе не идет. Однако да, влюбленный всегда рад приукрасить таланты любимого человека.
— Не припомню, когда это я приукрашивала твои таланты, Росс.
Он снова рассмеялся.
— Бывали времена, но сейчас не об этом. На самом деле, тут можно толковать двояко... Я хочу сказать... Хотя...
— Так скажи!
— Белле не следовало начинать петь в девять вечера. Она разбудит Гарри.
— Когда Гарри спит, его даже удар грома не разбудит. И кстати, он восхищается сестрой!
— Восхищается? Так и я тоже! Еще как! Да она... она самая очаровательная из наших детей. Больше всех похожа на тебя, разве что мягкости ей не хватает!
Он подошел к столу, открыл оловянную коробочку, засунул туда указательный палец и принялся тереть зубы любимым красным корнем. Затем плеснул в кружку воды из кувшина и сполоснул рот.
— К слову о наших девочках, — снова начал Росс, — мы не получили письма от Клоуэнс. Надеюсь, у нее все хорошо.
— Если не будет новостей на этой неделе, то отправлюсь туда сама. В прошлый раз все было в порядке, но она еще увлечена своими кораблями. Или, может, лучше съездить тебе, Росс, для разнообразия?
— Если бы я мог убедить ее все продать и вернуться сюда, то попытался бы!
— Она кажется такой... как я и сказала, увлеченной.
— Но в прошлом году ее торговля оказалась убыточной.
— Главным образом из-за непогоды.
— Хм.
Росс надел короткую ночную сорочку, приготовленную для него Демельзой, и улегся в постель рядом с ней. Демельза задула две свечи и положила книгу на пол у кровати.
— Сегодня я слышала первого сверчка, — сказала она.
— Правда? Да, думаю, их время уже настало.
— Хочешь поболтать? — спросила Демельза.
— Как пожелаешь.
— Тогда я, пожалуй, посплю.
Росс поцеловал ее и погасил последнюю свечу. За исключением случаев, когда между ними возникали временные разногласия (а с прошлого раза прошло уже много лет), последний поцелуй никогда не был формальным — он был гарантом их союза, подтверждением любовной привязанности. Росс откинулся на подушку и вздохнул глубоко и с удовлетворением. Несмотря на все трагедии и травмы, и самая страшная из них — гибель старшего сына в битве при Ватерлоо, он чувствовал, что ему следует быть благодарным жизни. Он, конечно, по природе был человеком непоседливым, но частенько, когда на Росса накатывала «эта напасть», как называла это состояние Демельза, ее прогоняла долгая прогулка по берегу во время отлива и предпочтительно в одиночестве.
И хотя бы временно, но сегодня вечером ее удалось прогнать. Росс заложил руки за голову и сосредоточился на шахтах, поместье, доходах от акций в корабельной верфи, прокатных предприятиях и банке. Он становился зажиточным человеком, хотя только Уил-Лежер грела душу. Уил-Грейс продолжала работать больше ради общественного блага, а доли в других предприятиях имели второстепенное значение. С задернутыми шторами в комнате стояла кромешная тьма, но постепенно глаза привыкли и стали кое-что различать. Занавески чуть колыхались у приоткрытого окна, и сквозь щель в комнату проникал тусклый свет. Оконная створка покачивалась от ветерка. Уже давным-давно окно вот так подрагивало, а Россу всегда нравилось на это смотреть. Пожалуй, если окно перестанет покачиваться, обоим будет этого не хватать. Этот звук стал неотъемлемой частью их снов.